Люсьен Леви-Брюль - Первобытный менталитет
В обоих случаях социальное положение жертвы требовало, чтобы ее смерть была отомщена, и именно это положение прежде всего давало серьезные основания предполагать колдовство. Почему ружье вождя дало осечку? Конечно, потому, что на него было оказано зловредное влияние. Точно так же и раненая слониха, конечно, не убила бы второго вождя, если бы кто-то не «отдал» его ей. Чем серьезнее несчастье и чем более священной особой является пострадавший, тем более недопустимым представляется предположение о несчастном случае.
Чаще всего такое предположение даже не приходит туземцам в голову. Так, например, «лодка из Виви, в которой находилось шесть человек, плыла вниз по Конго… Огибая мыс, на котором позже была построена наша станция Андерхилл, лодка попала в водоворот, наполнилась водой и пошла ко дну… Туземцы сочли, что колдовство, вызвавшее такое большое несчастье, превосходит обычное колдовство и что на него следует реагировать соответственно. За каждого утонувшего должны были умереть три колдуна. Таким образом, за несчастный случай, унесший жизни шести человек, должны были быть преданы смерти восемнадцать.
В этом округе именно таким способом отвечали на смерть важных лиц или на смерть, происшедшую при чрезвычайных обстоятельствах»[31].
«Человек входит в селение и кладет на землю свое ружье. Оно выстреливает и убивает человека. Ружьем завладевает семья жертвы. Оно стоит несколько рабов, и собственник ружья может быть заинтересован в его выкупе так же, как если бы речь шла о выкупе его собственного брата. Когда же нет ружья, которым можно завладеть, то виновника случайного убийства заковывают, как раба, и стерегут, как убийцу. Иногда туземные власти вместо того, чтобы схватить виновника несчастного случая или его ружье, объявляют его невиновным и отправляются к колдуну с тем, чтобы обнаружить того, кто околдовал погибшего и был истинной причиной смерти. Они считают, что именно он и должен нести всю ответственность. В этом случае они применяют аналогию, взятую из охотничьей практики. Тот охотник, который первым ранил косулю, имеет на нее право, даже если добил ее другой. Последний как бы лишь «нашел» дичь первого охотника. Точно так же случайный убийца лишь «находит» или добивает жертву, которую уже убил колдун: он является не причиной, а только случайным поводом ее смерти. Другие туземцы утверждают, что как бы ни уверял убийца в своей невиновности и ни утверждал, будто сам стал жертвой колдуна, он все же должен заплатить возмещение. Однажды я видел двух людей, которые предстали перед судом по поводу учиненного ими в пьяном виде беспорядка. Человек, который дал им пива, также был вызван в суд и теперь боялся, как бы его не обвинили в том, что он заколдовал пиво. В его словах сквозил и более сильный страх: кто знает, не был ли он и его пиво околдованы и не стали ли они орудием другого человека?»[32]
Очевидно то, что для настроенных таким образом умов предположение о несчастном случае появляется в последнюю очередь или, скорее всего, не появляется никогда. Если же им подсказать такое предположение, то они его отвергнут, уверенные в том, что все, что мы называем случайным, имеет мистическую причину и что если эта причина не открывается сама и сразу, они должны ее обнаружить.
«У овамбо (Германская Западная Африка) вождь по имени Каниме недавно захотел приучить быка к работе. В тот момент, когда ему пытались проткнуть ноздри, животное ударом рога выбило глаз одному из туземцев. Тотчас же было сказано: «Человек, потерявший глаз, околдован». Отправились к колдуну, которому надлежало определить виновника вредоносных чар. Колдун, в самом деле, указал на одного из слуг Каниме как на виновного. Последний был приговорен к смерти, но бежал. Каниме бросился на лошади в погоню, догнал его и убил»[33]. В следующем году «один из моих соседей в одно прекрасное свежее утро отправился на охоту за лягушками, до которых они большие охотники. Метнув копье, он глубоко поранил себе руку, потерял много крови и в конце концов умер от кровотечения… Три дня спустя колдуны принялись искать, кто околдовал этого человека. Я воспротивился этому, но мне возразили: «Если мы не отыщем омулоди и не убьем его, то, может быть, мы умрем все». По просьбе миссионеров вмешался вождь, однако вскоре он, воспользовавшись отсутствием миссионеров, позволил людям расправиться с виновным»[34].
