Абрахам Брилл - Лекции по психоаналитической психиатрии
Я часто слышу от мужчин, что во время коитуса, особенно оргазма, некоторые женщины восклицают: «Ой, я умираю», или «Ты убиваешь меня», или «Убей меня». В хладнокровном состоянии они не могут объяснить своего поведения. Не таится ли возможность понимания этих мистических восклицаний в обращении к ситуациям, реально существовавшим в палеозойские времена и все еще наблюдаемым у некоторых организмов? Я считаю такое предположение оправданным. Более того, едва заметную грань между жизнью и смертью можно наблюдать при некоторых психических нарушениях и в жизни сенситивных индивидов, оставивших описания своих переживаний. Я сообщал о случаях, в которых явно продемонстрировал, что перед подчинением примату гениталий, т. е. перед нахождением объекта, значительное влияние на индивида оказывают садистские, или агрессивные, побуждения. Фактически вся социальная жизнь проходит под воздействием этих побуждений. Примером может служить важная роль, которая отводится спортивным занятиям в школах и колледжах.
Педагоги давно знают, что каждого студента следует обучать регулировать и сублимировать агрессивность и признаком хорошего здоровья является та или иная форма участия в спортивных занятиях. Большинство студентов, страдающих неврозами, редко интересуются спортом. Некоторые из них чувствуют свою физическую непригодность для участия в спортивных состязаниях. Сказанное явно выступает в жизнеописаниях наших выдающихся поэтов. Одно из лучших произведений, идеализирующих смерть и смирение перед ней, — поэма «Танатопсис», написанная в семнадцатилетнем возрасте Вильямом Брайантом. Гёте, Байрон, Шелли, Ките и особенно Поуп и Свифт в ранний период жизни были
одержимы инстинктом смерти. Двое последних так и не смогли преодолеть орально-анально- садистических компонентов. Короче говоря, нормальное развитие психосексуальной жизни предполагает обязательное овладение собственной агрессивностью посредством прямой, хотя и регулируемой реализации или путем сублимации. Другими словами, часто повторяемое утверждение, что критерием здоровья служат достижение генитальности и нахождение объекта, следует обусловить необходимостью обретения в ходе психосексуального развития господства Эроса над инстинктом смерти.
Думается, не будет преждевременным учитывать эти принципы в воспитании каждого ребенка, особенно мальчика. Если по некоторым причинам маленький мальчик в период аутоэротической или нарциссической фаз развития проявляет аномальные черты характера, следует провести коррекцию. Не у всех мальчиков нарушения приводят к неврозам, в ряде случаев возникают перверсии. Тогда индивид не только становится в тягость себе, но и представляет опасность для общества. Изученные мною перверсии всегда возникали из-за физических или эмоциональных фрустраций в раннем детстве, которые можно было бы скоррегировать правильным воспитанием.
Я уже рассматривал понимание Фрейдом неврозов с точки зрения структуры личности: эго, ид, суперэго. Давайте теперь проанализируем неврозы и психозы с позиций концепции об инстинктах жизни и смерти. Если вы вспомните о любом случае невроза, описанном выше, то признаете, что у пациентов происходит борьба между инстинктами жизни и смерти. Больные истерией неизменно пытаются с помощью симптомов вернуть себе блага, в которых им отказывает цивилизованное общество. Инстинкт жизни стремится к самоутверждению, и этим фактором объясняются трудности в управлении феноменом переноса. Пациенты, кажется, склонны связывать «свободно плавающее» либидо с любым, кто вступает с ними в контакт, что показывают их быстрые, но нестойкие реакции на всяческие формы психотерапии, проводится ли лечение опытными врачами или шарлатанами.
С другой стороны, у больных компульсивным неврозом борьба между инстинктами жизни и смерти протекает более явно. Пациент постоянно борется, так сказать, со своим отцом, чьей любви он жаждет, но чье агрессивное соперничество не в силах выдержать. Посредством защитных реакций в форме фобий, сомнений и обсессий он пытается примирить любовь и ненависть, и, хотя эротические компоненты присутствуют, они не столь очевидны и сильны, как при истерии. Мотив ненависти постоянно превалирует у компульсивных невротиков.
