Лев Куликов - Психология личности в трудах отечественных психологов
Другой аспект психологического видения нашей проблемы – механизмы социальной идентификации. Как и какими средствами индивид осуществляет потребность в идентификации? Вряд ли можно сомневаться в том, что таким механизмом является общение, межличностное и межгрупповое взаимодействие. Человек включен во множество опосредованных взаимосвязей. Его идентификации с общностями шире, чем круг ближайшего общения. Поэтому интеракционистская теория Г. Мида недостаточно полно объясняет механизмы идентификации. Более широкие возможности заложены в когнитивной психологии.
Эксперименты с группами, описанные X. Тажфелем (1982), показывают существенное влияние концептуализации, осмысления и упрощения социальных взаимосвязей в понятных индивиду категориях. Психологический подход смыкается здесь с социолого-феноменологическим. Когда прежние стереотипы и представления о «родных» общностях рушатся, то как формируются новые? В основном под воздействием средств массовой информации. Межличностное общение становится в данном случае не более чем медиатором образов солидарностей. Эти образы формируются и передаются средствами массовой коммуникации.
Когнитивистская парадигма в современной психологии (особенно в той версии, которая получила название «атрибутивной») акцентирует внимание на потребности человека в объяснении собственного поведения. «Почему я испытываю влечение быть частью этой, а не иной общности и что из этого может следовать?» – каждый разумный человек задается таким вопросом. Ответ подсказывается не только собственным опытом, но и категоризациями социальных взаимосвязей. Например, бывший советский коммунист восклицает «Христос воскресе!» сначала смущенно, а потом объясняет себе, что это действие правильное, поскольку означает его солидарность с великим народом, и славословит Христа уже вполне уверенно. Такая атрибуция (присваивание смысла минувшему поступку) может закрепиться как устойчивый компонент социальной идентификации. Теория А. Н. Леонтьева (1971) позволяет истолковывать смыслы, которые индивид придает значимым для него объектам, в терминах деятельности. Широта и разнообразие деятельности определяют смысловую «наполненность», богатство значений той или иной идентичности для данного человека, побуждает переосмысливать прошлый опыт.
В бихевиористской парадигме групповая идентичность рассматривается в поведенческом контексте. М. Шериф (1961) экспериментировал с группами бойскаутов и нашел, что их идентификации прямо связаны с поставленной инструктором задачей (распределиться на две команды). Так и во взрослой своей жизни мы нередко вынуждены присоединяться к той или иной «команде», чтобы сохранить самоуважение в межгрупповом взаимодействии, не говоря уже о конфликте.
Исключительно важен вопрос о разграничении механизмов самоидентификации и идентификации собственно социальной или групповой. Обычно этот вопрос соотносится с процессом социализации, ролевого «научения» или интернализации ролевых функций. Другая сторона той же проблемы – структурирование, упорядочение социальных идентификаций. Ролевые механизмы предполагают давление со стороны социального окружения, восприятие роли другими. Социальная идентификация, конечно, включает этот механизм, но в той его фазе, когда социальная роль уже освоена как часть собственного «Я».
Структурирование социальных идентичностей в некоторую иерархию – особая проблема. С точки зрения «имплицитной теории личности» Г. Келли (1955) – это самоконструкции «Я» в социальном пространстве: одни группы или общности доминируют, являются «кросситуативными», другие – периферийными. Конструкции групповых солидарностей обладают большей или меньшей степенью жесткости. Главные вопросы социальной идентификации: как именно социальная идентичность детерминирует поведение людей? Какие следствия вытекают из той или иной конфигурации социально-групповых солидарностей? Какие солидарные групповые действия следует ожидать?
