Сергей Якуцени - Политическая экология
При этом ни социальной стороне проектов, ни экологии не уделялось практически никакого внимания. Жизнь рабочих, строивших и запускавших новые промышленные объекты, предполагала существование безо всяких удобств, зачастую в бараках, тяжелый ручной труд по 10–12 часов, дефицит продовольствия и медицинской помощи.
Рабочая сила была исключительно дешева: после коллективизации из сельской местности в города от нищеты, голода и произвола властей бежало несколько миллионов вчерашних сельских жителей.
Для перехода к индустриальным методам сельского хозяйства с 1930-го по 1940 гг. было выпущено около 700 тыс. тракторов, что составило 40 % их мирового производства.
В конце 1932 г. было объявлено об успешном и досрочном выполнении первой пятилетки за четыре года и три месяца.
За период между 1 октября 1928 г. и 1 января 1933 г. производственные основные фонды тяжелой промышленности увеличились в 2,7 раза. Не менее напряженными и результативными были вторая и третья пятилетки.
«Сталинская индустриализация имела мировое значение – это тоже факт, и его не очень трудно доказать… промышленность, построенная по пятилетнему плану, существенно расширила производственные возможности человечества. Например, в 1936 г. в мире производилось около 100 млн. тонн чугуна, из которых 10 % приходилось на СССР. Это притом, что черная металлургия в СССР развивалась самыми низкими темпами.
…До 1932 г. в мире было четыре крупных промышленных района: Донецкий в РСФСР, Рур в Германии, Пенсильвания в США, и Бирмингем в Великобритании. В конце первой пятилетки к ним добавились еще два крупных промышленных района: Днепровский на Украине и Урало-Кузнецкий в РСФСР. Планировалось развитие еще нескольких крупных промышленных районов в ранее неосвоенных районах СССР.
Индустрия шагнула в те районы, в которых до этого не было крупного промышленного производства и которые, вообще-то говоря, считались совершенно непригодными для развития промышленности. Яркий пример – Сибирь. В 1932 г. в самом центре Сибири, в Кузнецком районе, вступили в строй: мощный металлургический комбинат, завод комбайнов, мощнейшие угольные шахты, коксохимический завод. Еще чуть подальше, на Енисее, началось возведение крупнейшего в мире целлюлозно-бумажного комбината. В Северном Казахстане и на Южном Урале появился новый, мощный район цветной металлургии, стал разрабатываться Карагандинский угольный бассейн. Всю степную часть Зауралья, от Урала до Алтая и от Омска до Верного (Алма-Ата), пересекли новые железнодорожные магистрали.
Треть самого крупного материка – Евразии – оказалась площадкой для развития и работы крупного индустриального производства. Богатства ее центральной части, ранее практически не тронутые, теперь оказались доступны для разработки и использования»153. Все это несомненно, однако цена индустриализации была обычной: экологической и социальной. Население СССР лишалось даже тех остатков свободы, которые были в 1920-е гг. Фактически все оно превращалось в государственных крепостных, удел которых – работать по 12 часов и «знать свое место».
Каков был уровень эксплуатации и до какой степени истощена рабочая сила, говорит такой факт: на многих предприятиях рабочих кормили, давая им дефицитные калорийные продукты: масло, мясо, рыбу, творог, яйца. В столовых даже висели плакаты, призывавшие все съедать и «клеймившие позором» тех, кто прятал и уносил часть пайка детям.
Физическое состояние этих рабочих ничем не отличалось от состояния жителей «бидонвилей» Бразилии или Венесуэлы. Стран, где принятых на работу сперва откармливают, потом обучают, а уже потом ставят к станку.
На селе ценой индустриализации был «голодомор», унесший жизни 5–7 миллионов человек. Вопреки представлениям, которые навязывают украинские националисты, а этот голодный кошмар был ничем не легче на юге России, а в Казахстане даже намного страшнее.
В Казахстане командовал великий революционер и организатор убийства царской семьи Филипп Исаевич Голощекин. Его стараниями в страшную зиму 1931–1932 гг. умерло 40 % всех казахов. Подробности ужасны. Свидетели рассказывали о трупах на улицах городов, вереницах живых скелетов, которые тащились из вымиравших аулов, устилая дороги крестами своих скелетов.
