Абрахам Брилл - Лекции по психоаналитической психиатрии
Трудно оставить эту тему без упоминания еще о нескольких случаях такого типа, в которых симптомы возникали периодически, но представляли всего лишь обострение компульсивного невроза, существующего уже долгое время. Так у женщины шестидесяти лет задолго до визита ко мне имели место многочисленные приступы, диагностируемые как маниакально-депрессивные. Однако приступы не являлись маниакальными или депрессивными в крепелиновском понимании, хотя продолжались два-три месяца. В процессе приступов симптомы выражались в ворчливости и навязчивой озабоченности вспоминанием имен и чисел. Пациентка постоянно пыталась вспомнить адрес, номер дома или имя кого-нибудь из прежних знакомых. При неудачах она впадала в гнев. Дети пациентки затрачивали много усилий, чтобы помочь в отыскании имен и адресов, но подсказки вызывали у нее сомнение. Обследование показало, что между приступами пациентка тоже страдала от компульсивного невроза, однако могла контролировать и сдерживать себя. Приступы происходили, когда размеренность ее жизни отягощали новые неприятности. Конечно, у пациентки имелись и многие другие навязчивости и фобии.
Другой пациент в кругу друзей считался эстетом во всех смыслах слова. Во время приступов он погружался в депрессию и испытывал беспокойство из-за неприятного вкуса во рту и специфических запахов. Стоматологи и отоларингологи никак не могли объяснить симптомы, которые обычно не проходили от пяти до двенадцати недель. У пациента также с детства сохранился компульсивный модус мышления на анально-садистической основе. До тридцатипятилетнего возраста у него была привычка засовывать палец в прямую кишку, затем обнюхивать
его и пробовать на вкус. В 22-летнем возрасте с пациентом что-то произошло, он преодолел странное пристрастие и в течение ряда лет, до первого приступа, привычка не возобновлялась. За недостатком времени не будем далее обсуждать данный случай. Я привел его просто в качестве примера случаев, диагностируемых мною как анально-садистические неврозы, но иначе трактуемых другими психиатрами.
Позвольте вернуться к агрессивности, которая лежит в основе компульсивных неврозов, и проследить ее эволюцию у детей, нормальных взрослых и у невротиков. Агрессивность очень сильна в царстве животных у всех самцов. От агрессивности зависит самосохранение и сохранение жизни вида. Слабое животное долго не проживет, и человеческие слабости крайне затрудняют жизнь. Если, однако, позволить разыграться агрессивности, мы ежеминутно будем сталкиваться с убийствами. Вся наша цивилизация построена на евангельской предпосылке о греховности убийства, и мы должны придумывать способы сдерживания агрессивности. Наибольшее, что современный человек может делать, — это ругаться. Вместо совершения убийства он может сказать: «Я хочу, чтобы неприятель умер». Таким образом выражается желание с опорой на инфантильное всесилие мысли. В действительности вера в осуществление желания отсутствует, но собственно фантазия доставляет удовольствие. Любые проклятия только замещают агрессивные желания.
В течение прегенитального периода ребенок безжалостен, деструктивен, жесток и не испытывает угрызений совести. Чтобы сделать ребенка цивилизованным, необходимо вновь и вновь обуздывать его естественную агрессивность, пока не возникнет реактивное образование. Это реактивное образование, или плотину, мы называем «симпатией». Важность новой психической структуры понятна с точки зрения филологии. Симпатия означает «сострадание» или «сходное переживание». С помощью продолжительной коррекции со стороны окружающих ребенок наконец обучается симпатизировать другим человеческим существам и животным. Так, я вспоминаю маленького мальчика, получившего в подарок игрушечного кролика. Игрушка при надавливании издавала писк, и мальчику, конечно, понравилось слышать этот звук. Сил для надавливания у него не хватало, но он вскоре открыл, что можно добиться писка, бросая игрушку на пол. Ребенок тогда стал постоянно выбрасывать игрушку из своей кроватки и шумно требовать, чтобы кто-нибудь принес ее. Взрослым такое поведение весьма надоело, но они хотели угодить «Его Величеству Ребенку» и ублажить дитятю.
