Гарри Гантрип - ШИЗОИДНЫЕ ЯВЛЕНИЯ, ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И САМОСТЬ
«Внезапно я увидел, что рядом со мной все еще находится та маленькая собачка, которая была у меня в детстве. Когда-то я засунул ее в коробку и забыл о ней на многие годы, и подумал: “Почему она здесь? Пришло время выпустить ее наружу”.
К моему удивлению, она не сердилась на то, что была заперта, но выразила радость, что теперь ее выпустили наружу».
Собака олицетворяла «эго детства». Лишь сейчас он почувствовал, что эго детства может вернуться. По-видимому, именно это Винникотт подразумевает под термином «подлинная самость», которая была «положена на хранение в холодильник» и ожидала шанса на второе рождение.
Различие между вытеснением и уходом впечатляющим образом было доведено до моего сознания пациенткой, которая проработала истерическую фазу для обнаружения базисного шизоидного состояния. В истерической фазе ей приснилось, что ее взрослой жизни вредил голодный ребенок, которого она продолжала скрывать за своим фартуком и который нуждался в пище, хотя она не могла его накормить. Это было ее нуждающееся, требующее, внутренне активное оральное либидинальное эго, и приходилось отводить энергию от внешнего мира, чтобы продолжать держать его в состоянии вытеснения. Постепенно она проработала истерическую фазу и утратила физические симптомы, связанные с ней, однако после этого обнаружила, что она ужасным образом отчуждена и не находится с чем-либо в контакте, живет механическим образом и является выраженным шизоидом. Раньше ее истерия была защитой против этой опасности. Затем она начинала каждую сессию тихим замечанием: «Вы находитесь за многие мили отсюда, вы ушли от меня», — проецируя на меня свою собственную изолированность. Затем она сообщила мне о коме в ее животе. Она была уверена, что он располагался в ее матке, и была напугана тем, что, если расскажет об этом врачу, он «отнимет этот ком», и это будет ее конец; от нее останется лишь пустая скорлупа. Она думала об этом коме как о ребенке, но никогда как об активном голодном ребенке, а лишь как о мертвом ребенке, или похороненном заживо, лежащим неподвижно, без движений, возможно, становящимся больше, однако этот ребенок никогда не сможет выйти наружу. Она говорила: «Я не могу выйти наружу. Я буду лишь отвергнута». Она была нежеланным ребенком, навязанным своей сестре ее матерью, которая не хотела обременять себя заботой о ней. Столкнувшись лицом к лицу с вызывающим страх собственным уходом, она вновь вернулась к истерической защите конверсионного симптома, но теперь телесный субститут представлял не голодное оральное эго, а уход напуганного регрессировавшего эго, погребенного в матке бессознательного.
В этой части личности обнаруживаешь, что значение имеет не сексуальность или агрессия, а просто страх. Так, старая дева преклонного возраста лишилась, по причине смерти, подруги, которой она дорожила, и чувствовала себя опустошенной, безжизненной, просыпалась ночами с «нереальными иллюзорными чувствами, подобно мельчайшей пылинке, летящей в пустоту». Этой деперсонализации вследствие утраты хорошего объекта она начала противодействовать, находя спасение в плохих объектных связях в форме ссор с соседями. Затем развилась бессонница как защита против ощущаемого риска утраты себя во сне, и она лежала без сна, предаваясь «размышлениям». Она сказала: «Неважно, о чем я думаю, до тех пор пока я продолжаю о чем-либо думать», — что свидетельствовало об ее борьбе за сохранение своего взрослого эго. (Ср. с. 90.) Она дошла до истощения и с трудом могла заставлять себя вставать с постели утром. Я высказал предположение, что она боится жить без своей подруги и чувствует сильную потребность уйти и спрятаться в постели в целях безопасности, и все же она борется против осуществления этого желания. Она ответила: «Мне пришла в голову странная мысль. Когда вы все это говорили, я вообразила себя яйцеклеткой, находящейся в матке. Вчера я услышала по радио беседу на эту тему, и она мне крайне понравилась. Мужчина сказал, что оплодотворенное яйцо находит мягкое место в подстилке матки, прячется там и начинает расти. Я мысленно представила себе эту картину, и сейчас она снова стоит у меня перед глазами». Затем после паузы она стала напряженной и сказала: «О! Ужас внезапно переполнил меня. Я чувствую, как меня подавляют взрослые люди, которые столь уверены в себе и властны. Это ужасно, они высасывают из меня жизненные соки. (Это была точная картина обоих ее родителей.) Я не могу рассказать об этом страхе соседям или друзьям, лишь вы можете это понять». Тяжелая потеря подруги обнажила ее ушедшее либидинальное эго младенчества в доме с тяжелой атмосферой. Оно больше не было ни сексуальным, ни агрессивным, а лишь слабым, испуганным и стремящимся оставаться в своей скорлупе. Выявление ее инфантильного эго вновь пробудило ее старый интенсивный страх взрослого мира, и она успокоилась, лишь когда ощутила себя в безопасности рядом со мной.
