Андрей Курпатов - 11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города
Между нашим разговором и вечером, когда я, наконец, села писать эту главу, прошло недели две. И сейчас, задумавшись над заключением, вдруг совершенно четко осознала, что прожила эти дни гораздо спокойнее, чем обычно. У меня в голове больше не крутятся фильмы ужасов – я вычеркнула из репертуара данный жанр как невостребованный.
Почему мы готовы проявить отзывчивость и благородство лишь в кризисной ситуации? Сорваться посреди ночи и ехать выручать друга из беды – романтическая такая фантазия. Но заботиться о дорогих тебе людях нужно постоянно – какое простое правило. И очень трудное, потому что хлопотно, да и выглядит забота уже не столь героически. Впрочем, у нас нет другого выхода, если мы не хотим, чтобы близкие люди, за которых нам так страшно, однажды стали чужими.
Соображения доктора Курпатова
За время моей работы на телевидении круг проблем, с которыми мне приходится сталкиваться как практикующему психотерапевту, серьезно изменился. Когда, например, я работал на отделении неврозов клиники психиатрии Военно-медицинской академии, мне, по большей части, приходилось иметь дело с достаточно тяжелыми психическими расстройствами, где ключевую роль, зачастую, играли даже не стрессы, а генетические факторы.
Когда я стал работать на кризисном отделении Клиники неврозов им. академика И.П. Павлова, моими пациентами, по большей части, были люди, находящиеся в тяжелейших кризисных ситуациях, а также суициденты – люди, пытавшиеся покончить с собой. Наконец, когда я возглавил Санкт-Петербургский Городской психотерапевтический центр, круг проблем, с которыми мне приходилось работать, существенно расширился за счет более «легких» случаев: ко всему прочему добавились вопросы, связанные с работой, с психосоматическими заболеваниями, с семейной и детской психотерапией и сексологическими проблемами.
Но вот теперь я оказался на телевидении, и здесь свои особенности. Конечно, люди обращаются ко мне на программу с такими проблемами, о которых им было бы «не стыдно» или, по крайней мере, «не очень стыдно» рассказывать. Сможете ли вы угадать, какие проблемы оказались лидерами рейтинга? Проще говоря, с какими проблемами чаще всего к психотерапевту обращаются люди, зная, что их проблема будет обнародована перед лицом многомиллионной аудитории? Я бы не угадал: «как выйти замуж» и «проблема с детьми». И знаете, почему именно эти проблемы? И в том, и в другом случае люди уверены, что проблема не в них, а в первом случае – в мужчинах и во втором – в детях.
И в этом, на мой взгляд, суть этих проблемных ситуаций. Женщина, которая искренне верит в то, что причины ее неудавшейся личной жизни кроются в мужских недостатках, равно как и родители, которые полагают, что их проблемы с детьми – это неправильное поведение самих этих детей, самой этой своей позицией и создают проблему. Ведь, по сути, что получается? Женщины говорят: «Мужчины, изменитесь, и тогда моя личная жизнь наладится». Родители говорят: «Дети, ведите себя как следует, и у нас с вами проблем не будет». И если в первом случае еще не все однозначно, то во втором – в случае родителей – ошибка лежит на поверхности.
Проблемы ребенка возникают не сами по себе (если, конечно, речь не идет о тяжелом психическом заболевании), это результат родительских ошибок, ошибок, которые были ими допущены в их собственных отношениях с их собственными детьми. Конечно, кто-то, вероятно, будет с пеной у рта спорить с доктором Курпатовым – мол, вы, доктор, несправедливы, мы своих детей любим, заботимся о них, а они на нас наплевали. И мне тут сложно что-либо возразить, потому что это не аргумент, это позиция. Если же смотреть на ситуацию непредвзято, то очевидно, что мать и отец – божества в сознании ребенка. Они – его мир, столпы, на которых держится его мир. И если в какой-то момент родители безвозвратно утрачивают свой, по сути, божественный статус в сознании ребенка, это не может быть его ошибкой. Это их ошибка. А дальше можно спорить с доктором Курпатовым хоть до посинения, ситуацию это не изменит.
И вот теперь я снова возвращаюсь к вопросу о безопасности наших детей. Единственный способ обеспечить ее – это любить ребенка так, чтобы он это чувствовал . Не так, чтобы нам было комфортно и приятно, а так, чтобы у него было ощущение, что он любим, что он дорог, что он ценен. Потому что, если он так будет чувствовать, он будет беречь себя, так как в этом случае он понимает, что его жизнь представляет собой ценность. Если он будет знать и чувствовать, что его любят, он будет пытаться соответствовать ожиданиям, он будет прислушиваться к нашему мнению, он будет дорожить нами – своими родителями – и нашими чувствами. И другого пути просто нет.