Подобное истолкование большинства несчастных случаев настолько естественно в этих африканских племенах, что даже там, где миссионеры в течение длительного времени стараются искоренить его, они оказываются бессильны переубедить туземцев. Послушайте сетования Дитерлена, жившего в 1908 году среди басуто: «В прошлом месяце молния ударила в жилище одного моего знакомого, убила его жену, ранила его детей и сожгла все его имущество. Он хорошо знает, что молния появляется из туч и что тучами человек не управляет. Однако когда ему сказали, что удар молнии направил на него сосед, пожелавший ему зла, он этому поверил. Он верит этому сейчас и будет этому верить всегда.
В прошлом году саранча напала на поля молодого вождя Мате-а-лира, который получил достаточно хорошее школьное образование и давно уже посещал богослужения в наших церквах. Что ж из того! Он приписал нашествие саранчи злым чарам своего брата Тесу, который оспаривает у него право старшинства и наследования трона в округе Лерибе.
Две недели назад в километре отсюда умерла молодая вдова. Ее свела в могилу какая-то женская болезнь, которой она, видимо, была обязана своему дурному поведению. Оказывается, нет! Некий мужчина, чьи матримониальные притязания она отвергла, наслал на нее эту болезнь, дав ей покурить горсть конопли. Мать ее — христианка, и я объяснил ей, что такое невозможно. Она не поверила мне и питает злобу против того, кого считает убийцей своей дочери»[35].
Пусть случай окажется счастливым, а не гибельным — все равно реакция первобытного человека останется такой же. Он усмотрит в нем действие мистических сил и, скорее всего, будет напуган им. Любое везение, любая необычайная удача кажутся подозрительными. «Часто бывает так, — сообщает майор Леонард, — что двое закадычных друзей отправляются на рыбную ловлю и один из них случайно или благодаря большей ловкости ловит гораздо больше рыбы, чем другой. К несчастью, он, не подозревая этого, подвергает свою жизнь опасности, потому что по возвращении в деревню неудачливый рыболов немедленно отправляется к колдуну, чтобы узнать, почему его приятель выловил больше, чем он. «Доктор» немедленно приписывает причину этого магии. И вот уже посеяно зерно раздора и смерти: тот, кто только что был преданным другом, внезапно становится непримиримым врагом, который сделает все, что в его силах, чтобы добиться смерти того, кого раньше бережно хранил»[36].
«Во время моего пребывания в Амбризетте, — говорит Монтейро, — три женщины из племени кабинда отправились к реке за водой. Стоя рядом все вместе, они набирали воду в свои сосуды, когда ту, что была в середине, схватил аллигатор, тут же затянул ее под воду и сожрал. Семья этой несчастной женщины немедленно обвинила двух других в том, что те околдовали ее и сделали так, что аллигатор выхватил из середины именно ее. Я принялся разубеждать их, попытался показать полную абсурдность их обвинения, но они ответили мне: «Почему аллигатор схватил именно среднюю женщину, а не кого-нибудь из тех, что стояли по краям?» Заставить их отказаться от этой мысли было невозможно. Обе женщины вынуждены были выпить «каску» (то есть подвергнуться испытанию ядом). Я не знаю, чем это все закончилось, однако, вероятнее всего, одна из них или же обе погибли или были отданы в рабство»[37].
Монтейро не видит того, что в сознании туземцев случившееся не может быть просто случаем. Прежде всего, сами по себе аллигаторы не набросились бы на этих женщин, а значит, кто-то должен был подтолкнуть одного из них. Затем, аллигатор очень хорошо знал, какую из трех женщин он должен был утащить под воду. Она была «предана» ему, и единственный вопрос, который возникает, — это узнать, кем «предана». Но ведь сам факт все и объясняет. Аллигатор не тронул тех двух женщин, что стояли по краям, а схватил среднюю. Следовательно, две крайние женщины ему и «предали» ее. Ордалия, которой их подвергли, имела целью не столько рассеять сомнение, которое вряд ли существовало, сколько выявить заключенное в женщинах колдовское начало и оказать на него мистическое воздействие, чтобы отныне лишить его способности вредить[38].
Вот отмеченный в том же районе другой аналогичный факт. «В тот же вечер, поднимаясь по реке, Эванги был вытащен из своей лодки крокодилом, и больше его не видели. Известие о несчастье дошло до города Дидо. На место происшествия были посланы военные лодки. Один из тех, кто находился с Эванги в лодке в момент его гибели, а также человек, живший на берегу реки рядом с этим местом, были схвачены, обвинены в колдовстве и приговорены к смерти»[39]. В самом деле, ведь нечаянного случая нет: сама мысль о нем не приходит туземцам на ум, тогда как, напротив, мысль о злом колдовстве постоянно присутствует в их сознании. Значит, Эванги был «предан». Нет также нужды искать, кем он был предан: ясно, что теми, которые были с ним и которых пощадило свирепое животное, или тем, рядом с которым оно жило. Они и есть виновники.
