Вильгельм Райх - Характероанализ. Техника и основные положения для обучающихся и практикующих аналитиков
Трагедии ревности занимают широкий сектор среди проявлений эмоциональной чумы. В настоящее время не существует ни медицинских, ни социальных, ни юридических подходов и мероприятий, которые учитывали бы эту огромную область жизни, полную безнадежности и отчаяния.
Перейдем теперь к особенно впечатляющему и типичному способу реагирования больного эмоциональной чумой, который мы назовем «специфическая чумная реакция».
Специфическая чумная реакция предпочитает пользоваться сексуальной, т. е. моральной, дискредитацией. Она функционирует подобно механизму проекции при мании преследования, когда извращенный импульс, пробивший броневую защиту, переносится на людей или предметы внешнего мира. То, что в действительности является внутренним импульсом, превратно истолковывается как внешняя угроза. То же самое касается ощущений, которые происходят от вегетативных потоков плазмы: то, что для здорового человека является частью радостного жизнеощущения, для больного шизофренией под влиянием противодействующего панциря характера становится тайным орудием, которое якобы используют злые враги, чтобы уничтожить его тело электрическим током. Эти бредовые проективные механизмы хорошо известны. Психиатрия здесь допустила ошибку, ограничив такие механизмы проекции душевнобольными людьми. Она упустила из виду, что точно такой механизм в форме специфических чумных реакций свирепствует в социальной жизни внешне нормальных людей. Об этом мы теперь и поговорим.
Биопсихический механизм здесь таков: навязчивый морализм в воспитании и в жизни порождает сексуальную похотливость, которая не имеет ничего общего с естественной потребностью в любви и представляет собой вторичное влечение, например, садизм или мазохизм. Поскольку вегетативная живость в естественном переживании удовольствия угасла, в качестве вторичной потребности без каких-либо ограничений проявляются похоть и страсть к сексуальным сплетням. Теперь подобно тому, как душевнобольной проецирует свой вегетативный поток и свои извращенные импульсы на других людей и воспринимает их как исходящую от этих людей угрозу, больной эмоциональной чумой проецирует на других свою собственную похотливость и извращенность. Но, в отличие от душевнобольного, он не переживает собственные побуждения, спроецированные на других людей, мазохистским образом как угрозу, а пользуется сплетнями в садистских целях, чтобы, защищаясь, приписать другим то, чего он не может воспринять у себя. Это касается как естественной генитальности, так и вторичного, извращенного побуждения. Образ жизни генитально здорового человека напоминает больному эмоциональной чумой о его генитальной слабости и этим подвергает угрозе его невротическое равновесие. Поэтому он вынужден очернять естественную генитальность других людей по принципу кислого винограда. Далее, поскольку свою собственную извращенную похотливость не удается полностью скрыть за видимостью этического морализма, он приписывает ее жертве своего злоязычия. В каждом подобном случае чумной реакции можно убедиться, что здоровому человеку приписываются именно те качества, с которыми больной эмоциональной чумой безуспешно борется у себя или которые он проявляет, испытывая угрызения совести.
Механизм специфической чумной реакции легко переносится с сексуальной области на несексуальную. Для него характерно, что другому человеку больной эмоциональной чумой приписывает то, что было сделано, хотелось сделать или предполагалось сделать им самим. Теперь мне хотелось бы проиллюстрировать специфическую чумную реакцию несколькими типичными примерами из жизни.
