Карен Хорни - Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление
Отвечающие такому идеальному образу Надо ввергают его в новую опасность. В то время как изначально он должен был защищать свой внутренний мир от внешнего, теперь он должен защищать его от значительно худшей внутренней тирании. Исход зависит от того, до какой степени в нем еще сохранилась, не омертвев, внутренняя жизнь. Если она еще сильна, и он бессознательно исполнен решимости пронести ее сквозь огонь и воду, то ему удается отчасти ее сохранить, хотя и ценой отхода от активной жизни, ценой ограничения влечения к самореализации.
Нет клинических доказательств того, что внутренние предписания этого типа невротической личности более суровы, чем при других типах невроза. Различие состоит, скорее, в том, что они ему больше «жмут», в силу самой его потребности в свободе. Он пытается справиться с ними, отчасти путем вынесения вовне. Из-за его запретов на агрессию он может делать это лишь пассивно, а это означает, что ожидания других или то, что он считает их ожиданиями, приобретают характер приказов, которым он должен подчиняться без рассуждений. Более того, он убежден, что восстановит людей против себя, если не уступит их ожиданиям. По сути, это значит, что он выносит вовне не только свои Надо, но и свою ненависть к себе. Другие возмутятся им – так же холодно и резко, как он сам возмутился бы собой за несоответствие своим Надо. А поскольку его предчувствие враждебности представляет собой вынесение вовне, его не удается залечить противоположным жизненным опытом. Например, у пациента может быть длительный опыт того, что аналитик терпелив с ним и понимает его, и все-таки, при неком давлении со стороны аналитика, он испытывает чувство, что аналитик бросил бы его сразу же, в случае открытой оппозиции с его стороны.
Следовательно, его изначальная чувствительность к внешнему давлению многократно усилилась по ходу развития. Теперь мы понимаем, почему он продолжает чувствовать принуждение, хотя дальнейшее окружение, может быть, почти и не оказывает на него давления. Вдобавок, вынесение вовне его Надо, хотя и ослабляет внутреннее напряжение, приносит в его жизнь новые конфликты. Он Должен уступить ожиданиям окружающих; Нельзя задевать их чувства; Нужно смягчить их враждебность, предчувствуемую им, – но Нужно и сохранить свою независимость. Этот конфликт отражен в амбивалентности его ответов другим. Это многочисленные вариации любопытной смеси уступчивости и вызывающего пренебрежения. Например, он может вежливо согласиться на просьбу, но забыть о деле или бесконечно его откладывать. Забывчивость может достигать таких пугающих размеров, что поддерживать хоть какой-то порядок в жизни ему удается, только занося все встречи и дела в записную книжку. Или же он машинально уступает желаниям других, но саботирует их в глубине души, не имея о том ни малейшего понятия. При анализе, например, он может согласиться с очевидными правилами (такими, как приходить вовремя, сообщать о том, что приходит в голову), но так мало усваивает из того, что обсуждается, что работа идет впустую.
Неизбежно, что эти конфликты делают отношения с другими людьми весьма натянутыми. Иногда он осознает эту натянутость. Но, знает он о ней или нет, она усиливает его склонность к уходу от людей.
Пассивное сопротивление желаниям других действует и в отношении тех Надо, которые не выносятся вовне. Одного лишь чувства, что ему Надо что-то сделать, часто бывает достаточно, чтобы у него возникло нежелание это делать. Эта бессознательная сидячая забастовка не была бы так важна, если бы ограничивалась тем, чего он в общем-то не любит: участием в общественных мероприятиях, написанием определенных писем, оплачиванием счетов – как это бывает. Но чем радикальнее он изгнал личные желания, тем сильнее все то, что он делает (хорошее, плохое, нейтральное), может восприниматься им как то, что он Должен делать: чистить зубы, читать газеты, гулять, работать, есть, совокупляться с женщиной. Все это тогда встречает молчаливое сопротивление, превращающееся во всеобъемлющую инертность. Деятельность сводится к минимуму или, чаще, выполняется через силу. Отсюда – непродуктивность, утомляемость, хроническая усталость.
