Михайи Чиксентмихайи - Эволюция личности
Однако социальная система, способствующая эволюции, не может остановиться на этом. Она должна принимать во внимание дифференциацию и интеграцию вне потребностей отдельных человеческих существ и всего человечества в целом. Эта система должна признавать и законы природы, и законы человеческие. Общество, игнорирующее влияние вырубки лесов на качество воздуха, производства ядовитых веществ — на качество воды, уничтожения растений и животных — на уровень сложности нашей планеты, вряд ли сможет привести нас к лучшему будущему. Нам нужны личности, направляющие энергию на достижение трансцендентных — по отношению к узким интересам — целей, и так же нам необходимы трансцендентные культурные ценности и трансцендентные организации, которые помогут измениться и действовать в интересах эволюции.
СОЗДАНИЕ ПРАВИЛЬНОГО ОБЩЕСТВАВсе мы с готовностью принимаем необходимость создавать справедливые, сложные и даже трансцендентные социальные системы. Но что мы должны для этого сделать? Ясно одно — никто не может предложить четкую последовательность шагов, автоматически ведущую к удовлетворительному решению. Значит ли это, что любые размышления о том, что делает общество хорошим, суть благие, но бесполезные намерения? Я так не считаю. Но поскольку было бы вредно и даже опасно думать, будто мы уже знаем, что именно нужно для того, чтобы привести наши общественные организации в соответствие требованиям эволюции, гораздо безопаснее будет поразмышлять над тем, как нам понять, что именно нужно сделать.
Модель усовершенствования мемов, управляющих нашей психической энергией, — законов страны, правил поведения, верований, социальных институтов — предоставляет нам сама эволюция. Как утверждает психолог Дональд Кэмпбелл{195}, виды повышают свою конкурентоспособность, формируя органы для получения все более систематической информации об окружающей среде. Сначала развиваются сенсорные рецепторы, позволяющие с точностью определять, что происходит вокруг. Ухо летучей мыши, нос ищейки, глаз сокола — на редкость чувствительные устройства, добывающие для этих животных информацию.
Преимущество человека заключается в создании культурных инструментов, дающих нам знания об аспектах действительности, предположительно, недоступные ни одному другому виду на этой планете. Египетские фараоны узнавали о планах своих врагов, находясь за сотни километров от них, благодаря сообщениям, записанным на папирусе. С помощью телескопа Галилей сосчитал спутники Юпитера. Через микроскоп Ван Левенгук наблюдал удивительно сложный мир в капле воды. А такие ученые, как Ньютон и Пастер, сделали важные выводы из данных, полученных с использованием этих инструментов. Самые обнадеживающие, то есть наиболее явно свидетельствующие о прогрессе проявления эволюции — те, что позволяют нам лучше разглядеть происходящее вокруг нас и понять хотя бы некоторые законы природы, объясняющие полученную нами новую информацию. Нашим предкам формировать все более сложное представление о мире помогали религия и наука.
Однако кое в чем мы не слишком продвинулись вперед. Речь идет о знании индивидуальных и общественных потребностей и понимании законов, управляющих деяниями человека. Можно возразить, что, например, всеобщее избирательное право — это исключительно важное изобретение, дающее информацию о потребностях каждого взрослого человека в государстве и позволяющее нашим представителям работать для их удовлетворения. Но выборы, как национальные, так и большинство местных, — исключительно несовершенный способ узнать желания избирателей, едва ли предоставляющий какую-либо полезную информацию.
Прежде всего избиратели в основном выражают свои потребности, голосуя за одного из двух кандидатов, утверждающих, что у них разные цели. Голосуя за кандидата-респу-бликанца, я могу демонстрировать, что отдаю предпочтение свободному предпринимательству, а кто-то еще, голосуя за демократа, может поддерживать большую социальную защищенность. Но насколько адекватно поданный мною голос представляет мои цели и потребности? Особенно на таких выборах, как в 1992 году, когда кандидаты в президенты не слишком затруднили себя объяснениями, что именно они собираются сделать для нас, для нации, для мира. В отсутствие ясной информации о намерениях кандидатов избиратели не могли выделить наиболее подходящие им цели. Даже если на миг забыть о невозможности втиснуть мечты миллионов в несколько пунктов двух партийных программ, объем получаемой и передаваемой нами во время выборов информации до смешного мал.
