Карл Юнг - КРАСНАЯ КНИГА
[229]З: «Готовится ужин».
Я: «Тайная Вечеря, я полагаю?»
З.: «Союз со всем человечеством».
Я: «Ужасающая, сладкая мысль: быть и гостем, и блюдом за этим столом»[230]
З.: «Это было высочайшим наслаждением и для Христа».
Я: «Как святое, грешное, как все горячее и холодное перетекает друг в друга! Безумие и рассудок хотят обручиться, ягненок и волк мирно касаются друг друга боками.[231] Все это да и нет. Противоположности объемлют друг друга, смотрят глаза в глаза и перемешиваются. Они осознают свое единство в агонизирующем удовольствии. Мое сердце наполнено яростной битвой. Волны темных и светлых рек обрушиваются друг на друга. Я никогда такого не испытывал».
З.: «Это ново, мой дорогой, по крайней мере для тебя».
Я: «Полагаю, ты издеваешься надо мной. Но слезы и смех — одно.[232] Я больше не чувствую их различными, и я напряженно тверд. Любящие достигают Небес, и стойкие забираются столь же высоко. Они сплетены и не отпустят друг друга, ведь непомерное напряжение, кажется, указывает на окончательную и высочайшую возможность чувства».
З.: «Ты выражаешься эмоционально и философски. Ты знаешь, что это можно сказать и проще. Например, можно сказать, что ты по уши в любви, как Тристан и Изольда. [233]
Я: «Да, я знаю, но все-таки — »
З.: «Религия, кажется, все еще что-то значит для тебя? Сколько тебе еще нужно щитов? Гораздо лучше сказать это напрямик».
Я: «Не сбивай меня».
З.: «Ну, так что с моралью? Стали мораль и аморальность едины сегодня?»
Я: «Ты издеваешься надо мной, сестра моя и хтонический дьявол. Но я должен сказать, что те, сплетенными поднявшиеся до Небес, также добры и злы. Я не шучу, я стенаю, потому что радость и боль пронзительно едины».
З: «Так где тогда твое понимание? Ты совершенно отупел. В конце концов, ты можешь разрешить все мышлением».
Я: «Мое понимание? Мое мышление? У меня больше нет понимания. Оно стало для меня непроницаемым».
З.: «Ты отрицаешь все, во что верил. Ты полностью забыл, кто ты такой. Ты даже отрицаешь Фауста, который спокойно следовал за всеми призраками».
Я: «Это больше не для меня. Мой дух и сам призрак».
З.: «А, я понимаю, ты следуешь моему учению».
Я: «К несчастью, так и есть, и это принесло мне болезненную радость».
З.: «Ты обращаешь боль в наслаждение. Ты сбит с толку, ослеплен; так страдай же, дурак».
Я: «Это несчастье должно сделать меня счастливым».
Теперь змея разозлилась и попыталась поразить мое сердце, но мои тайные доспехи сломали ее ядовитый зуб.[234] Она отпрянула в изумлении и прошипела: «Ты ведешь себя непостижимо».
Я: «Это потому что я овладел искусством переступать с левой ноги на правую и наоборот, что другие делали, не думая, с незапамятных времен».
Змея поднялась снова, будто бы случайно задержав хвост у своей пасти так, чтобы я не видел сломанный зуб. Гордо и спокойно сказала она:[235] «Так ты наконец заметил это?» Но я ответил ей, улыбаясь: «В конце концов извилистая линия жизни от меня не уйдет».
[2] [H1 158] Где истина и вера? Где теплое доверие? Ты найдешь их между людьми, но не между людьми и змеями, даже если они змеиные души. Но где есть любовь, там же поджидает и змееподобное. Христос сам сравнивал себя со змеей,[236] и его адский брат, Антихрист, сам древний дракон.[237] Все по ту сторону человека, что появляется в любви, имеет природу змеи и птицы, и змея часто очаровывает птицу, а реже птица уносит змею. Человек — посредник между ними. То, что тебе кажется птицей, для другого змея, а то, что тебе кажется змеей, для другого птица. Потому ты встретишь другого только в человеческой форме. Если ты желаешь становления, тогда разразится битва между птицей и змеей. А если ты просто хочешь быть, ты будешь человеком для себя и для других. Тому, кто становится, место в пустыне или в тюрьме, ведь он по ту сторону человека. Если люди желают становления, они ведут себя как животные. Никто не спасет нас от зла становления, если только мы не выберем пройти сквозь Ад.
