Жак Лакан - Образования бессознательного (1957-58)
Термины, предложенные мною в прошлом году для описания отношений между матерью и ребенком, сводятся воедино в воображаемом треугольнике, которым я вас научил пользоваться. Признать теперь в качестве базового треугольник ребенок-отец-мать означает, разумеется, привнести нечто реальное. В то же время реальное это полагает в Реальном — я имею в виду, полагает в качестве чего-то учрежденного — некую символическую связь. Причем полагает оно эту связь, если можно так выразиться, объективно, поскольку мы можем сделать ее предметом, ее рассматривать.
Первая из обладающих реальностью связей вырисовывается между матерью и ребенком — именно здесь получает ребенок первый реальный опыт контакта с окружающей его живой средой. И если мы включаем в треугольник отца, то лишь для того, чтобы обрисовать ситуацию объективно — для ребенка отец еще не вошел в него.
Для нас отец — есть, он реален. Не будем забывать, однако, что реален он для нас лишь постольку, поскольку определенные учреждения сообщают ему не то чтобы отцовскую роль или функцию — это уже вопрос не социологический, — а самое имя отца. Тот факт, что акт зачатия, скажем, действительно совершен отцом, ни в коем случае не является опытно удостоверяемой истиной. В те времена, когда серьезные вещи среди аналитиков еще обсуждались, было замечено, что в иных находившихся на первобытной стадии развития племенах зачатие приписывалось вообще бог знает чему — источнику, камню, а то и вовсе встрече с духом в каком-то пустынном месте. Г-н Джонс весьма уместно заметил по этому поводу, что для разумных существ — а хотя бы малую долю разума мы во всяком человеческом существе допускаем — не обратить внимание на эту по опыту известную истину просто немыслимо. Ясно, конечно, что за одним исключением — самим по себе исключительным — женщина не рожает, если у нее не было до этого полового акта, причем не было за вполне определенный срок. Беда лишь в том, что, делая это исключительно уместное замечание, г-н Эрнест Джонс оставил за бортом все, что в этом деле действительно важно.
А важно не то, что люди прекрасно знают, что женщина не может родить, не совершив прежде полового акта, а то, что с помощью означающего они санкционируют того, с кем у нее этот половой акт был, в качестве отца. Ибо в противном случае, учитывая то, как символический порядок по своей природе сложился, ничто не препятствует тому, чтобы нечто за акт зачатия ответственное не продолжало благополучно отождествляться внутри символической системы с чем угодно — будь то камень, источник или встреча с духом в отдаленном месте.
Позиция отца в качестве отца символического вовсе не зависит от того, насколько тесно научились люди связывать между собою в необходимую последовательность два столь нерохожих друг на друга события, как половой акт и рождение. Позиция Имени Отца как такового, характеристика отца в качестве родителя — все это принадлежит уровню символическому. Реализуясь в различных культурных формах, ни то, ни другое само по себе от культурной формы никак не зависит, будучи с необходимостью обусловлено означающей цепочкой как таковой. В силу самого факта, что вы некий символический порядок учреждаете, что-то в цепочке этой соответствует или не соответствует заданной Именем Отца функции, и вот внутри этой функции вы и помещаете значения, которые, сколь бы различными они ни оказывались, никогда неподчиняются при этом иной необходимости, кроме той, что в самой функции отца заложена — ей-то как раз Имя Отца в означающей цепочке и соответствует.
По-моему, я говорил об этом и раньше, и говорил достаточно настойчиво. Именно это можем мы назвать символической триадой — триадой, учрежденной в Реальном с того момента, когда налицо оказалась означающая цепочка, артикуляция речи.
Я утверждаю, далее, что между этим символическим треугольником, с одной стороны, и той фигурой, что мы в прошлом году, описывая отношения между матерью и ребенком, воспроизвели здесь под названием треугольника воображаемого, с другой, имеется определенная связь. Обусловлена же эта связь тем, что ребенок оказывается в зависимости от желания матери, от первичной символизации матери как таковой. Пользуясь этой символизацией, ребенок отделяет свою действительную зависимость от желания матери от чистого и непосредственного переживания этой зависимости. В результате возникает, учреждается нечто такое, что на первом, примитивном уровне субъективировано. Субъективация эта состоит покуда просто-напросто в том, что мать полагается как то изначальное существо, которое может как здесь быть, так и здесь не быть. В желании ребенка, его собственном, существо это занимает принципиально важное место. Ведь что такое желанный субъект? Предметом вожделения служат не просто заботы матери, контакт с ней, самое присутствие ее — нет, предметом вожделения служит ее желание.