Если мы хотим, чтобы политические институты более четко представляли наши цели, нужно, во-первых, лучше осознать эти цели и, во-вторых, найти более эффективные способы сообщить о них другим людям. Невероятно, но факт: наше общество тратит триллионы долларов на вооружение, космические исследования, суперколлайдеры и неэффективные социальные службы, но при этом не способно должным образом связать наши мечты с деятельностью организаций, призванных воплотить эти мечты в жизнь. По крайней мере, на уровне районной или городской общины у людей должно быть место — амфитеатр в парке или зал, — где они могли бы в приятной атмосфере встречаться и обсуждать важные для всех вопросы и где можно было бы принимать совместные решения. В сравнении с расходами на совершенно бесполезные программы такие встречи обойдутся гораздо дешевле, даже если там подавать икру и коллекционное шампанское.
Политолог и философ Ханна Арендт{196} утверждает, что подлинная демократия существовала лишь однажды — в свободных Афинах, 25 веков назад. По ее мнению, она возникла благодаря тому, что афиняне создали «публичное пространство», где каждый мог выступить по любому существенному для города вопросу, а другие могли по достоинству оценить его аргументацию. Эти дебаты не были чисто теоретическими: выслушав все мнения, люди на агоре голосовали, и их решение становилось законом.
Тезис Арендт легко опровергнуть. Во-первых, древнегреческая демократия была доступна лишь для богатых мужчин. Во-вторых, можно привести еще немало примеров «публичных пространств», во многом подобных афинской агоре, — от племенных советов американских индейцев до встреч швейцарских кантонов, от городских собраний в Новой Англии до советов донских казаков. Но Арендт права в том, что именно такой институт необходим каждой подлинной демократии и что пока еще это большая редкость.
Со времен расцвета Афин политика сильно потускнела. Благодаря многим из нас бразды правления обществом перешли в руки спекулянтов недвижимостью, владельцев больших строительных компаний и других людей, больше заинтересованных в собственном, чем в общественном благе. Говорят, что из миллионов жителей Лос-Анджелеса более-менее четкое представление о политике мэрии этого города есть лишь у сотни адвокатов и репортеров. Пока основная масса граждан игнорирует политику, считая ее необходимым злом, она будет оставаться в руках узкого круга заинтересованных лишь в собственном благополучии лиц{197}. Но осознав всю серьезность важнейшей задачи формирования нашего будущего, мы поймем, почему греки называли политику высшей формой досуга. Наилучший способ самореализации — создать наиболее сложную систему, правильное общество.
ОБРАЗОВАНИЕ КАК СПОСОБ СОЗДАТЬ ПРАВИЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО{198}Разумеется, даже самая децентрализованная организация не сможет принимать решения, если составляющие ее индивиды не знают, чего они хотят, или хотят не того, что будет благом для общества. В определенном смысле это замкнутый круг: сложной социальной системе требуются сложные личности, а сложные личности обычно формируются в сложных системах. Но именно благодаря этой «замкнутости» возможно движение вперед, мало-помалу: повышение сложности на индивидуальном уровне способствует социальным преобразованиям, и наоборот. Предложенная Ганди идея ненасильственного сопротивления распространилась по всему миру, ее переняли политические движения от Амстердама до Алабамы. И наоборот, когда миллионы иммигрантов из феодальных обществ, чуждых демократии, познакомились с законами Соединенных Штатов, уровень их политической сознательности повысился.
С момента своего появления американская нация считала, что полноценными гражданами, способными развивать сложную демократию, ее детей делает образование. К сожалению, здесь всегда господствовало узкое понимание образования как книжного обучения или передачи абстрактной информации. Старая мудрая африканская поговорка гласит: «Только вся деревня может чему-то научить ребенка». Но в Америке образование отдали на откуп школам, организованным по принципу фабричного массового производства. Однако, как отмечают многие критики образования, непосредственный опыт учит не хуже книг. Если школа подавляет ребенка, он разуверится в пользе учености и в будущем станет избегать ее. Скучно поданная идея, какой бы важной она ни была, не привлечет его внимание. Какие бы возвышенные идеи о демократии ни провозглашали книги и учителя, если местные власти коррумпированы, результат учения будет один — цинизм.
