Андрей Медушевский - Политические сочинения
Технология № 7 подразумевает изменение конституции путем реформирования норм об изменении конституции, принятых под давлением доминирующей политической силы. Примером служит так называемый «демократический переворот» де Голля. Голлистская политическая система возникла в результате того, что во французской литературе получило название «юридический переворот». Этот переворот является уникальным примером радикальной трансформации демократии недемократическими методами, однако с сохранением формальной видимости конституционной преемственности и последующей демократической легитимацией переворота, что позволило обойтись без автоматического установления диктатуры. Концепция такого переворота (разработанная Ж. Бартелеми, М. Дебре и Р. Капитаном) включала идею признания кризиса политической системы переходного периода, констатацию противоречия легитимности и законности, признание режима IV Республики нелегитимным, выдвижение восходящей к Французской революции идеи «спасения нации» и создания для этого «правительства общественного спасения». Эти принципы были реализованы в условиях угрозы гражданской войны под давлением вооруженных сил путем принятия парламентом новой процедуры изменения Конституции (ст. 90 Конституции IV Республики), которая выводила судьбу поправки из сферы голосования парламентского большинства, включала принятие промежуточного закона и запуск на его основе механизма разработки новой Конституции (1958)[355].
Видный теоретик голлистской конституционной модели Р. Капитан трактовал ее введение как революцию. «Наша цель состоит не в том, чтобы ревизовать конституцию, и не в том, чтобы реформировать режим. Речь идет о том, чтобы изменить его. Это означает, что мы ставим под вопрос не формы, но сам принцип. Нам представляется плохим сам принцип современного режима. Именно этот принцип мы хотим отменить. Вот почему то, что было нами совершено, не есть ни реформа, ни государственный переворот: это революция»[356]. Современники говорили о бонапартизме и консульской республике. П. Авриль предпочитает использовать понятие «принципат». Таким образом, позиция де Голля сравнивается с полномочиями Августа после битвы при Акциуме, положившей конец гражданской войне в Риме. Реализация генералом де Голлем подобных полномочий после Алжирского кризиса имела целью достижение гражданского мира[357].
Технология № 8 — изменение конституции конституционными или простыми законами, которые, хотя каждый из них в отдельности может не иметь выраженного антиконституционного характера, в совокупности приводят к появлению антиконституционного феномена. Отметим, что эта модель может фактически использоваться для перехода от нестабильной демократии к авторитаризму (конституционные монархии Южной Европы); от авторитаризма к демократии (демократический переходный процесс в Испании, некоторых государствах Восточной Европы, Африки – ЮАР, Латинской Америки – Бразилия, Аргентина); от одной формы авторитаризма к другой (многие политические режимы развивающихся стран). Так называемая «договорная модель перехода к демократии» в Испании стала возможной без разрыва конституционной преемственности за счет трансформации старых франкистских основных законов, к которым был добавлен еще один – «Закон о политической реформе», получивший на референдуме 15 декабря 1976 г. 94,45 % голосов. Он составил основу трансформации франкистской системы «органической демократии» в демократический режим западного типа. В результате постепенной конституционной реформы форма правления (конституционная монархия) осталась без изменения, а политические и административные структуры франкистского режима были не разрушены, но «интегрированы» в новые гражданские структуры, что, по мнению современных критиков, сделало их менее демократическими[358]. В странах Латинской Америки (например, в Аргентине) применение этой технологии скрывало закулисную сделку лидеров соперничающих политических партий[359], в Южной Африке – существование некоего внешнего арбитра (Конституционного суда), легитимность которого основывалась не в последнюю очередь на международной поддержке[360]. В то же время подобная радикальная трансформация конституционного строя возможна только при существовании выраженного консенсуса основных политических сил, которые оказываются готовыми на компромиссы и способными закрыть глаза на проявления «конституционного лицемерия» переходного периода (оказывающегося необходимым в условиях радикального политического переворота, представляемого как «развитие» конституции). Подобные попытки в других странах Южной и Восточной Европы оказывались менее успешны (Салазар в Португалии, Ярузельский в Польше, Горбачев в России).
