Карл Юнг - КРАСНАЯ КНИГА
Болезненным надрезом я отрезаю от себя то, что я притворялся, будто знаю о том, что вне меня. Я удаляю от себя все хитроумные петли толкований, что я дал тому, что вне меня. И мой нож режет даже глубже и отделяет меня от значений, что я придал самому себе. Я режу костный мозг, пока все значимое не отпадает от меня, пока я больше не являюсь тем, кого видел в себе, пока я наконец не знаю только то, что не знаю, кто я.
Я хочу быть нищим и голым, хочу стоять обнаженным перед неумолимым. Я хочу быть моим телом и его нищетой. Я хочу быть из земли и жить ее законом. Я хочу быть моим человеческим животным и принять все угрозы и желания. Я хочу пройти сквозь стенания и благословенность того, кто стоит с беззащитным телом на залитой солнцем земле, жертвой своих устремлений и затаившихся диких зверей, кто боится призраков и мечтает об отдаленных Богах, кто принадлежит тому, что близко и был врагом всего далекого, кто высекал огонь из камней и чьи стада были украдены неведомыми силами, которые также уничтожили урожай на его полях, тем, кто не знал и не распознавал, но жил лишь тем, что под рукой, и по милости получал то, что лежало вдали.
Он был ребенком, неуверенным, но полным уверенности, слабым, но одаренным чудовищной силой. Когда его Бог не помог, он принял другого. А когда не помог и этот, он подверг его наказанию. И узри: Боги помогли еще раз. Так я отверг все, что было нагружено смыслом, все божественное и дьявольское, чем хаос нагрузил меня. Воистину, не мне доказывать Богов и дьяволов и монстров хаоса, осторожно их кормить, осторожно носить их с собой, считать и именовать их, и защищать их верой от неверия и сомнения.
Свободный человек знает только свободных Богов и дьяволов, что самодостаточны и воздействуют только на основании собственной силы. Если они не могут подействовать, это их дело, и я могу снять с себя эту ношу. Но если они эффективны, им не нужны ни моя защита, ни моя забота, ни моя вера. Так что ты можешь спокойно ждать, следя, работают ли они. Но если они работают, действуй умно, ибо тигр сильнее тебя. Ты должен суметь отбросить все от себя, иначе ты раб, даже если ты раб Бога. Жизнь свободна и выбирает свой путь. Она достаточно ограниченна, так что не нагромождай еще ограничений. Потому я отрезаю все ограничивающее. Я стою здесь, и вот лежит загадочное многообразие мира.
И ужас вполз в меня. Разве я не тесно связан? Мир здесь не ограничен? И я осознал свою слабость. Чем нищета, обнаженность и неготовность будут без осознания слабости и без ужаса бессилия? Потому я стоял и был в ужасе. И тогда моя душа шептала мне:
Глава 19 Дар Магии
[180]
«Ты ничего не слышишь?»
Я: «Я ничего не ощущаю, что я должен услышать?»
Д.: «Звон»
Я: «Звон? Чего? Я ничего не слышу».
Д.: «Слушай внимательнее».
Я: «Кажется, что-то в левом ухе. Что это может значить?»
Д.: «Неудачу».
Я: «Я принимаю то, что ты говоришь. Я хочу и удачи, и неудачи».
Д.: «Что ж, тогда подними руки и прими то, что идет к тебе».
Я: «Что это? Жезл? Черная змея? Черный жезл в форме змеи — две жемчужины, как глаза — золотой браслет вокруг ее шеи. Это магический жезл?»
Д.: «Это магический жезл».
Я: «А что мне делать с магией? Это магический жезл неудачи? Магия — это неудача?»
Д.: «Да, для тех, кто обладает ею».
Я: «Звучит, как высказывания древних — какая ты странная, душа моя! Что мне делать с магией?»
Д.: «Магия многое для тебя сделает».
Я: «Боюсь, ты разжигаешь мое желание и непонимание. Ты знаешь, что человек никогда не остановится в жажде черного искусства и вещей, что не требуют усилий».
Д.: «Магия не легка, и она требует жертвы».
Я: «Она требует жертвы любви? Или человечности? Если требует, забери жезл обратно».
Д.: «Не спеши. Магия не требует таких жертв. Она требует другой жертвы».
Я: «Что это за жертва?»
Д.: «Жертва, которую требует магия — это утешение».
Я: «Утешение? Я правильно понял? Понимать тебя невыразимо трудно. Скажи мне, что это значит?»
Д.: «Утешение следует принести в жертву».
Я: «Что ты имеешь в виду? Следует принести в жертву утешение, что я даю или утешение, которое я получаю?»
Д.: «И то, и другое».
Я: «Я запутался. Это слишком неясно».
Д.: «Ты должен принести в жертву утешение ради черного жезла, утешение, которое ты даешь и которое получаешь».
Я: «Ты говоришь, что мне непозволительно получать утешение от тех, кого я люблю? И нельзя давать утешение тем, кого люблю? Это значит утрату части человечности, и ее место занимает то, что называют жестокостью к себе и другим».[181]
Д.: «Так оно и есть».
