Владимир Леви - Наемный бог
Сперва Тоник развлекал нас «угадайкой». Эта музыкальная игра заключалась в угадывании пародируемых вещей, от Палестрины до Шостаковича, — либо в расшифровке портретов всевозможных людей, растений, животных, погод…
Стереокино музыкальными средствами — описать трудно. Иногда слышались запахи цветов…
Потом начал играть что-то незнакомое, но узнаваемое, понятное, дорогое — не берусь описать эту россыпь золотистых, смеющихся звуков, прихотливо-гибкие зигзаги мелодии…
Первой очнулась молодая: "Что это было?!"
— Не что, а кто. Не узнала?..
— Деревце привиделось над водой… Ветер… Ветви… Деревце склоняется, как человек…
— Правильно. Это Ивушка. Наша дочка.
На моей памяти это было первое предсказание, сделанное Антоном. Родившуюся дочку и вправду назвали Ивой, Ивушкой, она же Ивашка.
О ней, если доведется, потом…
Открылся дальний план.
Приди, роман, сядь за столом моим, здесь можно подышать,
(я отойду, чтоб делу не мешать, прикрою дверь как можно тише…)
взять ручку или что там пишет, слегка помедлить, поглядеть в окно,
(уже дрожат поджилки, но еще помедлить и помолодеть при этом…)
стесняться нечего — помолодеть, опять в окно, хмелея, поглядеть и закраснеться, как брусника летом…
Дурного здесь не вижу я и не мешаю, а ты склонись, пиши, я разрешаю себе уснуть,
не дольше воробья живу сегодня, но зато свободен.
А ты работай — в общем, Бог с тобой, роман, коль ты Ему угоден, твори, что хочешь, со своей судьбой.
(А вдруг, допустим, в третьем классе ты влюбишься в кого-нибудь?)
Я отправляюсь восвояси, а ты здесь будь…
Еще одна бесконечная жизнь
Д-р Павлов. — Через восемь дней после того полупроваленного оргаевского сеанса произошло событие, определившее срок жизни Антона.
Запись Лялина. Репортаж из астрала
…было или приснилось?..
Память держит все только как сон, а событие…
В первую шалую апрельскую теплынь, чреватую поцелуями и драками… Да, сколько помню, почти все мои уличные бои приходились на это время: после котов начинают беситься люди: тут же и обострения всевозможных бредов…
Сначала они меня неуклюже высмотрели.
Вечером три типа в скверике напротив подъезда покуривали, сторонясь фонаря, посматривали искоса, один показался знакомым… Некая деревянность…
Я был ко всему готов, но от Жорика ожидал большей квалификации. Плохо он их запрограммировал, хреново работали, не успевали приблизиться.
— По яйцам, Колька, по яйцам!..
Молния в челюсть — один рухнул затылком оземь, другой скрючился, пораженный тем самым приемом, который рекомендовал. Хук — покатился третий.
Я отвернулся, сбросил с кулака липкое, глотнул воздух — и в этот миг треснуло и раскололось пополам время… Кто-то из них оказался всего лишь в нокдауне, вскочил на ноги, занес заготовленную железяку — и опустил…
Я видел это уже в отлете, оттуда: били ногами в месиво из того, что было минуту назад лицом.
Из черепа, смятого, как спущенный мяч, ползло нечто студнеобразное. Торчала выломанная ключица.
С безмерной, уже завинтившейся в спираль высоты в последний раз оглянулся, увидел три серые тени над распластанным телом, пронзился болью — отчаянно извернувшись, оттолкнувшись от чего-то — рванулся вниз…
Наверное, их привел в ужас мой судорожный подъем. Нашли меня не в палисаднике, где остались кровавые следы, а у дома, у самой двери.
Вряд ли кто-либо подтащил, было поздно…
Д-р Павлов. — В сознание Антон пришел на второй неделе в больнице. Я сидел рядом. Открыть глаза он не мог, но узнал меня. Первые слова: "Не надо. Я сам… Я тебя прошу, Лар… Только сам…"
Пошел на поправку.
Публикатор. — Было ли расследование?..
Д-р Павлов. — Нам все и так было ясно.
Антон не хотел никакого суда. — "Суд уже состоялся". Я был настроен иначе, пришлось смириться.
Публикатор. — А что Оргаев?..
Д-р Павлов. — На следующий день после нападения укатил в Италию.
После выписки я старался по возможности не оставлять Тоника, временами у него жил. Но иногда он просил дать ему побыть в уединении.
В один из таких моментов и прозвучал "первый звонок". В кресле за письменным столом Антон ни с того ни с сего потерял сознание и пробыл в таком состоянии несколько часов, пока не явился я.
