Ролло Мэй - Сила и невинность: в поисках истоков насилия
Судя по тому, насколько 'i.vro такие сны — "мои родители меня не узнали и захлопнули перед моим носом дверь", "у меня нигде нет дома" — встречаются в процессе терапии, в них содержится важный ключ к пониманию нашего времени. Студент, которому снился этот сон, примкнул к революционному движению не случайно. Посредством насилия и близких к нему действий человек может обрести чувство того, что с ним считаются, чувство своего веса и власти (здесь неважно, является ли такое чувство суррогатом или нет). А это, в свою очередь, придает индивиду чувство собственной значимости.
Человек неспособен долго существовать без хотя бы какого-то чувства собственной значимости[16]. Обретает ли он его, стреляя в первого встречного на улице, занимаясь конструктивным трудом, бунтуя, бредя в психиатрической клинике или предаваясь наполеоновским фантазиям, он должен чувствовать, что что-то значит и быть способным реализовать эту ощущаемую значимость в жизни. Именно отсутствие такого чувства значимости и борьба за то, чтобы его обрести, стоит за множеством проявлений насилия.
Фильм "Сладкая жизнь" начинается со сцены, которая играет роль как бы прелюдии ко всему фильму. Мужчина, принадлежащий к обеспеченным слоям общества, попадает в своей машине в транспортную пробку при въезде в туннель. Он неистово пытается открыть окна в машине, но не может сдвинуть их с места, и все больше и больше впадает в панику. Сбоку на встречной полосе стоит автобус, тоже зажатый в пробке, так близко, что его пассажиры могли бы прикоснуться к стеклам автомобиля. Однако все в автобусе погружены в свои грезы, и хотя неистовство мужчины все усиливается, они похоже вовсе не замечают его существования. В результате возникает жуткое чувство, что мы живем в безумном мире — что во многих отношениях соответствует действительности.
Такое начало фильма о нашем времени — гениальный штрих. Ибо то, что дальше происходит в фильме о "высшем среднем классе" — это нескончаемая погоня за чувственной стимуляцией и симуляция контакта в мире, в котором никто не видит и не слышит никого другого. В этом фильме чувством значимости обладают только дети, которые видят явление Богоматери, оказывающееся обманом, и совершающий впоследствии самоубийство органист со своей маленькой семьей.
В своем докладе Национальному комитету по причинам и профилактике насилия, учрежденном президентом США после убийств Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, историк Ричард Максвелл Браун дает отрезвляющую оценку причинам насилия в Америке: "Первый и наиболее очевидный вывод в том, что оно было чрезвычайно распространено во все времена. Мы так часто прибегали к насилию, что уже давно стали палить без разбора <…>. И дело здесь не просто в том, что насилие было связано с печальными сторонами нашей истории, такими как преступность, суды линча и семейные конфликты. Напротив, насилие незримо вплелось в самые благородные и конструктивные главы американской истории…"[17]
Политические убийства 1968 года дали толчок возникновению множества концепций и исследований, посвященных причинам насилия и борьбе с ним. Большинство из них заключаюсь в дебатах между сторон пиками роли природы и сторонниками роли воспитания. Первые (отталкивавшиеся в основном от Фрейда) придерживались той точки зрения, что агрессия представляет собой инстинктивное, генетически обусловленное свойство человека и что люди агрессивны по своей природе. Согласно данной точке зрения, это наш об щий крест, пятно на всем человечестве со времен Адама, и мы можем надеяться самое большее на то, что обитающее в наших сердцах зло будет находить свой выход в войнах или иных допускаемых культурой формах насилия.
Их оппоненты, сторонники роли воспитания, считают, что агрессия представляет собой феномен культуры, порождаемый (или по крайней мере стимулируемый) средствами массовой информации, порочным образованием и, в особенности, телевидением. Бороться с ним следует путем изменения существующей методики образования и осуществления контроля над телевизионными программами.
При этом сплошь и рядом игнорируется тот факт, что эти два подхода не исключают другу друга. Агрессия действительно является частью человеческого естества, по при этом она также формируется и усиливается культурой и может быть ею же (по крайней мере частично) направлена в другое русло. Наша куль тура — не какая-то данность, она в нас самих. Мы, "существа якобы разумные", как сказала Эдна Винсент Миллей в своем сонете, мы и создаем вездесущее телевидение и иные формы массовой коммуникации и посредством их потихоньку учим наших детей агрессии. Порождаемое этим противоречие усугубляет переживаемое нами бессилие и то ханжество, которым в пашей культуре окружен вопрос власти.
