Игорь Кон - Любовь небесного цвета
Не в силах убедить молодежь, сторонники насильственных, авторитарных методов пытаются прибегнуть к силе, восстановить цензурные гонения и прочее. «Народно-патриотический» фронт кликуш и лицемеров сейчас агрессивен, как никогда.
Но время работает против них. Что бы ни происходило в обществе сегодня, в долгосрочной перспективе его лицо будут определять более молодые и образованные люди, которым идеология аятоллы Хомейни, даже в православно-коммунистическом варианте, несозвучна. Не потому, что им нравится однополая любовь — большинству людей она чужда и непонятна — а потому что они не видят в ней угрозы.
В опросе ВЦИОМ (май 1998 г.) с мнением, что гомосексуальность — «признак особой одаренности, таланта» согласились только 0.5 % опрошенных (лишь в группе 18—24-летних эта цифра повышается до 2.1 %, причем некоторые, возможно, ответили так из озорства). Это значительно меньше самого минимального числа геев и лесбиянок в обществе.
А вместе с ростом социальной терпимости будет меняться поведение и самосознание геев и лесбиянок. Любое угнетенное меньшинство противопоставляет тезису о своей неполноценности антитезис о своем превосходстве. Но эту идею мало кто принимает всерьез.
От того, что ты спишь с мужчинами, ты не станешь ни Александром Македонским, ни Чайковским, ни Кузминым. Творческие потенции доказываются не в постели.
Дело вообще не в уровне притязаний, а в понимании множественности своей индивидуальности. Людям викторианской эры было мучительно трудно принять свои гомоэротические наклонности, поэтому они старались преуменьшить их значение. В середине XX в. маятник качнулся в противоположную сторону: сексуальная ориентация превратилась во всеобъемлющую гей-идентичность. Человек начала XXI в. может позволить себе быть множественным и разным, не задаваясь вопросом «почему?» и не нуждаясь в том, чтобы втискивать себя в прокрустово ложе однозначных и жестких определений.
Нежелание российских законодателей расстаться со знаменитым «пятым пунктом» советского паспорта коренится вовсе не в развитом национальном самосознании, а в его слабости и в желании подкрепить свою проблематичную (чего в ней только не намешано!) этническую идентичность административно, отмежевавшись от инородцев.
С сексуальной ориентацией дело обстоит принципиально также. Осознание ее многомерности влечет за собой не столько рост поведенческой или идентификационной бисексуальности, сколько нежелание катетеризировать себя и других по этому признаку.
Инаколюбящие, как и инакомыслящие, образуют особую категорию только там, где есть подразумеваемая обязательная норма для «таколюбящих» и «такомыслящих». По мере того, как ослабевает социальная необходимость что-то скрывать, уменьшается потребность притворяться, изображать и демонстрировать. У однополой любви становится больше индивидуальных «ликов» и значительно меньше — стандартных «масок». Тех, кого это не устраивает, надо просто посылать по известному адресу, который, между прочим, тоже имеет сексуальные коннотации.
Гомоэротический взгляд и поэтика мужского тела
Нагое и голое
Человеческое тело — один из самых увлекательных и, как ни странно, новых сюжетов современного человековедения. Всего лишь несколько десятилетий тому назад его изучали только биологи, да и те интересовались не столько телом как целым, сколько его отдельными органами и их природными функциями. Сегодня никто не сомневается в том, что наше тело — не просто природная, анатомо-физиологическая данность, а сложный и изменчивый социальный конструкт. Но кто и как «конструирует» человеческое тело?
Начиная с появившейся в 1960 году классической работы английского искусствоведа сэра Кеннета Кларка — «Нагое: изучение идеальной формы», историки искусства, а за ними и другие ученые разграничивают понятия голого и нагого. На самом деле эта оппозиция возникла гораздо раньше. Известный русский теоретик театра Н. Н. Евреинов еще в 1911 г., оправдывая появление на сцене обнаженного тела, доказывал, что «голый» и «нагой» — не одно и то же: неприличным и стыдным может быть только голое тело, тогда как нагота, будучи своеобразной «духовной одеждой» тела, в каком-то смысле аналогична одежде материальной, может иметь эстетическую ценность и потому должна быть принята на сцене.
