Регина Бретт - Бог никогда не моргает. 50 уроков, которые изменят твою жизнь
Десятилетия спустя я прочитала, что Джеки Кеннеди часто брала у друга яхту и уходила в море одна, чтобы оплакать мужа. Она заплывала подальше, окидывала взглядом необъятный океан и рыдала, ведь ей так не хватало Джона. Читая статью, я тоже начала плакать. Как же это печально, когда человеку приходится прятать свои слезы, особенно слезы такой глубокой скорби. Интересно, что бы теперь сказали о Джеки монахини? Если задуматься, я не помню, плакали ли они хоть раз за восемь лет моего обучения в католической школе. Если и плакали, то только не на наших глазах. Может быть, по старым правилам Церкви плакать грешно.
Через много лет после того, как я окончила начальную школу, вышел фильм «Иисус из Назарета». Я обожаю эпизод, в котором Мария стоит у подножия креста под проливным дождем и оплакивает своего мертвого Сына. Она не просто плачет, она стенает и рыдает. Она рыдает как мать, которая потеряла сына, а не как святая, покорная Божьей воле. Она рыдает, как все мы хотим, но боимся рыдать.
Многих из нас учили, что слезы — это признак слабости. Если тебя обидят на работе, ты идешь поплакать в туалет. Прячешься в кабинке и заглушаешь всхлипы комками туалетной бумаги. Прочитай любую статью о том, как женщине вырваться вперед в корпоративном мире. Все они предостерегают: никаких слез. Сотрудники никогда не должны видеть тебя плачущей.
Если ты плачешь при свидетелях, люди пытаются тебя успокоить. Из-за твоих слез они чувствуют неловкость. Даже при виде ругающегося и богохульствующего человека люди чувствуют себя не так неловко, как при виде плачущего.
Слезы на глазах окружающих выдают недостаток самоконтроля, беспомощность. В культуре, где ценится сила, неприемлемо даже показывать, что ты готов расплакаться.
Всю свою жизнь я пыталась стать сильнее, реже плакать. Но когда я прятала горе внутри, у меня краснело лицо, щеки болели, а слезы лились, как бы я ни старалась их сдержать.
Однажды Кэрол, мой терапевт, сказала мне, что эти слезы очень ценны. Они — часть меня, точно так же, как мои голубые глаза и каштановые волосы. «Какой чудесный дар чувствовать так глубоко!» — сказала она.
Из всех советов, которые я когда-либо получала по поводу слез, лучший таков: нельзя плакать одной. Кэрол объяснила мне, что, поплакав в одиночку, не получаешь такого мощного облегчения, как после слез в компании другого человека. Поплачь одна, и ты будешь раз за разом лить слезы над одним и тем же. По-религиоведения, я прочитала книгу о святом, который почти потерял зрение из-за того, что слишком много и слишком часто плакал. Святой Игнатий, основавший иезуитский орден, считал, что его слезы — великий дар Божий. Он вдохновил меня на двадцатидвухстраничный труд о слезах как о даре.
Игнатий был бравым военным, рожденным для рыцарства и искавшим счастья в объятиях женщин и во власти, но однажды пушечное ядро раздробило ему ногу, и он обрел Бога. В первой части своего духовного дневника он упоминает слезы сто семьдесят пять раз, а во второй половине говорит о них в каждом вступлении. То были не просто несколько капель, то были великие потоки, настолько мощные, что он не мог и слова вымолвить. Эти слезы принесли ему великие дары: смирение, тесную связь с Богом, сильнейшую преданность, покой и силу. Он считал слезы мистической благодатью.
Как жаль, что столько мужчин и женщин отказываются плакать и хвастаются тем, что никогда не уронят и слезинки. Однажды мне кто-то сказал, что почти прослезился, посмотрев фильм «Список Шиндлера». Почти? Почему он сдержался?
Почему сдерживалась Джеки? И монашки? Почему люди вообще сдерживают слезы? Я бы не смогла, даже если бы и захотела. Я позволяю слезам свободно течь и, покупая тушь, всегда выбираю водостойкую.
Один из моих любимых стихов Библии самый короткий из всех: «Иисус прослезился». Это показывает человечность Сына Божьего. Он пролил неприличные, не подобающие мужчине слезы. Он сделал это не в одиночку, спрятавшись где-нибудь, чтобы никто не увидел. Христос прослезился на глазах у друзей и последователей. На глазах у толпы.
Нам нужно перестать прятать свои слезы, ведь мы можем разделить их с другими. Чтобы плакать, надо быть сильным человеком. Но еще более сильным надо быть, чтобы показать эти слезы другим, достаточно крепким, чтобы проявить свою ранимость, кто бы на нас ни смотрел.
