Вильгельм Райх - Характероанализ. Техника и основные положения для обучающихся и практикующих аналитиков
Стоящий наготове страх наказания вынуждает рассматривать ощущение «таяния» и тепла при усилении чувства удовольствия вплоть до акме как осуществление ожидаемой катастрофы с пенисом; тем самым он тормозит процесс возбуждения и чисто физиологически порождает неудовольствие, доходящее до ощущения боли. Обобщим этот процесс, который развертывается в трех фазах.
1-я фаза: «Я стремлюсь к удовольствию»;
2-я фаза: «Я „таю“, это наказание, которого я боюсь»;
3-я фаза: «Я должен подавить ощущение, чтобы спасти свой член».
Здесь напрашивается возражение. Ведь с торможением ощущения сексуального удовольствия вследствие инфантильного страха мы сталкиваемся при любом неврозе, если он не разрушил полностью генитальность. Т. е. только в этом специфический для мазохизма момент заключаться не может. Почему не каждое торможение непроизвольного усиления ощущения удовольствия ведет к развитию мазохистского аппарата? На это можно сказать следующее.
Существуют две возможности такого торможения ощущения удовольствия. «Растопляющее» ощущение удовольствия однажды было пережито без страха, позднее добавился страх, который затормозил процесс сексуального возбуждения, но удовольствие и дальше продолжало восприниматься как удовольствие. Ощущения удовольствия и неудовольствия развиваются с двух сторон. Это касается любого не мазохистского сдерживания оргазма. При мазохизме растопляющее чувство оргазмического удовольствия само воспринимается как ожидаемое нанесение вреда. Страх, пережитый в анальной области в связи с получением удовольствия, формирует психическую установку, которая заставляет воспринимать последующее генитальное удовольствие, являющееся гораздо более интенсивным, как знак повреждения и наказания.
Следовательно, мазохистский характер постоянно стремится к ожидаемому удовольствию, но снова и снова наталкивается на неудовольствие. Создается впечатление, будто он стремился к неудовольствию, тогда как на самом деле перед исполненной удовольствием целью влечения вклинился страх, который заставляет воспринимать желанное как ожидаемую опасность. Вместо конечного удовольствия возникает конечное неудовольствие.
Этим решается также проблема навязчивого повторения по ту сторону принципа удовольствия. Создается впечатление, что мазохист хочет заново пережить неприятную ситуацию. Но анализ показывает, что в действительности он стремится к первоначальной ситуации удовольствия, но постоянно наталкивается на фрустрацию, представление о наказании или страх, который вклинивается и полностью скрывает или изменяет первоначальную цель, делая ее неприятной. Таким образом, мы можем прийти к выводу, что навязчивого повторения по ту сторону принципа удовольствия не бывает, поскольку соответствующие феномены можно объяснить иначе, в рамках принципа удовольствия и страха наказания.
Мы должны еще раз вернуться к нашему случаю. Этим нарушением процесса удовольствия полностью объясняется уплощение и растягивание его онанизма. Он избегал любого усиления ощущения удовольствия. Когда это стало ясно, он однажды сказал: «Невозможно давать этим ощущениям проникать в себя, это совершенно невыносимо». Теперь мы понимаем, почему он онанировал часами; он никогда не достигал удовлетворения, поскольку не допускал непроизвольного усиления возбуждения.
В этом торможении нарастания ощущений, помимо страха, задействован еще один момент. Мазохистский характер приучен к уплощенному, лишенному акме, можно сказать, «вялому» удовольствию в анальной зоне. Затем он переносит анальную практику и переживание удовольствия на генитальный аппарат, который функционирует совершенно иначе. Интенсивное, лавинообразное усиление удовольствия в генитальном аппарате не только непривычно, но и способно вселить ужас, если прежде было известно только мало захватывающее анальное удовольствие. И если к этому добавляется ожидание наказания, то налицо все условия для незамедлительного превращения удовольствия в неудовольствие.
Задним числом таким же способом стали понятны многие факты у других ранее лечившихся пациентов, в особенности же многие случаи, в которых после неудовлетворительной (теперь можно сказать: особым образом нарушенной) сексуальной деятельности можно было увидеть мазохистское, мучительное настроение. Теперь с либидинозно-экономической точки зрения можно было также намного лучше понять ярко выраженные мазохистские наклонности пациентов с оргазмическими нарушениями, описанные мною в «Импульсивном характере» и в «Функции оргазма». Об одной пациентке с мазохистской перверсией там говорится так: «Она мастурбировала… с мазохистской фантазией о том, как ее связанной и полностью раздетой (!) запирают в клетке и морят голодом. И тут произошло торможение оргазма: она вдруг стала размышлять об агрегате, который должен был автоматически убирать фекалии и мочу связанной девушки, которая не могла двигаться… В анализе, когда перенос усиливался до сексуального возбуждения, у нее, как правило, возникал позыв к мочеиспусканию и дефекации, с которым она не могла справиться…» При мастурбации, сопровождавшейся представлениями о коитусе, «непосредственно перед наступлением оргазма в сознание снова протискивались мазохистские фантазии».