Почему я вел себя так, будто змея — моя душа? Потому, кажется, только, что моя душа была змеей. Это знание дало моей душе новый лик, и с этих пор я решил очаровать ее собой и подчинить своей власти. Змеи мудры, и я хотел, чтобы моя змеиная душа сообщила свою мудрость мне. Никогда раньше жизнь не была такой сомнительной, ночь бесцельного напряжения, направленность друг против друга. Ничто не двигалось, ни Бог, ни дьявол. Так что я приблизился к змее, будто бы бездумно лежавшей на солнце. Ее глаза не были видны, потому что они были прищурены в игристом солнечном сиянии, и / [Image 159][238] / {3} [1] я сказал ей[239]: «Как же это может быть, что Бог и дьявол стали едины? И они согласны привести жизнь к остановке? Разве конфликт противоположностей принадлежит к неизбежным условиям жизни? А тот, кто осознает и проживает единство противоположностей, останавливается? Он полностью принял сторону действительной жизни и больше не действует так, будто принадлежит к одной стороне и должен сражаться против другой, он стал ими обоими и привел из раздор к завершению. Сняв эту ношу с жизни, не лишил ли он ее силы?»[240]
Змея повернулась и ответила в дурном настроении: «Воистину, ты надоел мне. Противоположности для меня определенно часть жизни. Ты, вероятно, это заметил. Твои новшества лишают меня этого источника силы. Мне не завлечь тебя пафосом и не досадить банальностью. Я несколько озадачена».
Я: «Если ты сбита с толку, должен ли я дать совет? Я лучше погружусь в недра земли, в которые ты имеешь ход, и спрошу Аида или небожителей, может, кто-то из них сможет дать совет».
З.: «Ты стал властным».
Я: «Необходимость даже более властна, чем я. Я должен жить и иметь возможность двигаться»
З.: «У тебя есть все просторы земли. О чем ты хочешь спросить потустороннее?»
Я: «Мной движет не любопытство, а необходимость. Я не сдамся».
З.: «Я подчиняюсь, но с неохотой. Этот стиль нов и непривычен для меня».
Я: «Извини меня, но таково давление нужды. Скажи глубинам, что наши перспективы не очень хороши, потому что мы отрезали от жизни необходимый орган. Как ты знаешь, я не виновен, ведь ты бережно вела меня по этому пути».
З.:[241] «Ты, вероятно, отказался от яблока».
Я: «Хватит этих шуток. Ты знаешь эту историю лучше меня. Я серьезно. Нам нужен отдых. Иди своим путем и достань огонь. Вокруг меня и так было темно слишком долго. Ты медлительна или труслива?»
З.: «Я за работу. Прими то, что я принесу».[242]
[H1 160] Медленно трон Бога восходит в пустом пространстве, за ним святая троица, Небеса и наконец сам Сатана. Он сопротивляется и держится своего потустороннего. Он его не упустит. Высший мир для него слишком прохладен.
З.: «Ты крепко ухватился за него?»[243]
Я: «Здравствуй, горячая штучка из тьмы! Моя душа, наверное, грубо тебя вытянула?»
С:[244] «Зачем этот шум? Я возражаю против такого насильного извлечения».
Я: «Успокойся. Я тебя не ждал. Ты пришел последним. Ты, наверное, самая трудная часть».
С: «Чего тебе от меня нужно? Ты мне не нужен, наглец».
Я: «Хорошо, что ты у нас есть. Ты самая живая вещь во всей догме».[245]
С: «Что мне до твоей болтовни обо мне! Говори быстрее. Я замерзаю».
Я: «Слушай, нечто случилось с нами: мы соединили противоположности. Среди прочего, мы связали тебя с Богом».[246]
С: «Ради Бога, зачем вся эта безнадежная суета? Ради чего эта бессмыслица?»
Я: «Прошу тебя, это не так уж глупо. Это соединение — важный принцип. Мы прекратили нескончаемую вражду, наконец освободили руки для реальной жизни».
С.: «Попахивает монизмом. Я таких людей уже давно приметил. У меня для них раскалены специальные залы».
Я: «Ты ошибаешься. Эти вопросы с нами не так рациональны, как кажутся.[247] У нас нет и ни единственной верной истины. Скорее, случился весьма примечательный и странный факт: после того, как противоположности были объединены, самым неожиданным и непостижимым образом ничего больше не случилось. Все осталось на месте, мирно, но совершенно неподвижно, и жизнь обратилась к полной остановке».
С.: «Да, вы, дураки, определенно наворотили дел».
Я: «Ну, издеваться не обязательно. Наши намерения были серьезны».
С.: «Ваша серьезность привела нас к мучениям. Порядок потустороннего пошатнулся в самом основании».
Я: «Так ты осознаешь, что дело серьезное. Я хочу ответ на свой вопрос, что должно случиться в этих обстоятельствах? Мы больше не знаем, что делать».
С.: «Ну, трудно сказать, что делать и трудно дать совет, даже если хочется. Вы слепые дураки, дерзкие нахальные людишки. Почему бы вам было не держаться подальше от неприятностей? Как ты собираешься понять устройство мира?»