На русском языке опубликована книга, в которой повествуется, как начальство решает проверить – правду ли им рассказывают про голод? И приезжают в вымерший, лишенный хоть единого живого существа аул. Жители ушли, их чудовищно истощенные трупы, припорошенные снегом, «проверяющие» видели на дороге. В Казахстане исчезновение громадных стад привело еще и к деградации степи: ведь ее уже много веков поддерживали в продуктивном состоянии стада не диких, а домашних животных, которых не осталось.
Борьба с «менделистами-морганистами» и возвеличивание Мичурина
Несомненно, что Иван Владимирович Мичурин (1855–1935) – достойный человек. Но очень характерно неумеренное его возвеличивание в сталинское время: Мичурин считал, что обстоятельства жизни растений важнее наследственности и что «нельзя ждать милостей от природы, взять их от нее – наша задача».
Эти идеи подводили теоретическую базу и под то, что хотел Сталин делать с людьми: изменять их сознание до неузнаваемости, независимо от биологической и культурной наследственности. И что он хотел делать с природой – не ждать милостей, а железной рукой взять все, что считал нужным.
А «врагами народа» оказались ученые-биологи, занимавшиеся проблемами наследственности. Идея преемственности и зависимости настоящего от прошлого Сталину была прямо противопоказана.
Внутренняя биосферная война
Проводя индустриализацию, сталинский режим вел биосферную войну с собственным народом, и одновременно – с природой.
Во-первых, разработка полезных ископаемых не ограничивалась никакими экологическими требованиями. Фабрики, рудники и другие горные разработки загрязняли воздух, почву и воду.
Во-вторых, большая часть требований к ПДК не соблюдалась при промышленном производстве. Даже «витрина советского образа жизни», Москва и Ленинград, были экологически неблагополучны, что ж говорить о других промышленных городах.
В-третьих, шла деградация ландшафтов, как за счет промышленного освоения, вырубки лесов и последствий экологического засорения, так и потому, что исчезновение крупных животных и человека с домашними стадами вело к зарастанию лесом наиболее продуктивных парковых ландшафтов.
Как это делалось, хорошо видно на примере организованного НКВД треста «Дальстрой». Он хозяйничал на севере Дальнего Востока на площади в три миллиона квадратных километров, пользуясь правом самостоятельно распоряжаться всеми лесными массивами на этой территории. Что, разумеется, полностью снимало с все ограничения по лесодобыче. Трест и рубил, сколько надо и где надо. Результаты до сих пор можно наблюдать на космических снимках.
Обмеление рек опять стало катастрофой, а в притоках Волги окончательно исчезла красная рыба. В частности, из-за обмеления рек очень быстро сделался несудоходным знаменитый Беломоро-Балтийский канал.
В-четвертых, шло истребление всех ценных видов рыб, перевылов и перепромысел. Сельское население настолько обнищало, что любая «даровая» добыча казалась очень ценной. А власти негласно поддерживали такую возможность, потому что она позволяла недокармливать население.
Причем промышленное освоение, деградация биоценозов, истощение биологического разнообразия при советской власти шли и там, куда не доходили руки в Российской империи – в Средней Азии, в том числе в ее горных районах, в Восточной Сибири, на Крайнем Севере, на Дальнем Востоке.
До какой степени биоценозы деградировали, показывает множество случаев нападения волков на людей и домашний скот во время Второй мировой войны. Как видно, эти звери не находили привычной пищи и до войны их сдерживало только присутствие вооруженных людей.
В-пятых, большинство людей в СССР этого периода жили в условиях крайнего перенаселения. В селе – в избах еще дореволюционной постройки, по 2–3 семьи в доме. В большинстве городов – в чудовищно перенаселенных коммунальных квартирах, по 3–5 человек в комнате. Минимальная санитарная норма в 1930–1950-е гг. составляла не 4 м2 на человека. И больше 30 % всех горожан имели жилье ниже этой нормы, но десятилетиями ничего не могли изменить.
К этому надо добавить колоссальную смертность молодых мужчин во время войн, уничтожение лучших по умственным качествам и по здоровью в ходе репрессий, колоссальные психологические стрессы.
Наступление на заповедники
После Великой Отечественной войны АсканияНова использовалась в основном как производственная база для сельскохозяйственных исследований. В поселке были построены многоэтажные дома, появилось много людей, не связанных с решением природоохранных задач. Хозяйственники прямо требовали передать под выпас скота всю территорию, включая целинную степь. Все это нанесло огромный урон заповеднику.