Технология № 9 — принятие конституции, поправок к конституции или конституционных законов с использованием институтов непосредственной демократии (референдумов, плебисцитов или так называемых всенародных опросов), функционирование которых, однако, не отвечает или не вполне отвечает критериям объективности. Традиция «манипулируемых» референдумов, восходящая к бонапартистским плебисцитам, получила развитие в Третьем рейхе, диктаторских режимах Южной Европы – Италии, Испании, Португалии, Греции. Конституции некоторых стран предусматривают для главы государства возможность назначить референдум по вопросам политического строя. Ставка в таком референдуме не законодательный вопрос, а, в сущности, голосование о доверии главе государства. Использование подобных референдумов плебисцитарного типа, взятых из бонапартистско-голлистской традиции, характерно для стран с нестабильной политической системой и сильной президентской властью. Так, в Египте с помощью плебисцитарного референдума (а не путем выборов) президент Мубарак получил обновление своего мандата в 1993 г.; в постсоветской России первым из вопросов референдума 25 апреля 1993 г. был вопрос о доверии Президенту. В период 1994–1995 гг. президенты ряда постсоветских республик Центральной Азии использовали этот инструмент для удержания власти: Казахстан – референдум 29 апреля 1995 г., продливший президентский мандат до 2001 г., Киргизия – референдум 30 января 1994 г. об одобрении политики президента; Туркменистан – референдум 14 января 1994 г., продливший президентский мандат до 2002 г.; Узбекистан – референдум 26 марта 1995 г., продливший президентский мандат до 2000 г., и референдум 27 января 2002 г., поддержавший идею изменения конституционного срока полномочий президента с пятилетнего на семилетний; Беларусь – референдум 17 октября 2004 г., внесший в конституцию изменения, обеспечивающие возможность третьего срока для действующего Президента. Во всех случаях процент голосовавших «за» близок к 100 % от числа принимавших участие в референдуме[361].
Технология № 10 — радикальное (и неоправданно широкое) толкование конституции Конституционным или Верховным судом. Несмотря на свою изначальную слабость в системе разделения властей, суды за несколько последних десятилетий стали самостоятельными центрами властных решений, основанных, впрочем, на таком достаточно искусственном принципе, как уважение к законам в западной демократии (там, где нет такого уважения, роль конституционного правосудия не может быть велика, а их решения вполне легитимны). Если ранее возможны были упреки конституционному правосудию за излишнюю сдержанность или даже сознательное самоустранение (в рамках доктрины «политических вопросов»), то сегодня повсеместно критикуется то, что называется «преторианским активизмом» судов, осуществляемым во имя общих принципов (легитимность и народный суверенитет) или на оппортунистической основе (когда инициатором выступают сами судьи). Так, в США говорят о нескольких революционных изменениях конституции путем судебного толкования (например, Четырнадцатой поправки) в контексте преодоления расовой сегрегации, соотношения понятий собственности и свободы (в частности, в период «Нового курса» Ф.Д. Рузвельта). «Революционная» теория и практика судебного толкования конституции вносит свой вклад в возможности ее новой интерпретации.
Современная философия толкования, использующая методы деконструктивизма, структурной лингвистики и т. д., способна обеспечить неконтролируемую смену конституционных парадигм, сохраняя при этом все внешние атрибуты легальности. Последний вариант способствует превращению судов в политический институт, противостоящий другим ветвям власти и способный, неправомерно выходя за рамки своей компетенции и роли «негативного законодателя» (т. е. подменяя другие конституционные органы), активно участвовать в трансформации общества. Критериями определения сдержанности или активизма судов признается важность отвергнутых судом законов, с одной стороны, и характер аргументации, приведшей к нуллификации закона, с другой стороны.