Когда при анализе эти внутренние процессы проясняются, обнаруживаются два фактора, которые, видимо, склонны их закреплять. Пока пациент не вернулся к своей непосредственности, к возможности действовать самовольно, спонтанно, он может четко видеть, что живет пустой и скучной жизнью, и не видеть, как это можно изменить, потому что (как он считает) он просто не сделал бы вообще ничего, если бы не заставлял себя (вариант: потому что, чтобы сделать любой пустяк, ему приходится заставлять себя). Другой фактор состоит в том, что его инертность приобрела важную функцию. Он мысленно превращает свой психический паралич в раз и навсегда свалившуюся на него беду и использует его, чтобы отбрасывать самообвинения и презрение к себе.
Бездеятельность, таким образом, принимает вид заслуженной награды, что находит поддержку еще и с другой стороны. Его способ решения конфликтов – это их обездвиживание, вот и свои Надо он точно так же пытается «связать». Он старается избежать ситуаций, в которых они могли бы начать его беспокоить. Вот еще одна причина, по которой он избегает контактов с другими, равно как и серьезного преследования какой-либо цели. Он следует бессознательному девизу, гласящему, что пока он ничего не делает, он не нарушит приказаний никаких Надо и Нельзя. Иногда он рационализирует эти избегания тем, что любая его целеустремленность нарушила бы права других.
Так внутрипсихические процессы продолжают поддерживать изначальное решение об уходе от людей и постепенно создают то положение связанного по рукам и ногам человека, которое и являет нам картина «ухода в отставку». Это состояние было бы недоступным для терапии (из-за минимальных побуждений к переменам), если бы зов свободы не содержал в себе позитивных элементов. Пациенты, в которых он силен, часто быстрее других понимают вредоносный характер внутренних предписаний. При благоприятных условиях они могут сразу увидеть их как ярмо, чем они и являются, и могут открыто пойти против них.* Конечно, сознательная установка сама по себе не изгонит их, но значительно поможет преодолеть их постепенно.
* См. «Встреча с собой». – «Американский психоаналитический журнал», 1949. Письмо с предисловием К.Хорни.
Оглядываясь теперь назад, на общую структуру «ухода в отставку» с точки зрения сохранения целостности, мы видим, как определенные наблюдения приобретают смысл и занимают свое место. Начать с того, что целостность истинно отчужденного человека всегда поражала чуткого наблюдателя. Я первая всегда видела это, но раньше мне было непонятно, что это ядерная, неотъемлемая часть структуры. Отчужденный, замкнувшийся человек может быть непрактичным, инертным, непродуктивным, с ним может быть трудно иметь дело из-за его настороженности по поводу влияний и близких контактов, но ему присуща, в большей или меньшей степени, искренность, невинность самых глубоких его мыслей и чувств, которые нельзя подкупить, совратить соблазнами власти или успеха, лестью или «любовью».
Более того, мы узнаем в потребности сохранить внутреннюю цельность еще одну детерминанту основных характеристик типа. Сперва мы видели, что избегания и ограничения были поставлены на службу интеграции. Потом мы увидели, что и они определяются потребностью в свободе, но еще не знали ее смысла. Теперь мы понимаем, что это свобода от вовлеченности, влияния, давления, от оков честолюбия и соревнования ради того, чтобы сохранить свою внутреннюю жизнь незапятнанной и непорочной.
Нас может озадачить, что пациент ничего не говорил об этих самых важных вещах. На самом деле, он много раз окольными путями указывал, что хочет «остаться собой»; что он боится «утратить индивидуальность» в анализе; что анализ сделает его похожим на всех прочих; что аналитик неумышленно может превратить его в свое подобие и т.п. Но аналитик часто не улавливает полного подтекста таких высказываний. Их контекст наводит на мысль, что пациент или хочет остаться со своим наличным невротическим я, или стать своим грандиозным идеальным я. А на самом деле пациент защищает status quo. Но его настояния на том, чтобы остаться собой, выражают и тревожную заботу о сохранении целостности его подлинного я, хотя он еще и неспособен его определить. Только в процессе аналитической работы он познает старую истину, что он должен потерять себя (свое невротическое прославляемое я), чтобы обрести себя (свое истинное я).
Результатом этого основного процесса становятся три различных образа жизни. Первую группу можно назвать «упорная отставка»: в ней «уход в отставку» и все, что он влечет за собой, проводится в жизнь достаточно последовательно. Во второй группе зов свободы превращает пассивное сопротивление в более активное восстание; это «бунт». В третьей группе берут верх процессы упадка и ведут к «барахтанью в луже».