Диспозиционная концепция регуляции социального поведения личности (Ядов В. А., 1979) подсказывает следующие гипотезы: идентификация с ближайшим окружением активизирует ситуативные установки и определяет поведение человека в условиях взаимодействия между «контактными группами»; идентификация на уровне обобщенных социальных установок активизирует кросситуативные факторы, а также установки, относящиеся к типичным социальным ситуациям и типизированным позитивно-негативным объектам – именно здесь можно наблюдать феномен корпоративно-солидарного поведения (например, участие в забастовке); идентификация с общностями на уровне высших диспозиций личности, т. е. системы ценностей, идеалов, смысла жизни, предполагает определенную стратегию поведения. Речь идет о включении в массовые социальные движения, когда происходит размежевание по коренным проблемам социального класса, народа, нации, страны.
Социальное поведение личности объясняется, таким образом, уровнем активированных диспозиций, иными словами – переживанием, осмыслением своей принадлежности к данной общности в ситуации, предполагающим выбор социального действия.
Анализ социально-психологических подходов к проблеме позволяет сделать следующие выводы. Социальная идентификация обусловлена глубинной потребностью личности в признании со стороны других, в групповой защите, но также в самореализации, ожиданием позитивной оценки со стороны «своих» – референтных групп и общностей. Идентификация с группами, общностями – результат не только межличностного, межгруппового взаимодействия, но также категоризации, осмысления непосредственных или опосредованных взаимоотношений между группами и общностями в доступных человеку понятиях. Идентифицируя себя с определенными группами и общностями, человек испытывает потребность «атрибутировать» себя, т. е. объяснить причины и следствия своей групповой солидарности, ответить на вопросы «почему это моя группа?» и «что из этого вытекает?».
Состояние групповой (социальной) идентичности в разной степени осознаваемо. Оно может быть и неосознанным, когда когнитивные и эмотивные структуры диспозиций противоречат друг другу, и далеко не всегда реализуется в солидарном групповом действии. Последнее зависит от интенсивности, глубины личностной идентификации, ее места в иерархии «идеальных» идентификаций (достаточно устойчивых и осознанных) и соотнесения с периферийными общностями, от конкретной ситуации принятия решения (например, в случае множественных идентичностей равной интенсивности волевое решение как бы парализуется), от группового давления и т. д. ‹…›
Складываются две модели адаптации в кризисных условиях. Первый присущ идентификации с ближайшим окружением, профессионально-производственными общностями, с людьми, разделяющими те же верования и взгляды на жизнь при умеренной (или отсутствующей) политико-идеологической ангажированности. Вторая модель адаптации – активная. Она характерна для тех, кто включен в политико-идеологическую или предпринимательскую деятельность. Последняя отличается политической индифферентностью, упованием на везение, конформностью с ориентацией на достигших материального благополучия. Что касается идентификации по национальной принадлежности, то ее смысловая нагруженность смещается от контекста повседневности к «абстрактным» солидарностям.
ВыводыЧеловек испытывает глубокую потребность быть причастным к сообществам себе подобных. Кризисные условия обостряют стремление к групповой защите, солидарности, поиску стабильности, поддержанию самоуважения. Мы живем в нескольких социальных пространствах, более или менее близких к повседневной жизни. Идентификации с ближайшим окружением в семье, с друзьями, с коллегами выдвигаются сегодня на первый план – доминирующую роль играют контактные группы.
За пределами этого сравнительно узкого круга повседневности социальное пространство формируется на основе стереотипов и образов, а также контрастных установок и неустойчивой категоризации. С их помощью человек пытается упростить схемы взаимосвязей в неустойчивом социальном мире.
Необходимую для этого эмоционально насыщенную информацию он получает опять-таки из среды повседневного общения и по каналам массовой коммуникации.
Чем определяется тип идентичности? Прежде всего необходимо указать на нарастание имущественной дифференциации, размежевания по образу мыслей, жизненным убеждениям, сопряженных с ощущением близости к своему поколению. Главный вопрос заключается в том, удерживаются ли привычные, устоявшиеся социальные идентификации советского человека или формируются новые. Последнее предполагает более высокий уровень адаптивности к меняющимся условиям, в том числе способность к рационально-контекстуальной перестройке социальных идентификаций. Адаптивные возможности более молодых, образованных людей, живущих в больших городах, выше, чем у людей в возрасте, с более узким кругозором и проживающих в малом поселке.
