Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа
Однако одно из достоинств лечения с помощью пентатолового натрия заключается в том, что оно обнаруживает наличие бессознательных мотивов в происхождении болезни. Очевидно, что в данном случае[44] препарат довел до сведения пациента материал, ранее недоступный его сознанию. Выражение этого ранее бессознательного материала привело к исчезновению симптомов боли и поноса.
Краткая терапия психосоматического случая
Демобилизованный молодой человек двадцати двух лет попал в больницу с острыми болями в животе и поносом. Приступы начались, когда он был за океаном в армии, и привели к его эвакуации через госпитальную систему Соединенных Штатов. Его не уволили по причине болезни, но вот-вот могли это сделать. Последний приступ случился дома как раз после разговора с отцом о средствах на покупку автомобиля для поездок в школу бизнеса. После тщательного, но безрезультатного медицинского обследования терапевт решил отправить его к психиатру.
Пациент был хорошо сложенным красивым юношей с приятными манерами и очень хотел вылечиться. Его семья переехала в Соединенные Штаты из Канады, когда ему было всего двенадцать лет, и там его отец достиг феноменальных финансовых успехов. Отец был привлекательным, динамичным, вполне типичным представителем преуспевающего в большом бизнесе чиновника, способного принимать решения с молниеносной быстротой. Таким же образом он вел себя и дома. Мать была худой, непривлекательной, постоянно жалующейся, незаметной женщиной. Она перенесла несколько операций брюшной полости и часто страдала поносами. Эти приступы усиливались, когда муж брал ее с собой в командировки. Еще у пациента был младший брат семнадцати лет. Рассказывая о своей семейной жизни, больной говорил, что им всего хватало, все члены семьи были хорошими и милыми людьми. Хотя молодой человек не был женоподобным, он производил впечатление довольно пассивной, со всем соглашающейся и во всем довольной личности. Его опыт войны был вполне безопасным и не изобиловал событиями. Он провел много месяцев в Англии в качестве шофера при хозяйственной части, потом отправился во Францию много времени спустя после дня высадки союзных войск и никогда не участвовал в боях. Только однажды он находился в некоторой опасности, проезжая по территории, на которой высадились немецкие десантники. Ему было немного страшно, но он так и не увидел ни одного немца. Первый приступ боли в брюшине произошел с ним десять дней спустя, когда он ехал в машине к своему капитану.
Так как пациент не помнил своего эмоционального состояния во время приступов боли, решили попробовать реконструировать его состояние, предшествовавшее первому приступу, и выявить чувства, сопровождавшие данный эпизод. Для этого ему внутривенно ввели пантатол и сказали, что он ведет грузовик в тот самый день, когда ему было «немного страшно».
Пациент стал со страхом говорить о том, что по слухам немецкие парашютисты были неподалеку от того места, куда ему приказано ехать. Вдруг его грузовик поломался недалеко от холма, за которым раздавались выстрелы. По уставу он должен был оставаться возле грузовика, пока не прийдет помощь, и поэтому, подъехав на попутке до ближайшего артиллерийско-технического патруля, он вернулся обратно к грузовику и даже вспотел от страха. Там он провел в одиночестве сорок пять минут в состоянии постыдного страха, хотя слышал только отдаленные выстрелы. Под воздействием пентатола он обнаружил свои мысли, которые никогда до этого не находили словесного выражения, мысли маленького мальчика, молящего Бога спасти его. Он слишком молод, чтобы умирать, и кроме того, всегда был хорошим мальчиком, никогда никого не обижал. Что будет с его мамой, если его убьют или ранят? Плача и моля Всемогущего о помощи, он метался в постели в испарине и вскакивал от малейшего шума. В этой первой экстериоризации потока давно забытых мыслей больной даже в малейшей степени не проявил храбрости и гнева. Наконец прибыл спасительный грузовик, и пациент стал более агрессивным, когда помогал солдатам развернуть их машину. По мере приближения к лагерю он становился все более воинственным, а когда увидел своих солдат с автоматами наизготове, решился даже упомянуть этих мерзавцев нацистов, говоря, что если они сюда сунутся, «мы перебьем их как крыс».
