Карл Юнг - КРАСНАЯ КНИГА
Так отдайся наказанию, пойми, что пало жертвой ради христианства, положи перед собой и заставь себя принять это. Ведь мертвым нужно спасение. Неискупленных мертвецов стало больше, чем живых христиан; так что пришло время нам принять мертвых.[126]
Не бросайся на то, что стало, в ярости или в жажде разрушения. Что ты дашь взамен? Знаешь ли ты, что если уничтожишь то, что стало, ты обратишь волю к разрушению против самого себя? Каждый, сделавший разрушение своей целью, погибнет от саморазрушения. Лучше уважай то, что стало, ибо почтение — это благословение.
Затем обратись к мертвецам,[127] прислушайся к их стенаниям и прими с любовью. Не будь их слепым представителем,[128] есть пророки, которые в конце концов сами побили себя камнями. Но мы ищем спасения и потому должны почитать то, что стало и принимать мертвых, которые порхали в воздухе и жили как летучие мыши под нашими крышами с незапамятных времен. Новое будет построено на старом и смысл того, что стало, будет множественным. Твоя бедность в том, что стало тобой, приведет к богатству в будущем.
Что ведет тебя к отдалению от христианства и его святого правила любви, так это мертвецы, которые не могут найти покой в Господе, ведь незаконченные дела последовали за ними. Новое спасение — это всегда восстановление того, что было некогда утрачено. Разве не восстановил Христос кровавое человеческое жертвоприношение, обычай которого был исключен из священных практик с древних времен? Разве он не восстановил священную практику поедания человеческого жертвоприношения? В твоей священной практике то, что прежние законы осуждали, однажды будет включено в будущем снова.
Однако, как Христос вернул человеческое жертвоприношение и поедание жертвенного, все это случилось с ним, а не с его братом, ведь Христос поставил над этим высший закон любви, чтобы ни один брат не пострадал, но чтобы все смогли возрадоваться в восстановлении. Подобное случалось в древности, но теперь это случилось под законом любви.[129] Так что если у тебя нет почтения к тому, что стало, ты уничтожишь закон любви.[130] И что станет с тобой потом? Ты будешь принужден к восстановлению того, что было раньше, а именно жестоких деяний, убийства, греха и презрения к своему брату. И один станет чужим другому, и воцарится смятение.
Потому ты должен иметь почтение к тому, что стало, чтобы закон любви стал искупительным через восстановление низшего и прошлого, а не погибелью через безграничную власть мертвых. Но духи тех, кто умер до срока, будут жить ради нашего нынешнего несовершенства, темными стаями меж потолочных балок в наших домах, осаждая слух настойчивыми стенаниями, пока мы не дадим им искупления через восстановление того, что существовало с древних времен под законом любви.
То, что мы зовем искушением — это просьбы мертвых, ушедших несовершенными, преждевременно из-за вины добра и закона. Ведь нет добра столь совершенного, чтобы оно было не способно на несправедливость и порчу того, что не должно быть испорчено.
Мы ослепленная раса. Мы живем лишь на поверхности, только в настоящем, и думаем только о завтрашнем дне. Мы грубо обращаемся с прошлым, не принимая мертвецов. Мы хотим иметь дело только с видимым успехом. Больше всего мы хотим платы. Мы посчитаем безумным совершать скрытую работу, которая не служит людям явным образом. Без сомнения, необходимость жизни заставила нас предпочитать только те фрукты, которые мы можем попробовать. Но кто страдает больше от искушающего и сбивающего с пути влияния мертвых, чем те, кто полностью исчезли с поверхности земли?
Есть одна необходимая, но скрытая и странная работа — главная работа — которую должно исполнять в тайне, ради мертвых. Тот, кто не может достичь своего зримого поля и виноградника, держится впроголодь мертвыми, требующими от него работы по искуплению. И пока он ее не исполнит, ему не заняться внешней работой, ведь мертвые ему не позволят. Он должен будет искать свою душу и действовать недвижимо по их воле и совершить таинство, так что мертвые ему не позволят. Не засматривайся вперед, смотри назад и в себя, и тогда обязательно услышишь мертвых.
Таков путь Христа, взошедшего с немногими из живых, но со многими мертвыми. Его делом было спасение презренных и потерянных, ради которых он был распят меж двух преступников.
Я мучаюсь в агонии между двух безумцев. Я достигну истины, если спущусь. Приучи себя оставаться наедине с мертвыми. Это трудно, но только так ты сможешь открыть ценность своих живых спутников.