Через несколько месяцев малыш начал ходить и применил свой опыт к маленькой домашней собачке. Когда спаниель лежал на стуле, ребенок сбрасывал его на пол. Мать мальчика очень любила собаку и неоднократно просила не трогать ее, однако безрезультатно. Однажды, когда мальчик в очередной раз сбросил собаку со стула, мать потеряла терпение и толкнула его. «Если ты снова сбросишь Флаффи, то опять окажешься на полу», — сказала она. Ребенок, конечно, смутился и ужасно себя почувствовал. Но мать бессознательно вынуждала сына симпатизировать страданиям собаки или, вернее, заставляла его испытывать эмпатию. Наблюдение показало, что мальчик больше никогда не досаждал собаке, а наоборот, полюбил ее.
Реактивное образование против детской агрессивности представляет институцию в современном обществе и воспитывается разными способами. Если вы наблюдаете за игрой детей на улицах, то часто видите эпизоды, свидетелем одного из которых я стал много лет назад. Четверо или пятеро маленьких мальчиков били и оскорбляли совсем малыша, который просто стоял и плакал. Эти ребята поочередно ударяли его, не проявляя особого
гнева. Мучители явно не задумывались, почему не следует так себя вести, и продолжали свое занятие, пока не появился парень несколько постарше, лет восьми. «Убирайтесь! — прокричал он, как только понял, что происходит. — Деритесь с парнями вашего возраста!» «Шайка», включая жертву, бросилась бежать. В примитивном обществе слабая жертва может быть разодрана на куски. Но в нашем обществе человека не позволяют оскорблять просто из-за его слабости, и, следовательно, вступает в права идея справедливости. Другими словами, старший мальчик уже обладал «плотиной» симпатии, которую мы создаем у наших детей, он оказался способен к сочувствию.
Симпатия, подобно другим плотинам цивилизации, развивается в возрасте трех, четырех или пяти лет в качестве реактивного образования против агрессивности. После установления плотины жестокость и агрессивность больше не проявляются в примитивном смысле. Человек, не способный к выражению симпатии, не разовьется в цивилизованное существо и, следовательно, представляет опасность для общества. Крайние случаи такого типа некоторые психиатры называют «моральной идиотией». Моральные идиоты совершают преступления исключительно ради удовольствия. Они, кажется, не обладают способностью различать добро и зло. В знаменитом случае Леопольда и Леба два богатых студента убили маленького мальчика просто ради эксперимента. У людей такого типа плотина Симпатии совершенно отсутствует.
Некоторая часть агрессивных побуждений, конечно, не подвергается вытеснению, а реализуется в борьбе за удовлетворение пищевого и сексуального инстинктов. Еще какая-то часть сублимируется и трансформируется в высшие цели. Школы, особенно в англосаксонских странах, всегда подчеркивали важность физического воспитания в обучении молодых людей избавляться от агрессивности, не прибегая к примитивным способам. Огромный интерес к спортивным состязаниям, возможно, объясняется тем, что зрители получают превосходный косвенный выход для агрессивных побуждений. Если вы посещаете боксерские поединки, как это иногда делаю я, то согласитесь с правильностью данного утверждения. Все радуются появлению крови или если кто-то оказался в нокдауне. С другой стороны, если поединок затягивается, отсутствует кровь и сильные удары, болельщики начинают суетиться и осмеивать участников боя. Они топают ногами и все время кричат: «Верните деньги! Долой лентяев!» Я вспоминаю поединок Демпси с Карпинтером, призовой фонд которого составлял полтора миллиона долларов; откидное место стоило пятьдесят пять долларов, но зал был переполнен. Бой продолжался всего четыре минуты, и вы можете подумать, что болельщики остались неудовлетворены, так как потратили много денег на столь кратковременное зрелище. Но, наоборот, все испытывали сильнейший эмоциональный подъем. Я возвращался в Нью-Йорк на автобусе вместе с другими фанами. Всю дорогу они с энтузиазмом говорили, как хладнокровно Карпинтер нокаутировал Демпси. Разговор оказался чудесным выходом для сдерживаемой агрессивности.
Другие спортивные состязания имеют тот же смысл, несмотря на отсутствие откровенно садистского содержания. Они просто представляют выход для агрессии. Индивид идентифицируется со знаменитым боксером, игроком, командой и достигает косвенным путем разрядки. Если в обыденной жизни кто-то наступит вам на ногу и извинится, вы сдержите себя и не прореагируете независимо от испытанных чувств. Но на боксерском поединке или футбольном матче вы можете быть искренним — открыто бранить судью или найти козла отпущения. Такое поведение выполняет функцию замещающего выхода агрессии. Я часто думаю, что запрещение боксерских поединков и других агрессивных видов спорта было
