Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
В России помимо этого на протяжении последнего десятилетия действует целый спектр социально-психологических факторов, являющихся причиной и следствием общего упадка функции и престижа вооруженных сил. "Замалчивание причин массовой гибели военнослужащих и гражданских лиц, стремление не искать виновных, продиктованные якобы заботой о том, чтобы не травмировать общество, чреваты обратным эффектом — накоплением в общественном сознании раздражения и негодования, которые при известных условиях могут стать причиной мощного социального взрыва".[138]
Столь очевидные проблемы рано или поздно не могли не повлиять на изменение отношения общества к армии в целом. По данным ВЦИОМ, отражающим состояние общественного мнения на февраль 2001 г., 69 % опрошенных не хотело бы, что бы их близкий родственник служил сейчас в армии, в том числе из-за гибели/ранения в "горячих точках"/в Чечне — 38 %, неуставных отношений, насилия в армии — 30 %, тяжелых бытовых условий, плохого питания, опасности для здоровья — 18 %, морального разложения, пьянства и наркомании в армии — 10 %, напрасной потери времени — 6 %, криминализации, втягивания военнослужащих в уголовные дела — 5 %. И другие.1
Учитывая, что армия для сознания россиян традиционно народная, думается, что столь значительные перемены не могли произойти без трансформации общественного сознания. На переориентацию мнений могла повлиять только объективная потребность современного общества в профессиональной армии. Эту потребность диктуют изменения самой идеи войны и мира, начавшиеся с распространением оружия массового поражения.
Как утверждал Н.А. Бердяев, метафизическая проблема войны есть проблема роли силы в условиях этого феноменального мира.[139] Поэтому война есть условие его существования, но только в рамках традиционной, или рыцарской культуры, признающей равенство всех участников конфликта. Диалектика машинных войн XX в. выхолащивает из идеи конфликта не только культурное, но и антропологическое содержание, поскольку приводит к тому, что врага перестают считать человеком.[140] Современная война — война технологий, деперсонифицированный и дегуманизированный конфликт, который суть разрушение "само по себе".
Усложнение военных технологий требует переосмысления идеи и структуры армии, ее взаимоотношений с обществом. Современным солдатом может быть только профессионал, высококвалифицированный специалист, постоянно совершенствующий свою квалификацию. Равноправное участие в конфликте требуют интеллектуализации всех его областей.
Итак, крах массовых армий вызывает сам военно-технический фактор, изменивший роль человека на войне, и, соответственно, изменившиеся социально-психологические парадигмы конструктивного развития общества и личности, несовместимые с милитаризацией ментальности.[141]
Общественное сознание реагирует на требование времени мобильнее, чем политическое. Единственной проблемой взаимоотношения армии и общества становится перевод армии на профессионально-добровольную основу, который общество требует от своего правительства. По данным опросов ВЦИОМ (февраль 2001 г.) на вопрос: "как Вы лично считаете, нужна ли России профессиональная армия, которая комплектовалась бы не по обязательному призыву на воинскую службу, а на контрактной основе?", положительно ответили 84 % опрошенных.
Эту неотложную потребность общества в обеспечении полноценной обороноспособности игнорируют власти, ей открыто противостоит военное лобби. Даже столь компетентные аналитики В.В. Серебрянников и Ю.И. Дерюгин, понимающие создание профессиональной армии как объективную необходимость, высказывают сомнения относительно ее соответствия неким нравственным основам и моральным принципам "загадочной русской души". Спорные, на наш взгляд, положения их анализа, касающиеся конфликта ценностей, проявившегося в разговоре вокруг соответствия профессиональной армии некоей "русской идее", нуждаются в комментариях.
"В отличие от западных армий, — пишут В.В. Серебрянников и Ю.И. Дерюгин, — служба в которых базировалась на либеральной идее, правовых нормах, жестком договоре по схеме "патрон — клиент", армия России всегда зиждилась на нравственных основах, моральных принципах, артельной психологии".[142] Сюда же следует добавить и принцип патриархальности, и тогда список принципов, на которых держится советская/российская армия, целиком уложится в понятие "дедовщина".