После сеанса с пентатолом пациент вспомнил, что очень боялся, но впоследствии совершенно об этом забыл. Он расценил свой страх как вполне объяснимую нормальную реакцию и быстро уснул в состоянии эмоционального истощения. Последующие сеансы концентрировались на «маленьком мальчике внутри взрослого мужчины» и универсальности реакций, вызванных страхом. Через несколько дней был проведен еще один пентатоловый сеанс с целью выявления причин кишечного приступа, происшедшего через десять дней после случая с парашютистами. Пациент целый день возил офицера, у которого находился в подчинении, позволявшего себе привилегию общения с женщинами и употребления спиртных напитков, хотя жестоко наказывал своих людей за подобное поведение. Пациент был его личным шофером, и ему часто приходилось поддерживать капитана, когда он не мог идти или даже сидеть, прикуривать ему сигареты и даже кормить, когда тот был в состоянии похмелья. Благодаря гастриту на почве алкоголизма и плохому аппетиту капитана пациент съел не один его обед.
В интересующий нас день пациент вел машину по очень плохим дорогам с раннего утра до поздней ночи, пока они не остановились в какой-то крохотной французской деревушке. Капитан приказал пациенту ложиться спать в грузовике прямо под открытым небом, а сам отправился в зал для членов парламента, где и провел ночь в тепле и уюте. Пациент уговаривал себя, что поблизости нет никаких нацистских парашютистов, что всех их выловили и что тут совершенно безопасно, «действительно совершенно безопасно», но, несмотря на эту собственную психотерапию, не мог уснуть на протяжении долгих часов. Через несколько минут после того, как ему удалось заснуть, он проснулся от острой брюшной боли и приступа поноса. Когда боль стала невыносимой, он отправился в приют для членов парламента, где отыскал своего пьяного капитана и тот приказал солдату отвезти его к врачу. Из местной санчасти его отправили дальше через госпитальную систему, но везде проверка на органическое заболевание или инфекцию давала негативные результаты, и в конце концов его отправили домой. В первом госпитале какое-то чувство вины за свою психосоматическую болезнь побудило его быть чрезвычайно обходительным с ранеными солдатами. Во время этого сеанса пациент стонал и извивался от боли. Он не отпускал рук от брюшной полости. Тахикардия, потовыделение и бледность, доходящая до зеленоватого цвета, не оставляли сомнения в том, как жестоко он страдает. Он полностью воспроизвел свое состояние во время приступа.
После того, как он проснулся, мы обсудили связь этого приступа с его страхами перед столкновением с десантниками и реакцией на капитана, подвергшего его такой опасности. Он не понимал, почему он должен был чувствовать обиду или гнев по отношению к капитану и так как проявлял сильное сопротивление ко всему, кроме своего привычного «Это его право приказывать мне то, что он считает нужным», через несколько дней ему снова сделали инъекцию пентатола. Пациент снова перенесся на темную деревенскую площадь, и ему предложили высказать, что же он действительно чувствует к капитану. После некоторого сопротивления его гнев излился свободно и в полной мере. Он получил подтверждение в многочисленных случаях дискриминации, несправедливости, незаслуженной задержки в продвижении по службе, переутомления и т.д. Капитан, которого пациент пассивно принимал сознательно, превратился в «ублюдка и паршивого сукиного сына», который постоянно злоупотреблял своим положением старшего по званию.
Во время такой бурной реакции пациента перебили и спросили: «А что твой отец?» Ответ был на удивление искренним и кратким: «Такой же сукин сын». Затем он в настоящем времени словесно пережил событие, случившееся за несколько лет до того, как он попал в армию. Мы лишь резюмируем его затянувшуюся, но весьма насыщенную эмоциями реакцию. Однажды, когда отца не было дома, сокурсники пациента собрались в Чикаго, и так как добираться туда было сложно, он, несмотря на запрет, воспользовался автомобилем отца. Пока он отсутствовал, его собака тоже нарушила домашние правила: она перебралась наверх в комнату отца, и там ее стошнило на дорогой ковер. Вернувшись, отец впал в ярость и вызвал к себе сына, чтобы объявить ему о предстоящем наказании: он должен был приходить домой после института не позднее шести вечера и ни под каким предлогом не мог выйти из дому после указанного времени в течение трех месяцев. Пациент признал свою вину, объяснил, как мог, почему так поступил, и мягко возразил против суровости наказания, сказав: «Тебе не кажется, что это слишком — но, ладно, я приму это как мужчина и не стану жаловаться», хотя под пентатолом он горько рыдал. Через десять недель отец пришел домой пьяным и сам нарушил запрет, попросив сына отвезти его в клуб. Там он предложил юноше выпить в баре и слезливым от похмелья тоном признал, что наказание было слишком суровым, что сын принял его как подобает мужчине и попросил прощения. Они пожали друг другу руки, и дело было забыто. Но во время сеанса пациент вошел в сильный гнев, которого никогда раньше не выказывал по отношению к своему отцу. Он запомнил эти эмоции, и мы обсудили их после того, как прошло действие пентатола.