В машине по дороге в больницу очнулся, пытался что-то говорить, что-то мне объяснял, но речь была неразборчива, руки и ноги плохо слушались.
В больнице пришел в себя и сбежал домой.
Через неопределенные промежутки времени «звонки» начали повторяться: то кратковременный паралич, то опять потеря сознания, то слепота.
Наконец, я уговорил его обследоваться у Жени Гасилина, нашего бывшего сокурсника, профессора нейрохирургии. Женя, спасибо, ему, не стал темнить, выложил снимки и томограммы. Посттравматическая киста с аневризмой мозговой артерии. Истончение стенки.
Прорыв — в любой миг. Неоперабельно.
Как-то оттянуть исход мог бы только постоянный покой, полнейшее исключение напряжений. Практически инвалидность. За фортепиано — ни в коем случае.
Антон только присвистнул, когда услышал эти рекомендации. "А пошло оно…"
Потом по-тихому засобирался.
Пытался ответить на скопившиеся письма, у него всегда были непролазные эпистолярные долги; принимал больных, ждавших консультации, дописывал давно начатую пьесу о Моцарте, так и не успел… Играл каждый день на своем «Беккере», мне и не только…
Здесь некоторые из записок последних месяцев.
Хронологии нет, чисел он не любил.
Из последних записей Лялина
Здравствуй, душа родная, спешу к тебе…
Успею ли сказать что-то?.. Смогу?..
Ведь ЭТО еще нужно добыть, выцарапать, ведь сокровища — по ту сторону снов…
Поднялся опять заполночь, чтобы в очередной раз попытаться выкинуть на бумагу кое-что из варева, кипящего в башке. Будут, конечно, опять только крохи, только за хвостик-то и поймаешь последнюю замухрышку-мыслишку, а мысли-мыслищи, которых такие табуны (желто-красные, лилово-зеленые), опять, помахав уздами, ускачут туда — за мрак…
Сколько разговоров ведешь в эти часы, минуты, мгновения… В том и дело, что НАСТОЯЩЕЕ живет только в завременном пространстве, а вытащенное сюда, на развертку, подыхает в конвульсиях, как рыба на суше. Ну, а все-таки, все-таки — вы понимаете меня, милые — вот ты, кто сейчас читает — сейчас, сеймиг ты и чувствуешь то же самое, передается — вот этим-то моим именно кружением около да вокруг, этим ритмом невысказанности, промахиванием, ненахождением — потому что и у тебя так, именно так… Ведь слова только жалкой своей беспомощностью и вскрываются, обнажая сущее…
Я за них не держусь — поэтому мне и даются они, слова — но вот как схватить-удержать то завременное видение, те гроздья откровений, которые… Оборвалось… Как только начинаешь на слова полагаться всерьез, они и показывают кукиши.
(Кто-то из пациентов доказывал мне недавно, что «кукиш» якобы французское слово и ударение должно быть на последнем слоге: кукИш.)
Есть на свете бред — честный несчастный больной братец лжи, выблевывающий потроха искренности. Есть забредье, страна Истины, первозданная стихия забытия, откуда выкрадывает свои перлы клептоманка-поэзия. Больше неоткуда ей воровать, да и то часто возвращается с пустыми руками…
Итак, душа милая, Я УМИРАЮ в смысле "еще живу", и ничего траги-ипохондрического в утверждение это не вкладываю. Жить можно только посредством свершающегося умирания, и лишь общение дает нам возможность переживать себя. Вот и еще один мой кусочек в бессмертие выскочил, даруя и тебе миг вечной жизни. Бессмертие — наш с тобой общий дом, один я туда и не могу, и не хочу…
Да, лишь в общении, любым образом и посредством, бессмертно живет и здравствует голая живая душа, вся как есть.
Жизнь — только искренность, летящая к искренности, только душа-к-душе, передача души, пересыл от сущего к сущему — и ничего больше, достаточно.
Вот, кстати, тому свидетельство — нечаянная моя радость: пока я это писал тебе, перестала болеть моя голова, хотя по всем законам патофизиологии должна была разойтись до смерти.
Сие не значит ли, что возбужденный телесным недомоганием дух, искупавшись в Истине, произвел суммой своих движений исцеляющую работу?
Прощаясь с тобой сегодня, могу лишь пожелать, чтобы твоя голова после прочтения следующего моего опуса разболелась не слишком.
Чем отличается пошлость от подлости?
Интересный путь прошло значение слова «пошлый». По Далю, изначально «пошлый» значило «старый», "давний", «древний», "исконный". Старая, торная, хоженая дорога — дорога пошлая, пошлялись изрядно по ней, и в такой дороге плохого ничего не усматривалось, напротив — надежная, приведет.