Глубочайший корень психопатологических феноменов поэтому не связан с сексуальными и/или агрессивными влечениями. Они являются природными энергиями всей психики и будут проявляться примитивным образом в примитивном эго, зрелым образом в зрелом эго и патологическим образом в патологическом эго. В последнем случае эти инстинктивные энергии в очень большой степени связаны с борьбой за сохранение объектных связей и мобилизуются в попытке противодействия радикальному уходу от реальности. Тогда они станут процветать во внутреннем мире сновидений и фантазий, где сохраняются внутренние объектные связи, чтобы служить двойной цели. Они удовлетворяют потребность ухода от внешнего мира и в то же самое время останавливают безрассудный уход еще глубже внутрь на пути к полной регрессии в утробоподобное состояние. Ибо регрессивные тенденции всегда проявляются в фантазиях возвращения в матку, в усилении потребностей в пребывании в постели и во сне, в неспособности вставать утром, в стремлении избежать ответственности и активности, удалиться от дел и чувствовать себя истощенным. Воздействие природных импульсов ощущается тогда, как противовес бегству в некоторое безопасное место внутри.
Чем более специфично регрессировавшее эго в личности, тем в большей мере сон, лишенный сновидений, может быть сравнен с повторным уходом в безопасность матки, или, с точки зрения центрального эго, с глубинной регрессией. Тогда сновидение становится не здоровым эквивалентом игры ребенка, а защитой против утраты эго вследствие вытеснения. Сон будет интенсивно желанным для одной части личности и вызывать интенсивный страху другой части личности. Мир сновидений, таким образом, находится на полпути между маткой и внешним миром. Сновидения дают возможность одновременного ухода от внешней реальности и сохранения активного эго. Грезы наяву ясно свидетельствуют об уходе от внешней реальности. Ночные сновидения показывают, к тому же, сопротивление пассивной зависимости во сне. Бессонница, или отказ покинуть уровень центрального эго, является еще более решительной мерой защиты против регрессии. Все это является частью борьбы за сохранение активного эго перед лицом могущественного обусловленного страхом побуждения к уходу, борьбы за противодействие «запиранию» своей самости. Когда это состояние «запертости изнутри» переводится в физические симптомы, тогда мы сталкиваемся с запором, задержками в мочеиспускании, сексуальной импотенцией, блокировкой синуса, ощущения плотного узла вокруг головы; и с вторичными страхами пациента в связи с неспособностью избежать такого заключения в тюрьму своей самости — клаустрофобической реакцией, приводящей к использованию «проникающих» медицинских препаратов — носовых ингаляций и аэрозолей, к развитию поноса и к частому мочеиспусканию. Реальная проблема состоит в том, что пациент не может реагировать на внешний мир с каким-либо подлинным чувством, кроме страха. Один мужчина-пациент, который производил впечатление здорового экстраверта, успешного полного энергии бизнесмена, жаловался на физическую «закупорку» и рассказывал обо всех только что упомянутых мною симптомах. В действительности ему было трудно расслабиться, а за его интенсивной активностью скрывалось характерное стремление сохранить вечное движение. Ему постоянно приходилось «продолжать вертеться». Во время второй сессии он поведал о простом ярком сновидении, которое его поразило:
«Я вышел по делам бизнеса и оставил дом, жену и семью. Я просто ушел неизвестно куда».
В этом сновидении раскрылись регрессия и уход, против которых он столь рьяно сражался. В наиболее глубоко ушедшем регрессировавшем либидинальном эго мы не находим активных сексуальных и агрессивных импульсов, а находим лишь страх и отчаянную потребность быть в безопасности, покое, тепле и находиться под защитой, пока продолжается выздоровление. Если мы станем говорить о влечениях, то глубочайшей причиной психопатологических феноменов будет не секс или агрессия, а страх и инстинктивная реакция бегства от внешнего мира реальных плохих объектов в младенчестве. Все иное в психопатологии является защитой: противодействием бегству и сверхкомпенсацией ушедшего регрессировавшего эго.
