Ирина Млодик - Карточный дом
Иногда на то, чтобы подобраться к точному слову, адекватному названию, признанию, присвоению уходят годы терапии. Психика «пограничника» устроена таким образом, чтобы размывать границу, убегать от называния, потому что страшно или невозможно встречаться с сутью, она слишком ужасает. Но когда это происходит — психика дозревает в процессе работы до способности называть, описывать и переживать — качественные изменения начинаются тут же, в эту самую минуту. У тех, кто ходит на терапию, хотя бы через месяцы или годы есть шанс перестать отрицать очевидное, но до поры до времени похороненное. Обрести свободу там, где были тюрьмы и подвалы, в которых хранилось так их страшащее содержание, ужасы, тайны, боль.
Другие так и живут, выстраивая биографию, избегая, огибая все самые важные и сложные темы в своей жизни. Они не могут позволить себе правды. Она слишком болезненна и непереносима. Встреча с собой им кажется невозможной, опасной, а кому-то даже… лишней.
Особенности обхождения «пограничника» с собой, с Другим и с миром
Тебя сокрушит не то, что ты встретишь на своем пути, а то, что ты есть.
Д. УинтерсонЕсли с реальностью, представлениями о себе, о близком человеке и о мире в процессе формирования ребенка обращались вышеперечисленными способами, не задумываясь или не зная о последствиях, то, вырастая, он скорее всего будет плохо переносить любую смену реальности. Желание жестко держаться за свое о ней представление вполне объяснимо. Другой человек с его убеждениями, чувствами, субъективными взглядами будет даже для такого уже выросшего ребенка серьезной угрозой.
Какое же представление о себе, о близких и о мире формируется у ребенка, растущего в таких обстоятельствах? Например, такое:
Я сам не являюсь тем, кем должен быть, я прикидываюсь, кажусь, и потому живу в страхе разоблачения. Я уверен: какой-то незначительный промах — и все поймут, что я совсем не тот, за кого себя выдаю. Весь ужас в том, что я даже не смогу опереться на факт разоблачения. Если даже я перестану быть тем, за кого себя выдаю, я все равно не знаю, кто я и как мне себя вести.
Мир — это место, где все взрослее, чем я, и значительно лучше справляются с жизнью. Людям я должен еще доказать свое право находиться среди них, или же я должен уйти, покинуть мир, чтобы не отягощать его собой. Возможно, мир опасен, потому что я не умею обходиться с ним, защитить себя, поэтому с ним лучше поменьше сталкиваться. Возможно, мир только и делает, что жестко оценивает и критикует меня или, например, все время хочет меня обмануть, лишить чего-то важного.
Близкий — это тот, кто внезапно и непредсказуемо может напасть, покинуть, обесценить. Или тот, кого нельзя покинуть. Нельзя просто вырасти и уйти. С близким я связан какой-то непомерной ответственностью, мой уход грозит потерей чьего-то существования.
Чтобы удержаться, нужны какие-то простые опоры и представления. Нужно, чтобы человек научился обходиться с тем, что он такой, мир такой и его близкие — такие. Чем проще, крепче и надежнее опоры, тем лучше, спокойнее, больше шансов выжить, не разрушиться.
Опора на субъективную реальность — настолько важное для психики «пограничника» основание, что ради его сохранения, ради удержания собственных представлений о реальности, такой человек пойдет на что угодно, будет готов заплатить любую цену. Часто, к сожалению, подобная «торговля» происходит совершенно неосознанно. Существует несколько вполне популярных и эффективных способов держаться за свою реальность. Предлагаю рассмотреть наиболее часто встречающиеся в моей практике.
Слияние или отвержение
Великое блаженство и великое зло, как правило, приходят к нам из одного источника.
П. КрусановОдин из замечательных и, на первый взгляд, безболезненных способов убрать любую угрозу вторжения в собственные представления о реальности — убрать другого как Другого, его инаковость и своеобычность. Достигается это устранением различий, размыванием границ, созданием общего и борьбой со всем, что угрожает единству Для того чтобы не появлялись сложные зерна сомнений, чтобы не было необходимости совершать труднейшую работу по пересмотру, реальность должна быть одной для всех.
Очень хочется повлиять на устранение различий, но мало возможностей это сделать, поскольку представления всех не проконтролируешь. Тогда единственный выход у человека с пограничными нарушениями или особенностями — создавать «крепкие», но временные парные союзы. Крепок он до тех пор, пока оба думают одинаково. Как только возникают различия во мнениях, разность впечатлений, нюансы отношения, то если они стремительно не устраняются волей и активными усилиями одного при согласии и подчинении другого, то пара может резко прекратить свое существование. Один из традиционных вариантов.