Однако подлинный аргумент против многих подобных рассуждений по типу "или — или" заключается в том, что они оставляют за рамками дискуссии как раз то, что является наиболее важным аспектом проблемы, а именно вопрос о ценностях, коренящихся как в природе, так и в воспитании, соединяющих то и другое и неразрывно связанных с агрессией и насилием.
В заключение своего доклада перед Комиссией но насилию Ричард Максвелл Браун указал на две стоящие перед нами проблемы: "Первое — это проблема самопознания <…>. Обретя его, мы должны будем признать, что к насилию прибегали не только хулиганы и расисты, но что на нем основывалась тактика наиболее добропорядочных и респектабельных наших сограждан. Получив такое знание о самих себе, мы встаем перед следующей проблемой — каким образом раз и навсегда устранить насилие из реальной (однако неявной) американской системы ценностей"[18].
Нет ли здесь вопиющего противоречия? Если насилие издавна является неотъемлемой частью "наших высших и наиболее идеалистических стремлений" и тактикой "самых добропорядочных и респектабельных" людей, не стоит ли нам тогда задаться вопросом, не находят ли эти люди, вероятно бессознательно, некоторую ценность в насилии? Более того, никому не дано изменить систему ценностей простым желанием или иным сознательным способом, вроде того как пропалывают сорняки в огороде. Корни ценностей уходят глубоко в архетипические и бессознательные символы и мифы общества. Для того чтобы изменить систему ценностей надо сперва ответить на следующие вопросы: Что насилие дает индивиду? Какие цели он достигает посредством агрессии и насилия?
В нашем утопическом стремлении очистить человеческое поведение от проявлений власти и агрессии, мы рискуем принести в жертву самоутверждение, самоуверенность и даже волю к жизни. В случае успеха такого предприятия мы вывели бы расу послушных, пассивных евнухов, подготовив тем самым почву для беспрецедентного по своим масштабам взрыва насилия.
Упростив таким образом суть вопроса, мы рассуждаем так, будто стоим перед жестким выбором: либо агрессия, либо раса евнухов. Неудивительно, что попав в эту ловушку, мы просыпаемся в холодном поту с ощущением, что у нас отбирают нашу суть — самоутверждение и самоуверенность, — которая делает нас людьми и лишившись которой, мы потеряли бы смысл жизни. Мы не понимаем, что агрессия, в своем позитивном аспекте, служит тем жизненным ценностям, утрата которых сделает нашу жизнь поистине скудной.
Уже давно я осознал, что для понимания агрессии и насилия необходимо рассмотреть власть как основание проблемы. Я также считаю, что данные, которые предоставляет нам глубинная психология, проливают особый свет на истоки человеческой власти, истоки агрессии и насилия. Исследуя власть, я стремлюсь достичь более глубинного уровня, нежели теории врожденности и воспитания, концепции инстинкта и культурной обусловленности. Я ищу ответ на вопрос: чего человек достигает, используя агрессию и насилие?
5. Основной тезис данной книгиЯ полагаю, что в жизни каждого человека потенциально присутствует пять уровней силы. Первый — это сила жить. Эту силу можно наблюдать у младенца — он плачет и яростно размахивает ручонками, сигнализируя об испытываемом им дискомфорте, требуя удовлетворения голода и иных потребностей. Хотим мы того или нет, сила играет ключевую роль в формировании у ребенка того, что мы называем личностью. Взросление каждого ребенка определяется последовательностью трансформаций силы, то есть тем, из чего он черпает свою силу и как ее использует, как ее реализует. Это задано самим актом рождения — не культурой как таковой, но самим по себе фактом того, что ребенок живет. Если ребенок лишен переживания того, что его действия способны вызывать ответную реакцию окружающих — что показано в проведенном Репе Спитцем исследовании детей-сирот в Пуэрто-Рико, не получавших внимания со стороны медсестер или кого-нибудь другого взамен матери, — он забивается в угол кровати, не говорит, не развивается, буквально угасая физиологически и психологически. Крайним проявлением бессилия является смерть.