Голое (naked) тело — это всего лишь раздетое тело, голый человек — человек без одежды, каким его мама родила. Напротив, нагота (nudity) — социальный и эстетический конструкт; нагое тело не просто не прикрыто, а сознательно выставлено напоказ с определенной целью, в соответствии с некими культурными условностями и ценностями. «Нагое» относится к «голому» так же, как эротика — к сексуальности.
Быть голым — значит быть самим собой, натуральным, без прикрас. Быть нагим — значит быть выставленным напоказ. Чтобы голое тело стало нагим, его нужно увидеть как объект, объективировать. По словам английского искусствоведа Джона Бергера, «Голое открывает себя. Нагота выставлена напоказ… Голое обречено на то, чтобы никогда не быть нагим. Нагота — это форма одежды».
Нагое и голое вызывают совершенно разные чувства у участников действия. Голым человек может быть как на людях, так и в одиночестве. Голый человек (например, в бане) просто является сам собой, не чувствует себя объектом чужого внимания, не замечает своей обнаженности и не испытывает по этому поводу особых эмоций. Это происходит даже на нудистских пляжах и в семейных банях, где мужчины и женщины моются вместе. Но если только голый человек чувствует, что на него смотрят, он смущается и начинает прикрываться или позировать.
Нагое тело необходимо предполагает зрителя, оценивающий взгляд которого формирует наше самовосприятие. Стриптизер или бодибилдер, демонстрирующий себя публике, сознательно делающий свое тело объектом чужого взгляда, интереса, зависти или вожделения, остается субъектом действия, он контролирует свою наготу, гордится своими мускулами, силой, элегантностью или соблазнительностью. Напротив, человек, которого насильно оголили или заставили раздеться, например, на медицинской комиссии в военкомате, чувствует себя объектом чужих манипуляций и переживает стыд и унижение, независимо оттого, красив он или безобразен. Иными словами, нагота создается взглядом.
Взгляд может быть и
а) силой, с помощью которой один человек контролирует и подавляет Другого, и
б) средством признания, проявлением заинтересованности в Другом, и
в) способом коммуникации, средством создания и передачи Другому некоего смысла.
Специфические эротические и искусствоведческие аспекты взгляда, тесно связанные с диалектикой нагого и голого, — важнейшие оси как бытовой эротики, так и изобразительного искусства.
Однако ни тело как биологическая данность, ни взгляд на него не являются чем-то единым, монолитным. Разные взгляды «конструируют» нас по-разному и мы по-разному на них отвечаем. Очень важную роль играют при этом гендерные различия.
Дело не столько в объективных, анатомических и физиологических половых различиях, вроде того, у мужчины есть член, а у женщины влагалище, сколько в направленности и характере интересов.
Чья нагота интереснее — мужская или женская?
На первый взгляд кажется, что все зависит от пола/гендера и сексуальной ориентации субъекта: «натуральных» мужчин больше привлекают и волнуют женщины, женщин — мужчины, а гомосексуалов — представители собственного пола. Однако такой ответ молчаливо предполагает, что интерес к чужому телу всегда является сексуально-эротическим, что явно неверно; каждому из нас случалось созерцать обнаженное тело человека своего или противоположного пола, не испытывая при этом ни малейшего вожделения.
Индивидуальное восприятие наготы и отношение к ней зависит от свойственного данной культуре телесного канона, включая характерные для него запреты, табу, нормы стыдливости и многие другие предписания, которых может и не быть у других культур. Причем то, что скрывается, всегда волнует больше того, что более или менее открыто выставляется напоказ.
Какое же тело — мужское или женское — тщательней скрывается? На первый взгляд, кажется, что женское, так устроено самой природой. Женские гениталии спрятаны в глубине тела, вы только угадываете их контуры; чтобы их можно было разглядеть, женщина должна широко раздвинуть ноги, что считается неприличным и неженственным. Напротив, мужские половые органы висят снаружи и сразу же привлекают к себе внимание.
Мужская нагота кажется более нескромной, чем женская, ее демонстрация и изображение, как правило, нарушают какие-то культурные запреты и вызывают смущение. Демонстрация мужских гениталий, особенно эрегированного члена, везде и всюду была не столько эротическим жестом, сколько жестом агрессии и вызова. Мужчины гордятся ими, преувеличивают размеры своих «достоинств» и нередко подчеркивают их формой одежды, вроде гульфиков XVI в.
