Кэрол Боумэн - Прошлые жизни детей. Как воспоминания о прошлых жизнях влияют на вашего ребенка
Но главное – благоприятные последствия регрессий были вполне ощутимы. После последней регрессии Чейз стал более уверенным в себе и спокойным. Его больше не беспокоила война с Ираком, хотя мы все с облегчением вздохнули через несколько дней, когда с ней было покончено.
Глава вторая. Прелюдия
За год до того, как Норман провел Чейза и Сару через их прошлые жизни, он регрессировал меня через мои собственные две прошлые жизни. Благодаря регрессиям я исцелилась от двух хронических болезней и смогла объяснить себе видения, тревожные мысли и сны, преследовавшие меня с самого детства.
Если бы я сама не пережила еще раз события своих прошлых жизней, то случившееся тогда на кухне с моими детьми не представилось бы мне столь значительным. Но поскольку я прошла сквозь это сама, я смогла увидеть подлинность переживаний моих детей. Я смогла не концентрироваться на самом факте того, что дети вспоминают события прошлых жизней, а подметить тонкости процесса и те черты, которые поразили меня. Как легко всплывают на поверхность детского сознания эти воспоминания и до чего просто дети усваивают уроки из прошлых жизней! Я поняла, что этот процесс обладает огромным потенциалом для всех детей. Я видела в регрессиях моих детей не изолированное событие, а пример того, как можно оказать помощь всем детям.
Описание моей регрессии демонстрирует, как выглядят воспоминания о прошлых жизнях, как можно ощутить их. Порой эта память расходится кругами непосредственно под поверхностью сознания, оказывая влияние на нынешнюю жизнь. Воспоминания из прошлых жизней у детей действуют примерно так же, как и у взрослых.
Мои похороныВо время зимы 1986 года я так тяжело болела, что даже не знала, сумею ли выжить. Мне тогда было тридцать шесть лет. Это была третья зима, когда мне приходилось бороться с приступами астмы, плевритом, пневмонией и тяжелым бронхитом. Мне было так трудно дышать, что Стиву приходилось буквально заносить меня на второй этаж, в спальню. Одолеть лестницу самостоятельно было не в моих силах. Мой надрывный отрывистый кашель разносился по всему дому днем и ночью.
Ничто не могло избавить меня от кашля, даже специальная микстура с наркотическим веществом и гора таблеток от кашля, возвышающаяся на моем ночном столике. Мне прописали такое количество лекарств, которые я должна была принимать через различные промежутки времени, что мне просто не удавалось проследить за этим. Стив попытался помочь мне, нарисовав таблицу приема различных препаратов и прикрепив ее рядом с кроватью. Но это не помогло: я была так слаба, что не могла разбирать слова и цифры на таблице. Так что Стиву пришлось самому следить за приемом таблеток.
Облегчение приходило, лишь когда я ненадолго засыпала, но и сны перебивались приступами мучительного кашля. Измученная болезнью и отравленная медикаментами, я не могла заботиться о шестилетней Саре и трехлетнем Чейзе. Стив разрывался между работой, заботой обо мне и детях. Но, как бы он ни старался, ворох грязного белья становился все выше, детские игрушки были разбросаны по всему дому, а Сара и Чейз страдали от недостатка внимания. Я забыла о том, что такое порядок, и просто не имела am справиться с самой легкой работой.
Мне нужно было соблюдать строгий постельный режим либо дома, либо в больнице. Я не хотела ложиться в больницу, но знала, что все равно не смогу уделять внимание Саре и Чейзу, где бы ни находилась. Итак, мы позвонили по телефону моим родителям и попросили их забрать к себе детей, пока я не выздоровею. Холодным январским днем Стив отвез Сару и Чейза в аэропорт и посадил их на самолет, летящий до Нью-Йорка. Я была слишком слаба, чтобы беспокоиться о своих близких, едущих по опасным обледеневшим дорогам, и чувствовала лишь облегчение при мысли о том, что мне предстоит заботиться лишь о себе и ни о ком другом.
В нашем доме никогда прежде не царила такая тишина. Я лежала в постели и, с трудом делая каждый вдох, слышала, как скрипели мои легкие, словно ржавые дверные петли. Мой одурманенный лекарствами мозг усиливал все звуки, раздающиеся вокруг: шипение радиатора, гул проезжающих мимо дома машин, лай соседского терьера. Когда ветер усиливался, наш старый дом скрипел и стонал, а верхушки елей за окном изгибались в диких спазмах. Я была благодарна, по крайней мере, что нахожусь в теплой спальне и не должна выходить на стужу. В промежутках между приступами кашля я наблюдала за тем, как тают под лучами восходящего солнца ледяные разводы на стеклах. Часы и минуты не имели для меня значения. Я отсчитывала время по рассвету, наступлению дня, приходу сумерек и наступлению ночи.