УРОК 8
На Бога злиться можно: Он это выдержит
Когда ты в последний раз злился на Бога?
Нам ведь запрещается злиться на Бога, так?
Он пошлет адское пламя и серу.
Адское пламя я еще могу представить, но вот сера тут при чем?
Я росла в католической традиции и никогда не слышала, чтобы священник разрешал пастве гневаться на Бога. Нашей задачей было бояться Бога, а задачей Бога было нас устрашать.
Есть такая старая история о раввине, который за день до Йом-Киппура посылает своих учеников нау читься у портного, как нужно подготовиться ко Дню искупления. В течение десяти дней между еврейским новым годом, Рош-а-шана, и Йом-Киппуром религиозный иудей должен провести ритуальную уборку своего жилища.
Йом-Киппур — это священный день молений, время для поста и размышлений. В этот день человек вспоминает прошедший год, вносит поправки и обязуется жить праведнее.
Ученики раввина подглядывают за портным и видят, как он снимает с полки книгу. В ней список всех грехов, которые тот совершил за год. Портной говорит Богу, что пора свести счеты. Он зачитывает грехи из книги.
А потом портной берет другую книгу. Там записано, сколько боли, горя и скорби Бог послал ему и его семье. Портной говорит Богу: «Владыка вселенной, если бы мы подводили точный итог, вышло бы, что Ты должен мне гораздо больше, чем я Тебе».
Очень смело, правда?
Вместо того чтобы торговаться с Богом по поводу того, что записано в книге, он старается помириться. Он заключает сделку с Богом: портной простит Господу все Его грехи, если Бог оставит его прегрешения. А потом мужчина наливает себе вина, благословляет его и говорит: «Пусть теперь между нами будет мир. Мы простили друг друга. Теперь наших грехов как будто и не было».
Чистый лист с Богом. Чистый лист для Бога.
Нам бы всем неплохо найти время для прощения Бога. Сколько людей отворачивается от Него или затаивает обиду из-за боли, горя и скорби в их жизни?
Сколько людей спрашивают, где был Бог, когда самолеты врезались в башни-близнецы, когда сын умер от лейкемии, когда дочь покончила с собой, когда наши отчаяние и одиночество были невыносимы?
Точного ответа не знает никто. Мы все можем толь-ко предполагать. Проповедники обычно придерживаются версии, что Господь дал нам свободу воли и не вмешивается в нашу повседневную жизнь. Даже если мы умоляем?
Те же проповедники говорят нам, что Всевышний благословляет нас, даря детей, работу, таланты и так далее. Если Бог ниспосылает нам дары, почему Он не защищает от того, чего мы не хотим? Почему Он не оберегает нас от болезней, смерти, разрушения?
Я не всегда понимаю, чем руководствуется Господь, но все равно молюсь. Как в той поговорке: я не понимаю, как работает электричество, но не собираюсь из- за этого сидеть в темноте. Чтобы верить в Бога, мне не нужно Его понимать. Надежду в меня вселяют слова неизвестной души: «Я верю в солнце, даже когда оно не светит. Я верю в любовь, даже когда не ощущаю ее. Я верю в Бога, даже когда Он молчит».
Мне тоже не раз казалось, что Он меня покинул. Долгие годы ушли на то, чтобы избавиться от осадка, отложившегося еще в детстве, когда я чувствовала себя избитой и израненной. В конце лечения, когда я разобралась почти со всеми личностями, оставившими шрамы на моей душе, мой психотерапевт Кэрол предположила, что остался только один главный фигурант, что можно злиться на Бога за то, что Он меня не спас, за то, что Его не было рядом, когда мне нужна была защита.
«Нет. Я не злюсь на Бога», — сказала я ей. Но под моей верой прятался глубокий колодец сомнения. Сомнение глодало и дразнило меня: «Где был Бог? Я бы не позволила своему ребенку страдать. Как Он мог?»
В конце лечения, когда я разобралась почти со всеми личностями, оставившими шрамы на моей душе, мой психотерапевт Кэрол предположила, что остался только один главный фигурант, что можно злиться на Бога за то, что Он меня не спас, за то, что Его не было рядом, когда мне нужна была защита.
«Нет. Я не злюсь на Бога», — сказала я ей. Но под моей верой прятался глубокий колодец сомнения. Сомнение глодало и дразнило меня: «Где был Бог? Я бы не позволила своему ребенку страдать. Как Он мог?»
«Чш-ш-ш», — утихомиривала я его. «Бог всегда был рядом», — врала я. Я ни за что не собиралась злиться на Бога: это такой риск. Нельзя гневаться на Всевышнего тогда, когда только на Него я могу надеяться. Как я могла злиться на Господа? Разве я посмела бы?
