Алексей Леонтьев - Эволюция, движение, деятельность
Задача генетического исследования, собственно, и заключается в том, чтобы показать развитие отношений, осуществляемых этим чрезвычайным процессом. Иначе говоря, она состоит в том, чтобы показать развитие и трансформацию смысла деятельности.
На низших ступенях развития психики животных это всегда смысл отдельных воздействующих свойств, у более развитых животных это, как мы увидим ниже, смысл отдельных предметов; на еще более высокой генетической стадии это смысл определенных межпредметных связей, смысл ситуаций. Наконец, содержание того особого отношения, которое мы обозначили термином «смысл», становится принципиально иным, как только мы переходим к человеку: биологический, инстинктивный смысл превращается в смысл сознательный, в основе которого лежат уже общественные по своей природе отношения.
Смысловые связи – это те связи, которые не осуществляют деятельность, а осуществляются ею. Процесс их образования и есть тот чрезвычайный процесс, в результате которого возникает психологическое содержание поведения и которое выражает особый принцип приспособления к среде – принцип приспособления организмов, обладающих психикой.
Его физиологическому выделению препятствовало то обстоятельство, что осуществляющие его аппараты развиваются как аппараты координации жизни организма в целом и, следовательно, неизбежно охватывают широчайшую сферу физиологических отношений, включая и всю вегетатику.
Поэтому он должен быть раньше выделен чисто функционально, что, впрочем, тоже не лишено некоторых трудностей. Дело в том, что по разным генетическим линиям, на разных ступенях развития и в разных конкретных условиях этот чрезвычайный процесс выступает совершенно различно: то в форме «пробуждения» инстинкта, то в форме явления sudden drop; то – на высших ступенях развития животных – в форме явления insight’a или образования ассоциации «после единственного сочетания».
Перейдем теперь к анализу другого момента, составляющего условие психической деятельности, а именно к анализу состояний самого субъекта.
Что же специфического мы находим в состояниях субъекта психической деятельности? Прежде всего, мы находим, что ему свойственны не только такие состояния, которые могут быть обозначены как, например, состояние голодания, состояние насыщения, состояние развивающейся жизни, состояние угасающей жизни, скрытой жизни (К. Бернар) и т. п., т. е. которые могут быть выражены непосредственно в терминах организма, в терминах, относящихся к самому субъекту. Мы находим также и такие своеобразные состояния субъекта, которые, наоборот, не могут быть выражены в терминах организма и должны быть обязательно выражены в терминах, включающих в себя указание на воздействующие на организм извне свойства, т. е. в терминах, так сказать, «объектных», характеризующих объект.
Действительно, воздействия типа α, по нашей условной схеме, хотя и не способны сами по себе изменить такие состояния организма, как, например, степень его насыщения, но все же вызывают, конечно, какие-то изменения в его внутренних состояниях. Что же в таком случае это за состояния и как выразить их существенные особенности?
Вспомним приведенные опыты Рабо с пауком. Как обозначить, как характеризовать то состояние паука, с которым связана система его движений? Для этого существует только одна-единственная возможность, – выразить это состояние через определяющее его объективное воздействие: паук чувствует вибрацию.
Состояния этого рода, которые, как мы уже видели, всегда представляют собой более или менее точное отражение воздействующего свойства объективной действительности, мы обычно и выражаем в терминах самих этих свойств; так, например, мы говорим об ощущениях красного, твердого, тяжелого и т. д.
Наиболее примитивная форма этих специфических состояний – состояний чувствительности, – конечно, далека от формы дифференцированных ощущений высших животных. На первых ступенях развития это еще примитивная, неточная чувствительность. Только в ходе развития происходит постепенное ее усложнение и дифференцирование.