Авторы негодуют по поводу "циничного заявления" контрактника ВДВ, участвовавшего в штурме "Белого Дома", сказавшего телерепортеру: "Я делал свое дело и сделал его хорошо". Они пишут: "Теперь уже в России подтвердилась давно знакомая истина, гласящая, что солдату-наемнику безразлично в кого стрелять: в иноземного захватчика или в земляка, вышедшего на улицу бороться за свои права. Оторопь берет от подобных откровений. Даже самому ретивому стороннику профессиональной армии, отстаивающему с пеной у рта эту идею на заре горбачевской перестройки, вряд ли могло присниться в кошмарном сне, что вытворяли контрактники в Грозном".[143] Подобные аргументы против профессиональной армии трудно комментировать из-за их эмоциональности. Тем не менее, определенная логика в них присутствует, и эта логика требует уточнения.
Во-первых, контрактники — ничтожно малая часть воинского контингента, и их не надо путать с профессионалами. Для войны в Чечне их набирали по объявлениям, расклеенным на фонарях, и собрали то, что собрали — деклассированных лиц без определенных занятий и нравственных принципов.
Во-вторых, контрактники "вытворяли в Грозном" то, что обычно "вытворяет" человек на войне: то, что "вытворяют" в Чечне не только контрактники, а, например, некоторые кадровые полковники, что "вытворяли" "воины-интернационалисты" в Афганистане и т. п. Человек на войне убивает другого человека, и это убийство общество морально оправдывает. При этом человек убивающий, (ведь не тактично применять термин "убийца" к человеку, убивающему на войне, не так ли?), часто подходит к убийству творчески, и этим воспроизводит семиотику казни. Это уже вопрос не техники, но психики в ее глубинных архетипических слоях. Жестокое обращение военных с пленными и с мирным населением является как следствием психологического срыва, так и морального оправдания своих действий, в логике которого удобнее всего не считать своих врагов людьми.
Профессионал же страдает от нервных срывов гораздо меньше, чем дилетант, и не нуждается в изощренных психологических защитах и псевдоморальных оправданиях: он "работает". Заметим, что и непосредственные участники боевых действий в Чечне предпочитали именовать свои действия "работой". Нейтральные термины нейтрализуют стрессы. Поэтому эмоции Серебрянникова и Дерюгина — "вытворяли в Грозном то, что и вряд ли могло присниться в самом кошмарном сне", — на языке военных будет звучать короче: "отработали по Грозному".
В-третьих, "народность" и "идейность" армии никогда не гарантировали невозможность ее применения внутри страны. Народно-идеологическое обоснование можно подвести и под геноцид. Более того, это легко, поскольку оно востребовано людьми его осуществляющими (или одобряющими) в качестве апологии. Солдат, как наемный, так и подневольный подчиняется не "нравственным основам", "артельной психологии" и "моральным принципам", а приказам непосредственного начальника, о которых не рассуждает. В противном случае он плохой солдат. Даже в Великой Отечественной войне для "стимулирования" моральных принципов воинов, сражавшихся на передовой, действовал институт заградотрядов.
И далее по тексту:
— "Нравственные основы" и "моральные принципы" — хороший инструмент для PR-технологий. Солдат с чувством выполненного долга расстреляет "земляка, вышедшего на улицу бороться за собственные права",[144] если ему объяснить, что это "провокатор, подрывающий единство", или другой "враг народа".
— История Русской армии, которую уважаемые эксперты несколько идеализируют, знает массу примеров, когда "соборность, артельность, заложенные в духовный фундамент старой Российской армии",[145] не мешали ей "стрелять в земляков, борющихся за свои права".[146] Ни соборность, ни артельность, ни прочие столпы "духовного фундамента" старой Российской армии не мешали ей на протяжении веков "хорошо выполнять свою работу", в том числе и по "ликвидации сепаратизма" в разных уголках Империи. И потом, разве не на Красную армию, чей высокий моральный дух авторы критикуемой концепции не подвергают сомнению, опиралась советская власть, проводя репрессии против собственного народа? И можно ли назвать "народной" любую армию (если это не ополчение), тем более ту, управление которой осуществлялось на партийной основе?