Таким образом, с сексуально-экономической точки зрения мазохистская установка с соответствующими фантазиями проистекает из ощущения удовольствия, воспринимаемого как неприятное, и служит преодолению неудовольствия с помощью психически сформированной позиции: «Я так несчастен, полюби меня!» Фантазия о побоях, должно быть, добавляется из-за того, что любовное притязание содержит также и генитальные требования, которые заставляют больного отводить наказание с передней части тела на заднюю: «Бей меня, только не кастрируй!» Следовательно, мазохистская реакция имеет специфическую актуально-невротическую основу.
Итак, проблемы мазохизма группируются вокруг особого нарушения функции удовольствия. Стало ясно, что именно страх перед растворяющим или «растапливающим» ощущением удовольствия, усиливающегося до оргазмического, заставляет больного фиксироваться на уплощенном сексуальном возбуждении. Что это – следствие анальной фиксации или генитального торможения? Пожалуй, здесь в равной мере задействовано и то, и другое, точно так же как и то и другое обусловливают хроническое неврастеническое состояние возбуждения. Анальность мобилизует весь либидинозный аппарат, но она не в состоянии обеспечить также разрядку напряжения. Торможение генитальности – это не только следствие страха; оно само представляет собой процесс, который порождает тревогу, что делает расхождение между напряжением и фактическим его устранением лишь еще большим. Остается вопрос, почему фантазия о побоях, как правило, усиливается или возникает перед акме.
Интересно наблюдать, как психический аппарат стремится уменьшить разрыв между напряжением и удовлетворением, как в фантазии о побоях все-таки реализуется стремление к разрядке. Наш пациент всегда считал: «Быть побитым женщиной – это все равно что втайне онанировать в присутствии женщины (= матери)». Это соответствовало реальному переживанию: в детском и подростковом возрасте пациент мазохистским способом тайно онанировал в кровати в присутствии матери, т. е. он сжимал член, избегал семяизвержения (страх зачатия) и при этом воображал, что мать его бьет; и только после этого у него происходила эякуляция. Это имело следующий смысл, который пациент осознавал и помнил: «Мой член казался мне совершенно разваренным. Но при пятом или шестом ударе лопнувший член должен был лежать вытянувшись, а мочевой пузырь – разорваться». Таким образом, побои должны были вызвать разрядку, достигать которую другим способом, т. е. самому, было запрещено. Если его мочевой пузырь вследствие побоев матери и его член по той же причине лопались и вытекало семя, то он не был виновен, ведь до этого его довел истязатель. Таким образом, смысл стремления к наказанию, в сущности, заключается в том, чтобы окольным путем все-таки добиться разрядки, при этом сделать виновным того, кто наказывает, т. е. избавить себя от чувства вины. Мы видим в базисе тот же механизм, что и в характерной надстройке. Если здесь говорится: «Люби меня, чтобы избавить меня от страха!», – а жалобы означают: «Ты виноват, не я», – то фантазия о побоях имеет функцию: «Бей меня, таким способом я смогу разрядиться, не будучи в этом виновен!» В этом, пожалуй, и состоит самый глубокий смысл пассивной фантазии о побоях.
С тех пор как я впервые ознакомился с этой самой глубокой функцией пассивной фантазии о побоях, мне удалось наблюдать описанный механизм у нескольких других пациентов, которые благодаря характерному изменению Я могли удерживать мазохистскую склонность в латентном состоянии и открыто перверсию не проявляли. Вот лишь несколько примеров: пациент с компульсивным характером онанировал, представляя при этом, что он находится среди дикарей, которые принуждают его к коитусу и требуют, чтобы он вел себя совершенно не сдерживаясь. Другой больной – с пассивно-женственным характером без явной перверсии – воображал, что ударами по члену его доводят до семяизвержения; при этом он должен быть связан, чтобы переносить удары и не иметь возможности убежать. Сюда же относится мазохистская сексуальная установка невротических женщин, которую иные аналитики считают нормальной женской позицией. Тем не менее эта пассивная фантазия женщины об изнасиловании служит лишь избавлению от чувства вины. Половой акт должен быть пережит без чувства вины, а это возможно лишь при условии, что ее изнасилуют. Тот же смысл имеет формальное сопротивление некоторых женщин при реальном половом акте.