При шизофрении всегда имеет место серьезная борьба между инстинктами жизни и смерти, в которой инстинкт жизни едва сохраняется. Пациенты обычно выдерживают борьбу, но оба инстинкта оказываются в проигрыше. Все прежние намерения и цели пациента угасают, он начинает жить в мире, созданном его фантазией. Каждый, кто наблюдал различные стадии развития шизофрении, не мог не увидеть, как пациенты постепенно отворачиваются от реальности, пока полностью не отходят от нее.
При паранойе эротический инстинкт десексуализируется и обращается на эго до такой степени, что пациент иногда считает себя могущественнее Бога, но пребывает в постоянном конфликте с внешним миром. Пациенты неизменно находятся во власти анально-садистических, или смертоносных, влечений.
При маниакально-депрессивном психозе борьба между инстинктами жизни и смерти разыгрывается наиболее явным образом. Как показано выше, депрессия всегда представляет собой временную или постоянную победу
деструктивных влечений над эротическими. Самоистязание меланхоликов, несомненно, скрывает нечто эротическое и в этом отношении имеет сходство с компульсивным неврозом. Но в большинстве случаев меланхолии инстинкт смерти окрашивает целостную клиническую картину. Более того, удовлетворение при меланхолии и компульсивных неврозах основано на садистских тенденциях, которые относятся к внешнему объекту, однако обращены на собственную личность. При обоих психических расстройствах пациенты часто преследуют цель мести внешнему объекту непрямым путем, посредством самонаказания. В случаях меланхолии наиболее примечательна особенность перехода в манию. Это часто происходит после безуспешной попытки самоубийства. У меня имеется соблазн углубиться в обсуждение предмета, но поскольку проблема уже рассматривалась, я просто хочу указать, что в свете инстинктов жизни и смерти приступы мании, особенно чередующиеся с депрессивными состояниями, можно интерпретировать в качестве форм возрождения.
Подводя итог, хочется повторить, что психиатрия на рубеже столетия представляла бесплодный предмет, и, хотя некоторые исследователи, например Адольф Майер, внесли вклад в изменение масштаба и направленности этой науки, ее современный статус и очертания определил фрейдовский психоанализ. Сам Фрейд назвал психоанализ «дитя двадцатого века», потому что произведение, которое послужило родоначальником нового учения, — «Толкование сновидений», было опубликовано в 1900 г. Маэстро утверждал: «Кто понимает сновидения, способен постичь психические механизмы неврозов и психозов». В этих лекциях я не уделял много времени интерпретации сновидений, потому что предыдущий опыт привел меня к выводу, что поверхностное рассмотрение глубоких предметов скорее запутывает, чем просвещает. «Толкование сновидений» — выдающийся труд Фрейда. Влияние этого произведения на психологию, социологию, педагогику, антропологию и литературу трудно переоценить. Для овладения проблематикой сновидений потребовалось бы более десяти часов. Я, однако, стремился к тому, чтобы вы усвоили принцип психогенеза, впервые выдвинутый Брейером и в последующем усовершенствованный Фрейдом при психоанализе сновидений. За кажущейся бессмысленностью сновидений с помощью метода свободных ассоциаций всегда выявляется определенное значение. Поскольку сновидения — феномен нормальной психической активности, вполне оправдана возможность применения психоанализа не только в исследованиях психопатологии, но также и при изучении нормальных психических процессов.
Я приводил примеры слабовыраженной психопатологии, обычно обозначаемой как ошибки повседневной жизни, чтобы показать отсутствие демаркационной линии между нормальными и аномальными психическими явлениями. Остроты, распространенные во всех уголках мира, передают в скрытой и искаженной манере мысли, на которые накладывается табу. Механизмы, посредством которых возникают остроты, сходны с механизмами большинства невротических фантазий и психотических симптомов. То же самое справедливо относительно мифов — античных и сотворенных в наше время. Короче говоря, я не буду излишне указывать на прямые тропы, ведущие от самых утонченных к наиболее гротескным формам психической деятельности, и на непременную связь бредоносных искажений пациентов с их логическими построениями до заболевания.
Причина, из-за которой великие психиатры уровня Крепелина, Вернике не продвинулись дальше описания симптомов и классификации заболеваний, в том, что они видели непроходимую пропасть между психически больными и нормальными людьми. Они не уделяли внимания бессознательным силам, мотивирующим поведение