Существует тип молодых людей с потугами на остроумие, которых в серьезных кругах в Европе было принято называть «писаками от культуры». Они умны, но их интеллект служит, так сказать, искусству ради себя. Практически ничуть не поняв или не пережив глубочайших проблем, которые волновали Гете или Ницше, они любят по очереди цитировать классиков. Вместе с тем их отличает цинизм. Они считают себя современными, свободомыслящими, не обремененными никакими условностями людьми. Так как они неспособны к серьезным переживаниям, их половая любовь представляет собой своего рода детскую игру. На летних каникулах они все вместе, мужчины и женщины. По ночам устраиваются веселые забавы, т. е. «детские игры». Утром за завтраком в шутливой и весьма интеллигентной манере рассказывают о «детских играх». Например, двусмысленными намеками «грешницу» вгоняют в краску. Все это относится к современному «свободомыслящему» и «свободному от условностей» образу жизни. «Веселый» человек обладает и чувством «юмора». Так, он намекает, сколько раз за ночь играли в игру, и дает понять – всегда в весьма «остроумных» выражениях – что было «очень мило», что она была «восхитительна», и т. д. У серьезного слушателя, знающего о безмерной сексуальной нищете человеческих масс и деструктивной роли несерьезного отношения к сексуальности, создается впечатление, что подобная похотливость происходит от сексуального голода как следствия оргазмической импотенции. Для таких изысканных представителей «богемы» типично считать серьезную сексуальную экономику, одолевающую эмоциональную чуму в людских массах, паутиной больной души. Но они знают толк в искусстве «высокой политики». Такие культуртрегеры постоянно говорят о культурных «ценностях», которые надо держать на высоком уровне, но они приходят в ярость, как только вместо культурных ценностей с ними начинают говорить о социальной практике в людских массах.
Один такой представитель богемы повстречал женщину, которая собиралась пойти ко мне учиться. Естественно, разговор зашел также о моей работе. Он ее предостерег: он бы не послал ко мне своего лучшего друга и злейшего врага, ибо, по его словам, я был «директором публичного дома без лицензии». Он тут же спохватился, заметив, что я очень хороший клиницист. Эта клевета по типу специфической реакции эмоциональной чумы, конечно же, пошла по кругу. Тем не менее женщина пришла ко мне изучать сексуально-экономическую педагогику, и вскоре ей стало понятно, что мы называем эмоциональной чумой.
В таких ситуациях трудно вести себя корректно и конструктивно. Нельзя поддаваться спонтанному и естественному импульсу физически наказать такого больного эмоциональной чумой, чтобы отбить у него всякую охоту к клевете, ибо не хочется пачкать руки. Проигнорировать инцидент в благородной манере означает сделать именно то, на что рассчитывает больной эмоциональной чумой, чтобы спокойно продолжать социально бесчинствовать дальше. Остается путь судебного иска; но это означает – не бороться с эмоциональной чумой медицинским способом, а опуститься на ее уровень. Таким образом, приходишь к тому, чтобы пустить дело на самотек, рискуя, однако, при этом, что другие, точно так же устроенные больные эмоциональной чумой, подхватят начатое дело, что среди них окажется «научный историограф» и что, таким образом, «авторитетный специалист в историографии» преподнесет вас будущему поколению как тайного содержателя борделя. Я хотел бы тут же добавить, что приличная по характеру публичная женщина в социальном и человеческом отношении намного дороже мне, чем подобный больной эмоциональной чумой. Публичные женщины никого не оговаривают; социальные условия, нужда и царящий сексуальный хаос вынудили их выбрать эту профессию, удовлетворять солдат и матросов, которые жертвуют ради них своей жизнью. Многие князья и священники из нужды или потребности посещали бордели. Это не упрек и не похвала, а только констатация факта. Вопрос становится важным прежде всего потому, что многие честные и важные начинания эмоциональная чума снова и снова сводила на нет подобными слухами. Борьба с эмоциональной чумой социально необходима, ибо она приносит миру больше бед, чем десятки тысяч пушек. Фридрих Ланге, великий натурфилософ, описывает клевету, от которой вследствие эмоциональной чумы пострадал пионер-естествоиспытатель XVII столетия Ламетри. В своем великом труде «Естественная история души» Ламетри не только верно понял важные связи между ощущением и физиологическим раздражителем, но и даже совершенно верно интуитивно предугадал и описал связь проблемы души и тела с биологическим сексуальным процессом. Для филистеров, число которых бесконечно больше, чем смелых и правдивых естествоиспытателей, это было слишком. Поэтому они распустили слух, что Ламетри мог развивать такие воззрения лишь потому, что был «сладострастником». Так до нас дошел слух, что Ламетри умер от паштета, которого он как истинный сластолюбец съел слишком много во время застолья. Это не просто медицинский вздор; скорее, это типичный пример распространения сплетен, которые в силу специфической чумной реакции подхватываются неспособными наслаждаться человеческими организмами, передаются следующему поколению и без какого-либо смысла или причины служат осквернению честного имени. Нам сразу становится ясно, какую катастрофическую роль подобные чумные реакции играют в общественной жизни.