Однажды во второй половине дня, когда в комнате начало темнеть, а тени, отбрасываемые мебелью, становились все глубже, я лежала совершенно измученная и отчаянно мечтала о сне. Приступы кашля не позволяли мне забыться на протяжении всего дня, и мой разум часами балансировал в сумеречной зоне, разделяющей состояния сна и бодрствования.
В ту же минуту, когда усталость победила и я стала погружаться в сон, перед моим мысленным взором предстал образ хрупкого мужчины средних лет. Вначале я видела только его лицо: взгляд темно-карих глаз пронизывал меня насквозь. Я пыталась удержать видение и подробнее рассмотреть его. Образ был реален и отчетлив. Я сосредоточилась на нем и уже через несколько минут смогла различить фигуру человека и комнату, в которой он находился. Он лежал на кровати, одетый во все белое. Его тело со всех сторон было обложено подушками. Я слышала, как он кашляет, с трудом вдыхает воздух и сплевывает кровь в носовой платок. Женщина, одетая в платье, сидела у его изголовья. На ее лице застыло тревожное выражение.
Я в это время тоже лежала на кровати и с трудом дышала. Его положение показалось мне до странности знакомым.
Сила видений притягивала меня – в них была реальность и от них исходил свет, несвойственный для дневной дремы. К тому же я знала, что не сплю, так как слышала лай соседского пса под дверью дома. Я забыла о боли и кашле. Прошло напряжение, и дыхание стало более медленным. Я не двигалась, закрыв глаза, сконцентрировалась на образах и направила на них все свое внимание.
Все в этой картине было для меня необычайно знакомым: и резная кровать, и белоснежное белье, и женщина, сидящая рядом, и лицо умирающего – особенно его глаза, в которых отражалась душа. Когда я позволила себе проникнуть поглубже в видение, я почувствовала, что все это мне знакомо.
Я содрогнулась всем телом от шока узнавания, словно прикоснулась к обнаженному проводу. В одну секунду я поняла, что я была этим мужчиной, что я существовала в ином времени, на другом плане. Вначале истину постигло мое тело, лишь затем мозг смог зарегистрировать этот факт. Это было потрясающее узнавание, как если бы вы случайно столкнулись на улице с другом, которого не видели многие годы. Вначале появляется ощущение чего-то знакомого, и лишь затем вы припоминаете сознательно, где и когда встречались с ним.
Эта странная узнаваемость потрясла меня. И когда я наконец признала, что вижу саму себя в прошлой жизни, мысль, завершающая историю, пришла мне в голову. Этот мужчина (может, лучше сказать я?) умер от чахотки в тридцать с лишним лет, примерно в том возрасте, в который вступила сейчас я.
Мне потребовалась минута, чтобы полностью осознать эту новую мысль. В процессе осознания кадры в моей голове сменились, и передо мной предстала новая сцена – похороны. Я увидела погребальную процессию – лошадей, везущих кареты, мужчин и женщин, одетых в наряды девятнадцатого века. Наблюдая сверху, я увидела, как процессия свернула к кладбищу и прошла сквозь кованые железные ворота, прикрепленные к каменным столбам. Кладбище выглядело как парк – там было много тенистых деревьев и мавзолеев. И снова перспектива сместилась. Я увидела вблизи одетую в длинное платье женщину, которая ухаживала за покойным в последние минуты его жизни. Ее лицо было прикрыто вуалью, к глазам она прижимала носовой платок. Вид этой сраженной горем женщины поднял во мне волны невыразимой грусти и тоски. Пытаясь справиться с этими непрошеными чувствами, я потеряла концентрацию. Видение тут же исчезло, как и появилось.
Я открыла глаза и оглядела свою комнату, стараясь закрепиться в настоящем. Неяркий свет проникал сквозь занавески, соседский терьер до сих пор лаял.
Еще одна мысль заставила меня похолодеть: если я действительно была тем мужчиной, умершим от подобного состояния приблизительно в моем возрасте, то неужели я тоже обречена умереть сейчас от заболевания легких? Было ли это видение моей собственной неизбежной смерти? Мне стало страшно. Я не могла перенести мысль о том, что мне суждено умереть и оставить детей и мужа одних.
Сквозь мой мозг в беспорядке проносились мысли. Была ли это обычная галлюцинация, вызванная утомлением и приемом лекарств? Я предпочла бы считать, что просто вообразила себе все это, что скоро все развеется. Но видение пробудило во мне слишком сильные чувства, чтобы можно было разом отделаться от них. Эмоции были слишком знакомы, словно я испытала их когда-то, но забыла. Образы отличались четкостью, которую можно увидеть лишь в жизни. В них не было сумбура и сумятицы, сновидений и галлюцинаций.