— Ведь ты меня любишь? Скажи, любишь? (Надежда и трепет.)
Всматривается в глаза, что она там ищет? Так трогательна. Так зависима. Так беззащитна. Он глубокомысленно молчит и снисходительно кивает.
— Я все для тебя сделаю, веришь? Все! (Такая преданность в ее глазах, за ним в огонь и в воду.)
Он ощущает себя неимоверно прекрасным и сильным. Особенным, неповторимым — ведь его так любят.
— Я жить без тебя не смогу. Ты — моя жизнь. Мы всегда должны быть вместе. Всегда! (Она на грани отчаяния, и он, конечно, верит, что не захочет и не сможет ее покинуть, они никогда не расстанутся.)
Вот он уже и важный такой, от него зависит чья-то жизнь. В нем ощутимо прибавляется веса и смысла. Он нужен (хоть кому-то). Он нужен ей. Ему спокойно. Завоевывать не надо. Удерживать не надо. Сама никуда не денется. Какая у них неземная любовь!
Спустя два года…
— Ты меня любишь? Скажи, любишь?
Все тот же пытливый взгляд, но вызывает в нем только досаду. Ну что она там ищет, в его глазах?
— Люблю, люблю…
— Ты как-то неуверенно это говоришь, раздраженно. Тебе плохо? Или ты уже меня не любишь?
— Мне не плохо, просто я не в настроении сегодня. (Не знает, как уйти от темы, как перестать говорить об этом. Ну кому нужны эти вечные уверения в любви? Сколько он уже отвечал ей на этот чертов вопрос! Ему просто хочется побыть сегодня не в любовном восторге, а в том, в чем он есть — усталости и недовольстве от какого-то бессмысленного дня.)
«Он точно уже меньше меня любит. Ну что я сделала не так? У него другая? Я постарела? Почему он злится? Что сделать, чтобы он снова сказал, что любит меня?» (Паника, паника, паника…)
— Может, котлеты сегодня не удались? (Появилась надежда.)
— Да нет, нормальные котлеты… (Он уже задумался о чем-то своем, досадно, что она прерывает его размышления.)
— Ну что тогда?! Что не так?! (Слезы в голосе, сама уже на грани срыва.)
— Да все так! Что ты пристала ко мне?! (Как душно-то, душно, душно, ну никуда не деться, опять у нее сейчас начинается истерика и, как пить дать, на весь вечер! Ну за что мне это?! Ну почему невозможно «вырубить» женщину, когда хочется, или хотя бы выключить у нее звук?!)
Через два часа…
— Слушай, а мы в субботу к Петровым-то идем? (Он уже все забыл, переключился, вспомнил, что Петрову обещал инструмент, а это значит, еще в гараж заезжать нужно.)
Она зареванная и опухшая в это время в спальне собирает вещи.
— Ты куда собралась-то?
Оскорбленно молчит и продолжает собирать вещи. Он подходит, пытается ее обнять.
— Уходи! Что тебе от меня нужно?
— Да чего ты взъелась-то? Что я сделал? Чего ты психуешь?
— Это я-то психую?! Это тебе все не так! Что ни сделай, все не так! Невозможно с тобой жить! Чурбан! Ни слова не дождешься, ни благодарности!
— Да какие слова тебе еще сказать? Я же сказал, что люблю! Ну что тебе еще от меня нужно?… (И дальше, дальше… до бесконечности, еще много-много скандалов с намерением убедиться в своей важности для другого, в его готовности клясться в любви, останавливать, удерживать, пока на сто десятую ее попытку уйти к маме он не скажет: «Уходи уже! Оставь меня в покое». И этого, конечно, она ему уже никогда не простит. Она всегда подозревала, что он, как и все мужчины, предатель, изменник и ее уже разлюбил.)
У каждого в этой до оскомины типичной истории своя правда, но ее невозможно принять во внимание. У человека с пограничными нарушениями при возникновении малейшей угрозы в отношении чего-то важного для него (для женщины из этой истории — любовь и привязанность ее мужа, для мужа — свобода, пространство для себя самого) возникает сильное сужение сознания. Невозможность воспринимать реальность другого человека. Бурный аффект. Абсолютная убежденность в своей правоте. Невозможность посмотреть на факты, занять по отношению к происходящему метапозицию, позицию «сверху», максимальная вовлеченность в себя, но при этом постоянное обвинение другого. Быстрая и отчаянная мобилизация всех своих сил и способностей на отстаивание своей реальности. Потеря связи с другим и одновременное обвинение его в том же.
