Николай Пржевальский - Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869 гг.
От горы, которая подошла к правому берегу реки и у подошвы которой находится китайская фанза, Лэфу принимает уже характер горной речки и совершенно не годна для плавания. Оставляя всё ту же извилистость и обрывистые (10-12 футов [3-3,6 м] вышины) берега, она имеет на перекатах довольно часто только два фута глубины, а с приближением к устью Сахэзы эта глубина спадает на полтора и даже на один фут. Притом в реке появляется множество наносного лесу и карчей, до того в иных местах загромождающих русло, что даже раз приходилось прорубать проход для нашей лодки.
Вместе с тем и скорость течения, которая делается довольно значительной с приближением к вышеназванной горе, здесь увеличивается в сильной степени, и река стремится весьма быстро по своему ложу, дно которого состоит из песка и мелкой гальки, а на низовьях из всякого ила.
Быстрота течения увеличивается, вероятно, ещё более во время разливов, когда вода, насколько можно видеть по береговым наносам, прибывает футов на десять против своего обыкновенного уровня и, по всему вероятию, затопляет долину. Но даже и тогда, во время самого высокого стояния воды, едва ли можно пройти на пароходе до устья Сахэзы по причине множества карчей, торчащих высоко из воды, и деревьев, часто наклонившихся с одного берега почти до другого.
В этой части среднего течения Лэфу как по самой реке, так и в особенности в извилинах, ею образауемых [172]. появляются превосходные рощи из ясеня, тополя, ильма, грецкого ореха, пробкового дерева, яблони, липы, чёрной березы, изредка абрикоса с густым подлеском различных кустарников, в особенности винограда, и образующих густейшие заросли.
Сама долина сузилась здесь до 4-5 вёрст, будучи обставлена справа Даубихинскими горами, а слева волнообразными возвышенностями степной полосы. Но характер этой долины изменился весьма мало, и она попрежнему переполнена множеством болот и небольших тинистых озёр.
Вообще в исследованном мной нижнем и среднем [173] течении Лэфу удобные для заселения местности находятся только на степной полосе, окаймляющей долину справа, и на скатах тех предгорий, которые идут по левой её стороне.
Во всяком случае заселение по Лэфу при неудобстве пароходного плавания по этой реке может состояться в далёком будущем, так как прилегающие к ней степи на много десятков вёрст представляют приволье, девственные местности, где труд земледельца всегда может хорошо вознаградиться».
Вообще результаты произведённых мной исследований Лэфу были следующие:
1) Пароходство по этой реке может производиться беспрепятственно при всяком стоянии воды только вёрст на 25, если считать по реке, и вёрст на 14, если взять по прямому направлению, от устья.
2) Свободно при высокой воде, но с трудом при малой, пароходы, сидящие менее трёх футов, могут подниматься по Лэфу до первой горы, упирающейся в правый берег, т. е. вёрст на 40 от устья, если считать по реке, и вёрст на 14, если взять по прямому направлению, от устья.
3) Выше названной горы до устья Сахэзы пройти на пароходе невозможно и даже при большой воде по причине множества высоких карчей и деревьев, наклонившихся с одного берега на другой.
4) От крайнего пункта, до которого могут доходить при большой воде пароходы, чрезвычайно трудно проложить сухопутную дорогу к реке Сахэзе по причине обширных болот, наполняющих здесь лэфунскую долину на ширину не менее десяти вёрст.
5) Вся долина среднего и нижнего течения Лэфу решительно не годна для заселения.
Независимо от производства промера и глазомерной съёмки Лэфу, на что обыкновенно посвящалась одна половина дня, другая проводилась на охоте, сбирании растений, делании чучел птиц и т. п.
В великолепных рощах, окаймляющих берега среднего течения реки, гнездилось множество различных птиц, имевших в это время уже по большей части молодых, так что яйца случалось находить редко и то обыкновенно уже насиженные. Между тем, если бы явиться сюда месяцем раньше, то можно бы было собрать несколько тысяч самых разнообразных яиц.
В обрывистых берегах описываемой реки гнездилось множество зимородков (Alcedo ispito vart. bengalensis), которые, как известно, устраивают свои гнёзда в земле, выкапывая для этой цели в отвесе берега горизонтальную дыру длиною от двух до трёх футов. В самом конце дыра эта расширяется, и здесь устроено гнездо, в котором подстилкой сначала для яиц, а потом для молодых служат мелкие косточки рыб, поедаемых этой красивой птичкой.