Необходимость такой дифференциации заключается в том факте, что деятельность по отношению к тому или иному воздействующему свойству действительности обусловлена определенной связью данного воздействующего свойства со свойствами среды, необходимыми для поддержания жизни организма, т. е. биологическим смыслом данного воздействия. Но действительность многообразна и изменчива, а воздействующие свойства – признаки являются объективно тонко дифференцированными. Поэтому необходимо происходит дифференциация и органов чувств, и самих ощущений. Вот почему, как мы уже подчеркивали, известный психологический принцип, называемый принципом «специфической энергии органов чувств», должен быть в генетическом аспекте заменен принципом приспособления органов чувств к специфичности реально воздействующих на организм «энергий».
В связи с вопросом о развитии органов чувств и дифференциации ощущений мы должны уже сейчас обратить внимание на два следующих обстоятельства, которые нам важно будет иметь в виду в дальнейшем.
Первое из них заключается в том, что состояния, процессы, совершающиеся в органах – преобразователях внешних воздействий, и собственно двигательные процессы представляют собой на низших ступенях развития не разные, отграниченные друг от друга процессы, но являются как бы слитными между собой. Само строение зачаточной нервной системы ясно показывает на эту сенсорномоторную слитность. Значит, дело происходит не так, что раньше возникает, оформляется ощущение, восприятие, а затем начинается ответное действие. На низших ступенях развития оба этих момента как бы сливаются друг с другом, одно непосредственно переходит здесь в другое.
Разрушается ли, однако, эта взаимосвязь, это взаимопроникновение чувствительности и двигательных процессов на высших ступенях развития жизни? Обычно принято говорить о «сенсомоторном единстве» лишь как о начальной ступени развития. Выходит так, что как будто в дальнейшем сенсорные и двигательные процессы отделяются один от другого. Это, конечно, неправильно. Данные современной морфологии и физиологии заставляют нас говорить не только о наличии афферентации двигательных процессов, но и о наличии эфферентации процессов чувствительности. Значит, речь должна идти не о разрушении, не о распаде или «разрыве» сенсомоторного единства, а об изменении и о развитии конкретных форм этого единства.
Второе обстоятельство, которое здесь уместно отметить, заключается в том, что нам необходимо с самого начала ясно различить между собой, с одной стороны, наличие морфофизиологической возможности ощущения (так называемой «латентной» чувствительности, по терминологии Г. Бона), а с другой стороны – наличие самого факта ощущения. Так, у собаки некоторые запахи (например запах цветов) обычно не могут вызвать никакой реакции и обычно никак не ориентируют это животное, хотя по отношению к другим запахам собака обладает поистине поразительной чувствительностью, например запах некоторых кислот различается ею уже в растворе одной десятимиллионной (!) части (Хеннинг, Бойтендейк); при известных условиях, однако, собака может ощущать и эти, прежде ею не ощущавшиеся запахи [179] . «Латентная» чувствительность к этим запахам превращается у нее в чувствительность актуальную (мы бы сказали: собака раздражима, но не чувствительна к ряду запахов; на этой основе можно сделать ее чувствительной к ним; для этого необходимо и достаточно, чтобы соответствующие запахи приобрели для нее определенный биологический инстинктивный смысл). В числе других многочисленных примеров подобного несовпадения между наличием органа-преобразователя определенных воздействий и способностью ощущения можно было бы указать на опыты Макса Мейера. У рыб, прежде не реагировавших на определенный звуковой раздражитель, удается воспитать чувствительность к нему путем сообщения данному звуку определенного биологического смысла [180] . Сходные опыты с различением рыбами форм были проведены Р. Маесом и у нас в последнее время А.В. Запорожцем и И.Г. Диманштейн [181] .
По-видимому, известная возможность такого «функционального» развития чувствительности является существенным условием приспособления организмов к изменяющейся среде, и поэтому ход естественного отбора необходимо приводит к указанному несовпадению. Суть этого несовпадения очень ясно выражена В.М. Боровским, который пишет: «Мы можем сказать, что физиологически адекватный раздражитель не всегда будет биологически адекватным» [182] . Г. Элтрингем (Н. Eltringham), цитируя данные К.Г. Тэрнера (Тurner, 1910, 1911), говорит, что отсутствие реакции на стимул не значит непременно, что стимул не замечается, но просто не получил значения [183] . К этому следует только прибавить: но может его получить.
