Виктор Аллахвердов - Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания
Психологи конца XIX – начала ХХ в. любили изучать неосознаваемую детерминацию в процессе решения задач, используя технику гипноза. Немецкий психолог Н. Ах давал инструкцию одному из загипнотизированных испытуемых следующую инструкцию: «Будут показаны две карточки с двумя цифрами. При предъявлении первой карточки вы должны назвать сумму чисел, при предъявлении второй – разность». Затем испытуемого будят и показывают карточку с цифрами 6 и 2. Испытуемый говорит «восемь». Следующая карточка с цифрами 4 и 2 вызывает у него ответ «два». На вопрос, почему в первом случае он произнёс «восемь», испытуемый ясно ответить не может, но сообщает, что испытывал «настоятельную потребность сказать именно это слово».[23] А вот испытуемому, погруженному в гипнотический сон, внушается, что в ряду карточек, на которых изображены числа, он не увидит ту, на которой изображена формула, дающая после выполнения указанных в ней действий число 6. Карточку, на которой изображено выражение: √16×3:2 (или даже нечто, ещё более сложное), испытуемый перестает после этого воспринимать.[24] Для того, чтобы не увидеть предъявленную карточку, т.е. чтобы принять решение о невосприятии того, что стоит перед глазами, испытуемый должен за время, отведенное на узнавание, выполнить следующие действия: прочитать формулу, написанную на карточке; провести соответствующие вычисления и получить ответ; затем сравнить этот ответ с заданным в инструкции числом и только после этого принять решение о том, вводить ли информацию о данной карточке в сознание. И всё это делается почти мгновенно!
Француз И. Бернгейм внушил однажды испытуемому, что после того, как тот будет выведен из состояния гипнотического транса, он должен взять зонтик одного из гостей, открыть его и пройтись дважды вперёд и назад по веранде. А о самой инструкции должен забыть. Когда этот человек проснулся, то взял, как ему и внушили, зонтик. Затем, хотя он всё-таки не открыл этот зонтик, но всё же вышел на веранду и дважды прошёлся по ней вперед и назад. Когда его спросили, что он делал, он объяснил, что вышел «подышать воздухом». Он настаивал на том, что имеет привычку иногда так прогуливаться. Когда же его спросили, почему у него чужой зонтик, он был крайне изумлен и поспешно возвратил зонт на вешалку.[25] Отсюда делался вывод: человек может делать нечто по причине, ему совершенно неизвестной, но при этом он обязательно должен придумать вполне правдоподобное объяснение своим поступкам. Иначе говоря, осознаваемое объяснение собственного поведения порождается неосознанно.
А уж о неосознаваемости работы нашей памяти вроде бы и доказывать не надо. Само хранение информации явно неосознанно. Что именно происходит в нашей памяти, мы толком сами не знаем. Для человека инструкция “Запомни!” в каком-то смысле сродни телеграмме: “Волнуйся. Подробности письмом!”, ибо он не имеет ясного алгоритма, определяющего, что именно он при этом должен делать. Человек не способен осознанно управлять ни запечатлением информации в памяти, ни извлечением из нее этой информации. Мы забываем, не зная, почему мы это делаем. Забывание явно протекает иначе, чем в современном компьютере – человек не пользуется кнопкой «стереть информацию». Как, впрочем, не пользуется и кнопкой “сохранить информацию” – никто ведь не умеет осознанно управлять физико-химическими процессами. А ведь не бывает сознательного процесса без памяти. Память, как обычно любят говорить психологи, – сквозной процесс, пронизывающий всю психическую деятельность. Ну, действительно, что бы человек ни делал, о чём бы ни думал, он должен хотя бы помнить о том, что это он делает, а не кто-либо другой, помнить язык, на котором он выражает свои мысли, помнить людей и предметы, о которых он думает, помнить, что он думал о них раньше, чтобы не думать о них всё время одно и то же, и т.д. А поскольку способы извлечения той или иной информации из памяти не осознаются, то мы снова приходим к уже ранее сделанному выводу: причины хода мыслительной деятельности, невозможной без процесса извлечения из памяти, не могут полностью осознаваться.
Вообще сама работа памяти выглядит парадоксально. Поразительно, например, что человек способен осознавать факт забывания чего-либо. Иначе говоря, человек способен помнить о том, что он нечто забыл. Но что это значит? Ещё много веков назад Августин Аврелий (признанный католиками Святым, а православной церковью Блаженным) изумлялся по этому поводу: «Каким образом я могу вспомнить то, при наличии чего я вообще не могу помнить?» Нелепо же считать, уверяет он, что в памяти моей нет того, о чём я помню. «Когда мы забываем и силимся припомнить, то где мы производим наши поиски, как не в самой памяти?» Его изумление по этому поводу было весьма велико. «Кто сможет это исследовать? Кто поймёт, как это происходит?», – вопрошает он. И констатирует, не находя ответа: «каким-то образом – хотя это непонятно и необъяснимо – я твердо знаю, что я помню о своей забывчивости, которая погребает то, что мы помним».[26] Единственный способ вырваться из противоречия – признать: в памяти хранится информация, которую человек не осознаёт, но, тем не менее, как-то учитывает в своём поведении.
