Лев Клейн - Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность
Начнем с самого края, с пограничья. Крупнейшим произведением Ромена Роллана является 10-томный роман «Жан Кристоф» (Роллан 1974), где ав-тор несомненно использовал свой жизненный опыт и наделил главного героя некоторыми своими чертами.
В части второй романа, где речь идет всё еще о детстве юного музыканта, герой знако-мится со сверстником. При первом знакомстве мальчики Кристоф и Отто разговорились
Отто часто видел Кристофа на концертах и восхищался придворным музыкантом, Кристофа поразила вежливость Отто и его знания. Разговаривали о местных достопримечательно-стях. «Однако исторические подробности служили лишь предлогом для беседы: обоих маль-чиков интересовало другое, и это другое были они сами». В конце первого же вечера «Кристоф схватил Отто за руку и спросил дрожащим голосом:
— Хотите быть моим другом?
Отто прошептал:
— Хочу.
Они обменялись рукопожатием; сердца у обоих учащенно бились. Они не смели взгля-нуть друг другу в глаза.
Затем они пошли дальше. Шли почти рядом — всего на расстоянии нескольких шагов — и молчали до самой опушки леса: они боялись самих себя, боялись своего непонятного волнения…
Один в ночной темноте, Кристоф шагал домой. Но сердце у него пело: у меня есть друг, есть друг. Он ничего не видел, ничего не слышал. Не думал ни о чем, только о друге».
Пришло первое письмо от Отто. «Кристоф читал письмо со слезами на глазах. Он по-целовал голубой листок, громко захохотал и перекувырнулся на постели…».
В воскресенье аккуратный Отто явился на свидание минута в минуту. Но Кристоф уже больше часа поджидал его на бульваре, сгорая от нетерпения. Он упрекал себя, что прогля-дел Отто. Боялся, что Отто заболел <…>. Он твердил про себя: «Господи, сделай, чтобы он пришел!» <…> Они гордились своей дружбой. Даже разность характеров сближала их. Кристоф не знал никого прекраснее Отто. Всё восхищало его в друге — тонкие руки, кра-сивые волосы, свежий цвет лица, сдержанная речь, вежливые манеры и тщательная забота о своей внешности. Отто покоряла неукротимая сила и независимый нрав Кристофа. <…> Кристоф <…> был прирожденный деспот и даже не мог представить, что у Отто были иные желания, чем у него. Если бы Отто высказал желание, противоположное желаниям Крис-тофа, Кристоф, не колеблясь, поступился бы своими личными вкусами. Он пожертвовал бы ради Отто всем не свете. <…> Он с наслаждением принял бы смерть ради друга. Но под-ходящих случаев не представлялось, и Кристоф мог только опекать своего Отто и трево-житься о нем: подавал ему, как девочке, руку на плохой дороге, боялся, как бы Отто не ус-тал, боялся как бы Отто не было слишком жарко, боялся, как бы Отто не замерз; когда они садились отдохнуть под деревом, Кристоф накидывал свой пиджак на плечи Отто; когда они предпринимали длинные прогулки, Кристоф тащил пальто Отто — он охотно понес бы и его самого. Он не сводил с Ото глаз, точно влюбленный. И, по правде говоря, он и был влюб-ленный.
Кристоф не мог знать этого, так как не знал, что такое любовь. Но временами, когда мальчики оставались одни, Кристофа охватывало странное волнение — как в их первую встречу в сосновом лесу: кровь приливала к щекам Кристофа, он густо краснел. Он боялся. Не сговариваясь, инстинктивно, мальчики сторонились друг друга: один убегал вперед, дру-гой оставался на дороге, замедляя шаг, задерживался; оба притворялись, что ищут спелые ягоды ежевики, и оба не понимали, что так их волнует.
Но зато они давали волю своим чувствам в письмах. Тут уж ничто не стесняло, не вспу-гивало этих чувств…». Они писали друг другу три-четыре раза на неделе, называя друг дру-га «мой любимый», «моя надежда», «любовь моя», «целую тебя, как люблю».
Потом они приелись друг другу. «Оба подростка, которые до сих пор любили друг дру-га с какой-то боязливой нежностью, которые ни разу не осмелились даже обменяться брат-ским поцелуем <…>, почувствовали, что их дружбу осквернили нечистыми подозрениями.
Вскоре самый невинный жест, взгляд, пожатие руки начали казаться им чем-то дурным; они краснели, таили друг от друга нехорошие мысли. Встречи стали невыносимо тяжелыми…». И прекратились. Дружба, переходившая в любовь, умерла.
Такую же трогательную близость описывает в своем романе «Особенная дружба» французский писатель Роже Пейрефит (Peyrefitte 1944). Термин «особенная дружба» (amitie particuliere) во французской литературе употреблялся уже в XVIII в. — Лафито обозначал так особые отношения побратимства, существовавшие у американских индейцев. Но понятие и термин известны гораздо раньше. Такою средневековые философы старались представить любовь Платона — отсюда термин «платоническая любовь» как любовь чистая, бескорыстная, и далекая от плотских помыслов. Такая же любовь просвечивает в посланиях средневековых отцов церкви — Св. Жерома к Руфину, Св. Ансельма к Гундульфу и Виллиаму. В истории русского либерализма известна такая дружба между Герценом и Огаревым.