На такой подстилке лежит обыкновенно семь яркобелых круглых яиц, которых высиживают самец и самка, поочерёдно сменяя друг друга. Как кажется, самка более по вечерам и ночью, а самец по утрам и днём.
Замечательно, как иногда непредусмотрительно эта птичка устраивает своё гнездо. Я видел некоторые норы всего фута три [90 см] над низким уровнем воды, которая в период дождей поднимается здесь несравненно выше, следовательно, затопляет молодых зимородков, если только они не успели к этому времени вылететь из гнезда. Впрочем, наводнения здесь обыкновенно случаются в июле, а к тому времени почти все молодые уже летают, следовательно, не подвергаются опасности от воды и благополучно выводятся каждый год в затопляемых берегах.
Кроме занятых нор, здесь везде множество старых пустых, но первые всегда можно отличить от последних по противному рыбьему запаху и остаткам помёта у входа.
Высиживающий зимородок сидит чрезвычайно крепко, так что мне несколько раз случалось, всунув тонкую палочку в гнездо, пихать ею самую птичку, которая только после подобного заявления быстро выпархивала из норы.
Много раз я ловил зимородков, затыкая отверстие входа и откапывая нору сверху. В подобном случае птичка, видя безвыходность своего положения, старается обыкновенно защищаться клювом, которым бьет в просунутую к ней руку.
Притом же, если только оставить нору в целости, т. е. не откапывать её, то зимородок, даже выгнанный оттуда палкой, никогда не откинется от яиц; если же разорить нору, то хотя бы в гнезде были уже молодые, старые непременно бросят их, и молодые погибают голодной смертью. В этом я лично убедился злым опытом, несколько раз разрывая норы, чтобы достать из них яйца, но встречая там уже молодых.
Другой замечательной птицей, довольно часто попадавшейся на Лэфу, была китайская иволга (Oriolus cochinchinensis), которая гораздо больше и красивее обыкновенной европейской.
Любимым её местопребыванием служат высокие рощи по островам и берегам рек. В таких местах вскоре после прилёта каждая пара занимает определённое место и выводит там молодых.
В период спаривания и высиживания яиц самец свистит весьма усердно, в особенности по утрам, но днём в жар - изредка и то лениво, с перерывами. Голос у него много похож на голос европейского вида, но только кажется громче, нежели у последнего.
Гнездо своё эта иволга устраивает так же хитро, как и европейская, в развилине двух тонких, далеко выдающихся ветвей. В воспитании молодых и высиживании яиц принимают участие оба супруга, которые, как кажется, не терпят присутствия другой пары в своих владениях.
Много времени потратил я, отыскивая гнездо этой птицы, и только однажды нашёл его в конце июня, в роще, на берегу реки Mo. Гнездо это было сделано на оконечности длинной, тонкой ветви густой ивы, всего футов десять над землей, и в нём находилось два уже близких к вылету молодых.
Покараулив немного, я убил обоих старых, которые прилетели кормить своих детей. Но даже и в этом случае, т. е. у гнезда, здешняя иволга весьма осторожно и редко может подвернуться под выстрел.
После вылета, из гнезда, что бывает обыкновенно в первой половине июля, молодые держатся выводками вместе со старыми и скитаются с места на место до самого отлёта, который происходит в конце августа. Таким образом, эта красивая птичка, прилетающая позднее всех других и рано отлетающая, является только коротким летним гостем здешних местностей.
Кроме вышеописанных птиц, в рощах и густых кустарных зарослях, окаймляющих берега Лэфу, гнездились в большом числе и другие виды, как-то скворцы, шрикуны, дятлы, синицы, мухоловки, реже белохвостые орланы, белые аисты и голубые сороки.
Эта последняя птица, всегдашняя обитательница береговых зарослей рек, обыкновенно устраивает своё гнездо невысоко над землёй и делает его из прутьев, но без покрышки сверху, как у обыкновенной сороки.
Однако на Лэфу, где мне удалось найти только одно гнездо голубой сороки, оно было устроено совершенно иначе, именно: внутри пустого, расколотого с одной стороны дуба, дупло которого имело только четверть аршина в поперечнике, так что высиживающая сорока принуждена была сидеть в нём, поднявши вертикально свой хвост. Не знаю, насколько это было удобно для самой птицы, но только другим способом она никак не могла бы уместиться в узком дупле, имевшем вход только с одной стороны.