А шантажировать своего ребенка любовью – мол, я буду тебя любить, только если ты будешь меня слушаться, и не буду, если не будешь, – это, как мне кажется, просто низко. Выказывать же свою любовь так, что ребенок понимает – они, мои родители, любят не меня, а свою роль «идеальных родителей», свои чувства по отношению ко мне, но не меня, – это просто глупо. Дети в силу недостатка жизненного опыта, еще мало что знают об этом мире, но зато в силу своей чувствительности, они очень неплохо его чувствуют, особенно если учесть, что мы – их родители – до поры до времени и есть их мир. Возможно, если родители задумаются об этом, они изменят свое поведение в отношении собственных детей, а, изменив его, увидят, что, на самом деле, у них нет нужды так сильно волноваться за своих чад, потому что сами эти их чада волнуются за них – за своих родителей.
Впрочем, последнее, что я бы хотел сказать в рамках этого разговора… позвоните родителям.
Глава одиннадцатая. Не бойтесь жить!
Не случилось никакой специальной истории. Мне никто не позвонил, никто из коллег не заводил особых разговоров.
На эту тему вообще редко говорят, особенно так – откровенно и напрямую, чтобы целый разговор – про это. Наверное, боятся. Или стесняются. А вот вскользь упоминают часто. По крайней мере, другие страхи почти всегда соотносят с этим. Да и в основе большинства страхов, пожалуй, лежит именно он.
…Как же не хочется писать это слово. Мы будем говорить сегодня о смерти.
...В модном ресторане «Сальвадор Дали» – яркий интерьер, мягкие диваны, красивые посетители, никакого упаднического настроения. В принципе, и я с утра была бодра и весела – до тех пор, пока не начала готовиться к интервью.
– Андрюш, даже не знаю, надо ли что-то объяснять дополнительно или достаточно сказать: люди боятся смерти. И с этим страхом приходится как-то жить.
– Я понимаю страх людей, переживших какие-то чрезвычайные события. Страх человека, который, действительно, с глазу на глаз встречался со смертью – на войне, пережив насилие, сопряженное с угрозой для жизни, тяжелейшую катастрофу, болезнь, которая поставила его на грань жизни и смерти, – это страх особый. Впрочем, надо сказать, что все эти люди испытывают вовсе не такой страх смерти, как обычно о нем думают те, кто не оказывался в подобных экстремальных ситуациях.
В нем, как это ни парадоксально, очень много жизни. Это даже, скорее, не опыт умирания, а опыт воскрешения, спасения жизни – именно это ощущение самое сильное. Некое заострение ощущения жизни – «Жив! Живу!» И по собственному опыту я могу сказать то же самое. Подчас, это «Жив!» в связи со множеством внешних факторов, свойственных переживанию катастрофы, не слишком позитивно, не слишком оптимистично, что ли… но это именно ощущение выживания.
Во всех же остальных случаях, когда человек боится смерти умозрительно, осознавая ее через смерть других людей, речь идет о сугубо невротическом страхе. Я сейчас сказал «опыт умирания», но это не совсем правильно. Мы не знаем и никогда не узнаем, что такое «быть мертвым», «умирать». Один раз, возможно, и узнаем, что такое «умирать», но даже в этом единственном и последнем случае вряд ли поймем, что это оно , а если и поймем, то уж точно никому не расскажем.
Мы можем только строить догадки, и, до тех пор, пока мы не умерли, наш «опыт умирания» – скорее, некая фантазия, гипотеза. Даже люди, пережившие клиническую смерть, а мне приходилось не раз беседовать с ними, не предлагают ничего «внятного», они не могут рассказать, как это – «быть мертвым», «умереть». Ну, какие-то переживания, но не смерть. Понимаешь?
Иван Петрович Павлов, будучи настоящим ученым до мозга костей, пытался, в научных целях, организовать процесс феноменологической фиксации своей смерти. Рассказывают, что он дал своим ученикам задание, чтобы те сидели у его постели и конспектировали его «отчет» о том, как он умирает. Так из этого ничего толком не вышло. Врачи его лаборатории находились рядом, фиксировали слова учителя, потом он на время впал в забытье, прошло еще несколько часов, была ночь, все, разумеется, удалились. И вот в ночи, быть может, под утро, Иван Петрович встал с постели, был болезненно оживлен, сказал, что ему надо собираться на работу, и… умер. Мы не узнаем смерть, когда она явится к нам. Это так же сложно, как и узнать в толпе человека, которого ты никогда раньше не видел, а лишь общался с ним, например, через Интернет. Как понять, кто из них в этой толпе – он?