Уже самая первая символизация, на которой желание ребенка зиждется, содержит в себе начатки всех последующих осложнений, связанных с тем, что желание его — это желание матери. Тем самым открывается измерение, в которое скрытым образом оказывается занесенным все то, что сама мать, будучи существом, обитающим в мире символов, в мире, где символ присутствует, в мире говорящем, объективно желает. Даже если она в этом мире живет лишь частично, даже если она, какэто нередко случается, оказывается существом, весьма мало к этому миру символов приспособленным или какие-то элементы этого мира просто-напросто отторгающим, изначальная символизация эта все равно открывает ребенку измерение того другого, что может его мать пожелать в плане воображаемом.
Именно так желание Другого, о котором говорил я вам восемь дней назад, о себе заявляет. Заявляет оно о себе, как видите, в формезапутанной, темной — не субстанционально, что позволило бы разглядеть общие ее черты, как мы это на прошлой лекции и сделали, а предельно конкретно. Кроме желания удовлетворить желание мое собственное, желание существа, только-только ощутившего в себе биение жизни, есть у нее, матери, желание и чего-то Другого.
К желанию этому доступ есть, и в то же время его нет. Как получается, что в тех призрачных отношениях, где одно существо читает или предвосхищает удовлетворение своих желаний в поползновениях другого, в той подгонке собственного образа к образу своего соперника, которое имеет место во всех отношениях на чисто животном уровне, прочитывается, словно зерцалом в гадании, то, что субъект желает Другого?
Представить себе, как это происходит, действительно трудно, но еще труднее осуществить — именно в этом и состоит вся драма, связанная с происходящей на этом уровне ориентацией извращений, Осуществимо это с трудом в том смысле, что осуществляется неправильно, хотя неизменно. И происходит это, разумеется, не без вмешательства чего-то большего, нежели изначальная символизация матери, которая приходит и вновь уходит, которую зовут, когда она отсутствует, а стоит ей придти, отталкивают, чтобы иметь возможность позвать ее снова. Это большее, без наличия которого здесь просто не обойтись, и есть не что иное, как существование за спиной матери того символического порядка, от которого она зависит и который, всегда будучи более или менее под рукой, дает определенный доступ к предмету ее желания — предмету, представляющему собой объект настолько обособленный, настолько отмеченный обусловленной символической системой необходимостью, что, ввиду преимущества, которым объект этот наделен, ни в какой другой форме предмет желания абсолютно немыслим. Объект этот именуется фаллосом — именно он и служит той осью, вокруг которой вся наша прошлогодняя диалектика объектного отношения была выстроена.
Но почему? Почему объект этот на данном месте столь уж необходим? Объяснение одно: поскольку он занимает привилегированное место в порядке Символического. Именно в этом вопросе мы и предполагаем сегодня разобраться детально.
В рисунке, который вы видите перед собой, налицо отношения симметрии между фаллосам, расположенным в вершине воображаемого треугольника, с одной стороны, и отцом в вершине треугольника символического, с другой. Сейчас мы убедимся, что пред нами не просто симметрия, а тесная связь. Что дает мне основание сделать следующий шаг, утверждая, что связь эта носит характер метафорический?
А то же самое, собственно, что заставляет нас углубиться в диалектику эдипова комплекса. Попробуем, подобно Фрейду и тем, кто за ним последовал, сформулировать то, о чем идет речь, шаг за шагом.
Здесь все по-прежнему не до конца ясно и символически не проработано. Попробуем двинуться еще немного вперед, не ставя при этом удовлетворение собственного интеллектуального любопытства своей единственной целью. И только тогда, когда мы шаг за шагом выстроим тот, если можно так выразиться, процесс порождения, в итоге которого место отцовского означающего в символе задает собой место фаллоса в плане воображаемом; когда удастся нам четко выделить, так сказать, логические такты или фазы приобретения фаллосом статуса объекта в воображаемом плане привилегированного и преобладающего; когда выяснится, что различение этих тактов помогает нам правильно сориентироваться как в подходе к находящемуся на нашем попечении конкретному больному, так и в определении направления клинической заботы и хода лечения в целом — только тогда сочтем мы усилия наши оправданными.