Я: «Жезл требует этой жертвы?»
Д.: «Он требует этой жертвы».
Я: «Могу ли я, позволено ли мне принести жертву ради жезла? Должен ли я принять жезл?»
Д.: «Тебе он нужен или нет?»
Я: «Не могу сказать. Что я знаю о черном жезле? Кто дает его мне?»
Д.: «Темнота, что лежит перед тобой. Это следующее, что приходит к тебе. Ты примешь его и принесешь жертву?»
Я: «Трудно принести жертву темному, слепой темноте — и что за жертву!»
Д.: «Природа — разве природа дает утешение? Она принимает утешение?»
Я: «Ты рискнула употребить тяжелое слово. О каком одиночестве ты просишь?»
Д.: «Это твоя неудача, и — сила черного жезла».
Я: «Как мрачно и пророчески ты говоришь! Ты незаметно заточаешь меня в доспехи [182] ледяной жестокости? Ты облачаешь мое сердце в бронзовый панцирь? Я счастлив теплотой жизни. Должен ли я упускать ее? Ради магии? Что есть магия?»
Д.: «Ты не знаешь магии. Так что не суди. На что разозлился?»
Я: «Магия! Что мне делать с магией? Я не верю в нее, я не могу в нее поверить. Мое сердце тонет — и я должен принести в жертву большую часть своей человечности магии?»
Д.: «Я советую тебе не бороться с этим, и, самое главное, не действовать столь просветленным, будто глубоко внутри ты не веришь в магию».
Я: «Ты неумолима. Но я не могу поверить в магию, или же у меня совершенно ложная идея о ней».
Д.: «Да, я поняла это из твоих слов. Отбрось свои слепые суждения и критические жесты, или ты никогда не поймешь. Ты все еще хочешь потратить годы на ожидание?»
Я: «Будь терпелива, я еще не преодолел свою науку».
Д.: «Самое время преодолеть!»
Я: «Ты требуешь многого, почти всего. В конце концов — разве наука необходима для жизни? Наука — это жизнь? Есть люди, которые живут без науки. Но преодолеть науку ради магии? Это опрометчиво и опасно».
Д.: «Ты боишься? Ты не хочешь рисковать жизнью? Разве не жизнь приносит тебе эту проблему?»
Я: «Все это приводит меня в оцепенение и смятение. Не скажешь ли ты свое слово?»
Д.: «А, так ты жаждешь утешения? Ты хочешь жезл или нет?»
Я: «Ты разрываешь мое сердце на части. Я хочу предаться жизни. Но как это трудно! Я хочу черный жезл, потому что это первая вещь, которой меня одарила тьма. Я не знаю, что он означает, не знаю, что он дает — я лишь чувствую, что он забирает. Я хочу преклонить колени и принять этого посланца тьмы. Я принял черный жезл, и теперь держу его, загадочный, в руке; он холоден и тяжел, как железо. Жемчужные глаза змей уставились на меня слепо и ослепляюще. Чего ты хочешь, загадочный дар? Вся тьма всех давних миров сгущается в тебе, ты крепок, черный кусок стали! Ты время и судьба? Сущность природы, тяжкая и вечно безутешная, и тем не менее сумма всей загадочной творящей силы? Изначальные магические слова, кажется, исходят от тебя, загадочные влияния веют вокруг тебя — и какие могущественные искусства дремлют в тебе? Ты пронзаешь меня невыносимым напряжением — какие ужимки ты скорчишь? Какую ужасную тайну создашь? Ты принесешь дурную погоду, штормы, холод, громы и молнии, или сделаешь поля плодовитыми и благословишь тела беременных женщин? Какова мета твоего бытия? Или тебе это не нужно, сын темного лона? Ты наполняешься неясной тьмы, который ты сгущение и кристалл? Где мне разместить тебя в своей душе? В сердце? Станет мое сердце твоим святилищем, твоей святая святых? Так выбери себе место. Я принял тебя. Какое сокрушительное напряжение ты принес с собой! Не ломается ли натянутый лук моих нервов? Я принял посланца ночи».
Д.: «Могущественнейшая магия живет в нем».
Я: «Я чувствую это и все равно не могу выразить в словах кошмарнейшую силу, данную ему. Я хотел смеяться, ведь так многое меняется в смехе и разрешается только в нем. Но смех умирает во мне. Магия этого жезла крепка, как железо и холодна, как смерть. Прости меня, моя душа, я не хочу быть нетерпеливым, но мне кажется, что нечто должно прорваться сквозь это невыносимое напряжение, что пришло с жезлом».
Д.: «Жди, держи глаза и уши открытыми».
Я: «Я дрожу и не знаю, почему».
Д.: «Иногда должно дрожать — перед величайшим».
Я: «Я преклоняюсь, моя душа, перед неизвестными силами — я бы хотел освятить алтарь каждому неведомому Богу. Я должен сдаться. Черное железо в моем сердце придает мне тайную силу. Она вроде неповиновения и презрения к людям».[183]