Что древние делали для своих мертвецов! Ты, кажется, считаешь, что можешь избежать заботы о мертвых и работы, которую они так настоятельно требуют, ведь то, что умерло, уже в прошлом. Ты оправдываешь себя неверием в бессмертие души. Ты думаешь, что мертвые не существуют, потому что ты придумал невозможность бессмертия? Ты веришь в своих идолов слов. Мертвые воздействуют, этого достаточно. Во внутреннем мире нет оправданий, так же ты не можешь оправдать море во внешнем мире. Ты должен наконец понять причину своих оправданий, а именно поиск защиты.[131]
Я принял хаос, и на следующую ночь моя душа приблизилась ко мне.
Глава 17 Nox tertia[132]
[133]
Душа шептала мне, требовательно и тревожно: «Слова, слова, не говори слишком много слов. Замолчи и слушай: распознал ли ты свое безумие и признал ли его? Заметил ли, что все твои устои полностью увязли в безумии? Хочешь ли ты признать свое безумие и дружески приветствовать его? Ты хотел принять все. Так прими и безумие. Да воссияет свет твоего безумия, и неожиданно снизойдет на тебя. Безумие не следует презирать и бояться, напротив, ты должен дать ему жизнь».
Я: «Слова твои звучат жестоко и задача, которую ты на меня накладываешь, тяжела».
Д.: «Если ты хочешь найти пути, не следует и презирать безумие, ведь оно является столь важной частью твоей натуры».
Я: «Я не знал об этом».
Д.: «Радуйся, что можешь его распознать, ведь только так ты не станешь его жертвой. Безумие есть особая форма духа, цепляющаяся ко всем учениям и философиям, но в особенности — к повседневной жизни, ведь жизнь сама полна сумасшествия и, в сущности, совершенно нелогична. Человек стремится к смыслу лишь потому, что на его основе может создать для себя правила. В самой жизни правил нет — это ее тайна и неведомый закон. То, что ты называешь знанием, лишь попытка приложить к жизни нечто понятное»
Я: «Все это звучит весьма уныло, и тем не менее подталкивает меня не согласиться».
Д.: «Тебе не с чем не соглашаться — ты в сумасшедшем доме».
Здесь толстый маленький профессор — это он так говорил? Я принял его за свою душу?
Проф.: «Да, дорогой мой, вы запутались. Ваша речь совершенно бессвязна».
Я: «Я тоже думаю, что совершенно затерялся. Я действительно безумен? Все это ужасно запутано».
Проф.: «Запаситесь терпением, все пройдет. В любом случае, доброго сна».
Я: «Спасибо, но я боюсь».
Все во мне в полном беспорядке. Проблемы становятся серьезными, а хаос приближается. Это полное дно? Хаос — это тоже основание? Если бы только не было этих ужасных волн. Все разбивается на части, как черные волны. Да, я вижу и понимаю: это океан, всемогущий ночной прилив — движется корабль — большой пароход — я у входа в задымленную кают-компанию — много людей — прекрасные одежды — все они смотрят на меня в изумлении — кто-то подходит ко мне и говорит: «В чем дело? На вас лица нет! Что случилось?»
Я: «Ничего — то есть — думаю, я сошел с ума — пол качается — все движется — »
Кто-то: «Море что-то бурное этим вечером, вот и все — выпейте пунша — у вас морская болезнь».
Я: «Вы правы, у меня морская болезнь, но особенная — я действительно в сумасшедшем доме».
Кто-то: «Ну вот, вы уже шутите, значит, приходите в себя».
Я: «Это, по-вашему, остроумие? Только что профессор объявил меня подлинно и совершенно безумным».
Невысокий толстый профессор действительно сидит за зеленым столом, играя в карты. Он поворачивается ко мне, услышав мои слова, и смеется: «Ну, куда же вы пропали? Идите сюда. Не хотите выпить? Ну вы и фрукт, скажу я вам. Вы взбудоражили этим вечером всех дам».
Я: «Профессор, для меня это больше не шутка. Только что я был вашим пациентом — »
Кают-компания заходится неудержимым хохотом.
Проф.: «Надеюсь, я вам не очень досадил».
Я: «Ну, попасть в сумасшедший дом — дело не пустяковое».
Человек, с которым я говорил до этого, неожиданно подходит и заглядывает мне в лицо. У него черная борода, взъерошенные волосы и темные сияющие глаза. Он страстно говорит мне: «Со мной случилось кое-что похуже, пять лет я провел здесь».
Я осознаю, что это мой сосед, по-видимому, очнувшийся от своей апатии и теперь сидящий на моей кровати. Он продолжает говорить яростно и настойчиво: «Но я Ницше, лишь перекрещенный, я также Христос, Спаситель, и я помазан спасти мир, но они мне не дали».