«Первая любовь — писал Герцен, — потому так благоуханна, что она — страстная дружба. С своей стороны, дружба между юношами имеет всю горячечность любви и весь ее характер: та же застенчивая боязнь касаться словом своих чувств, то же недоверие к себе, безусловная преданность, та же мучительная тоска разлуки и то же ревнивое требование исключительности. Я давно любил, и любил страстно, Ника, но не решался назвать его «другом»… Он первый стал мне писать «ты»…»
(Герцен 1956: 82)
У романтиков и сентименталистов есть немало восхвалений подобной теплоты чувств. «Чистоту» такой дружбы, свободу от сексуальных побуждений отстаивали пуританские литераторы XIX века — Торо, Хиггинсон, Трамбалл;
(Trumbull 1894; Gleichen-Russwurm 1911; см. о них и др.: Edelstein 1968; Katz 1976: 469–470; 674–677; 725–743). Даже в начале XX в. немецкий психолог Глейхен-Русвурм еще во многом придерживался той же линии. С начала XX в., однако, в литературе о такой дружбе пробивается сквозь цензуру другое понимание — как сопряженной с осознанно эротической, сексуальной чувственностью. Именно такой дружбе-любви посвящены специальные антологии (Kupfer 1900; Carpenter 1902; Anderson and Sutherland 1961). Но вернемся к роману Пейрефита.
В закрытом католическом коллеже четырнадцатилетний Жорж покорен красотой двенадцатилетнего Александра, брата его одноклассника. В условиях строжайшей дисциплины и подозрительности они обмениваются записочками и в них изливают свою любовь, украшенную романтическими литературными ассоциациями. Верность они скрепили договором, подписанным кровью. У Жоржа хранится клок белокурых волос его любимца. Всё вполне невинно, никаких «нечистых» помыслов. Но Жорж поддался уговорам бдительных наставников, заметивших подозрительную дружбу, и выдал им письма Александра. Тот покончил с собой. Здесь любовь не умерла, погиб один из любящих. Такая же дружба-любовь и такие же подозрения окружающих описаны в романе Мартена дю Гара «Семья Тибо».
Можно ли охарактеризовать это чувство как гомосексуальное? Но здесь вообще не выражена сексуальность, по крайней мере осознанная. С другой стороны, для дружбы здесь слишком много эмоций, страстности, упоения. А если это любовь, то ведь она к юноше, который не родственник. Это не братская любовь. Тут всё на грани. Оставался только шаг до эротизации этого чувства. Но в приведенных здесь романах оно умерло раньше, чем этот шаг был сделан, и так и осталось неизвестным, были на него способны эти мальчики или нет.
А вот пример, где этот шаг был сделан. Роман знаменитого американского писателя-негра Джеймса Болдуина «Комната Джованни». Болдуин был гомосексуален, и это ясно отражается в его произведениях. Повествование ведется от первого лица и речь идет о любви этого персонажа к итальянцу Джованни и связанных с этим муках и угрызениях совести. Но перед тем рассказчик вспоминает о своей первой любви — к однокласснику Джо.
«Это случилось несколько лет тому назад. Мне было тогда лет 15–16. Джо примерно столько же. Славный парень, смуглый, смешливый и непоседливый. Одно время я считал его своим лучшим другом… Было лето. Занятий в школе не было. Родители Джо уехали куда-то отдыхать, а я проводил каникулы у него в доме….. Помнится, мы часами валялись на пляже, глазели на проходивших мимо полуголых девчонок, заигрывали с ними, смеялись. Ответь какая-нибудь девчонка на наши приставанья, думаю, океан показался бы нам слишком мелким, чтобы мы могли спрятаться в нем от ужаса и стыда… Солнце уже садилось, когда мы, натянув штаны прямо на мокрые плавки, по пляжному дощатому настилу отправились домой.
По-моему всё началось с ванной. Мы катались друг на друге по небольшой душной от пара комнате, стегались мокрыми полотенцами, и вдруг я почувствовал нечто такое, чего не испытывал раньше, — безотчетное волнение, таинственным образом связанное с Джо. Помню, как неохотно я одевался; может, от жары — думалось мне тогда. С грехом пополам напялив на себя одежду», отправились гулять. «Джо шутил, а я обнимал его за плечи и очень гордился тем, что был выше его почти на полголовы. Странно, что только сегодня ночью в первый раз за все эти годы я вспомнил, как хорошо было в тот вечер и как мне сильно нравился Джо». Вернулись с прогулки. «Уже в полусне разделись и легли спать. Я сразу же заснул, но, видимо, довольно скоро проснулся от яркого света. Пробудившись, я увидел, как Джо с яростной сосредоточенностью 410-то ищет на подушке». Оказывается, ему показалось, что его укусил клоп.