Теперь сравним это признание с собственными переживаниями в процессе припоминания чего-либо. Допустим, вы хотите вспомнить стихотворение, которое когда-то давным-давно знали наизусть, но давно уже к нему не возвращались. Прежде всего, пока вы не начнете вспоминать, вы не можете уверенно утверждать, какие куски этого стихотворения помните, а какие – нет. Даже если несколько строк всплывут в памяти, то вы, как правило, не осознаете, почему именно эти строки пришли вам на ум. Более того, вы чувствуете, что помните гораздо больше, чем можете вспомнить. Пробел в памяти от забытых слов – это вроде бы некое отсутствующее в сознании содержание, но, тем не менее, этот пробел каким-то невыразимым образом всё же воспринимается сознанием. Отдельные слова как бы "вертятся на кончике языка". Вы, например, иногда можете сказать: здесь было какое-то длинное (или, наоборот, короткое) слово, а здесь оно начиналось (или заканчивалось) на такую-то букву и т.п. Как заметил великий американский психолог У. Джеймс, забытая фамилия "Спалдинг" – совсем не то же самое, что забытая фамилия "Баулс". Пробел от одного забытого имени переживается иначе, чем пробел от другого.[27] Парадоксально, но внашей осознанной памяти существуют не только элементы, которые мы осознаем ясно и отчётливо, но и элементы, которые мы вообще не осознаём.
Многие психологи вообще утверждают: человек помнит всю когда-либо поступившую информацию. Конечно, что подобное утверждение нельзя доказать – ни в одном эксперименте нельзя иметь дело со всей информацией. Но разве нельзя опровергнуть? Разве, дорогой читатель, вы помните всё, например, что с вами происходило в младенческом возрасте? Однако оказывается, что при гипнотическом внушении человеку детского возраста он начинает вести себя как в детстве: говорить с такими же интонациями, писать таким же почерком, делать в письме такие же ошибки, какие он делал в детстве.[28] Иногда, конечно, загипнотизированный испытуемый просто пытается угодить гипнотизёру и не столько вспоминает, сколько придумывает свои воспоминания на основе собственного знания о том, как дети рисуют и пишут.[29] Однако иногда испытуемые действительно вспоминают то, что в их сознании явно не содержится. Так, у взрослых людей при внушении им возраста новорожденности появляются физиологические реакции, которые никто не может сознательно имитировать (например, плавающие несинхронные движения глазных яблок или соответствующая возрасту электрическая активность мозга).[30] В.Л. Райков, проводивший подобные опыты, рассказывает, что, когда он внушил испытуемому, что тот еще находится в утробе матери, испытуемый вообще перестал дышать, и его пришлось срочно выводить из гипнотического состояния (личное сообщение).
И без внушения люди способны иногда вспоминать поразительные вещи. Одна неграмотная немка ещё в XVIII в. поразила наблюдателей тем, что во время болезни в горячке заговорила на древнееврейском, древнегреческом и латинском языках. Позднее выяснилось, что в возрасте 9 лет она жила в доме пастора. Пастор же любил расхаживать по коридору возле кухни, где жила девочка, читая вслух свои любимые тексты древних авторов. Когда женщина выздоровела, она не смогла вспомнить ни одного слова из того, что бормотала в бреду.
В качестве ещё одного аргумента, характеризующего возможности человека хранить огромные массивы информации, часто также говорят о случаях феноменальной памяти. Оказываются, существуют люди, обладающие способностью к воспроизведению практически неограниченных массивов информации. Предъявленная информация воспроизводится ими без видимых усилий – с такой же легкостью, с какой мы, глядя на дом или дерево, без каких-либо осознанных усилий вспоминаем, что это именно дом, дерево. Пожалуй, самый яркий пример человека с феноменальной памятью подробно описан А.Р. Лурия.[31] Психологи не обнаружили у героя книжки Лурия – С.Д. Шерешевского – никаких ограничений ни на объём запоминания, ни на время хранения информации в памяти. Шерешевский, например, с первого предъявления безошибочно запомнил длинную строфу из «Божественной комедии» Данте на незнакомом ему итальянском языке, которую легко повторил при неожиданной проверке через 15 лет. При подобном феноменальном хранении информации, судя по всему, не проводится никакая работа сознания над подлежащим запоминанию материалом. Когда на одном из публичных выступлений Шерешевскому предложили запомнить ряд цифр: 3 6 9 12 15 и т.д. до 57, он это сделал, даже не заметив простой последовательности чисел.[32] «Если бы мне дали просто алфавит, я бы не заметил этого и стал бы честно заучивать», – признавался сам Шерешевский.
