В плену у травмы. Как подружиться со своим тяжелым прошлым и обрести счастливую жизнь - Сойта Марина

Возможно, вам, как и мне, тоже захочется ответить на этот вопрос. Возможно, вы, как и я, тоже обнаружите некие противоречия. Возможно, вам, как и мне, тоже станет интересно исследовать это. И если это так – знайте, я мысленно рядом с вами. Вы не одни.

Но все же наше настоящее – то, куда мы возвращаемся из этих самых исследований, – это главное для работы с травмой место. Это место, которое действительно может стать теплым, уютным, безопасным домом, и эту возможность нам может обеспечить наше тело.

Конечно, конечно, конечно, это все равно требует участия префронтальной коры. Это все равно требует решения начать делать что-то иначе. Это все равно требует разрешения самому себе практиковать новое поведение. Это все равно требует целенаправленности. И это та самая ловушка нашей готовности, которая, на мой взгляд, зависит от слишком многих факторов; зависит не только от нас.

Это отправная точка, от которой мы можем идти в психотерапии и строить самые разные маршруты. Вы можете пробовать разные подходы, экспериментировать и помнить, что вы главный эксперт в самом себе. Только вы можете вынести окончательный вердикт о том, подходит ли вам тот или иной формат или все же нет.

Не существует какого-то универсального метода лечения психологической травмы, и если кто-то верит, что предлагаемый им метод является единственным решением вашей проблемы, то перед вами, вероятно, идеолог, а не человек, заинтересованный в том, чтобы вам помочь. Ни один психотерапевт не может быть знаком со всеми эффективными способами лечения, и он не должен быть против того, чтобы вы пробовали и другие варианты. Кроме того, он должен быть готов учиться у вас (2, с. 236).

Я учусь у каждого своего клиента, так же как я учусь у самой себя; но я до сих пор не знаю: что нужно для того, чтобы попасть на эту самую точку?

Что было бы, если бы меня не нашла семья отца? Что было бы, если бы не было теракта, с которым я соприкоснулась? Что было бы, если бы мой друг остался жив? Я не знаю. Я не знаю, почему я в итоге все-таки оказалась в точке, позволяющей мне получить доступ к режиму обучения и процветания.

И если вы сейчас на ней – мои прекрасные коллеги и я готовы вас сопровождать. Мы готовы предложить вам самые разные методы, самые разные философии, самые разные идеи о работе с травматическим опытом.

Но если прямо сейчас вы находитесь на другой точке своего пути – я вижу вас. И я снова скажу: я рядом.

Если вам сейчас тяжело, пожалуйста, помните об этом:

• Это нормально – чувствовать разные эмоции.

• Вы не обязаны проходить через это в одиночку.

• Не все ваши мысли – это факты, особенно это касается катастрофических сценариев в вашей голове. Это может быть лишь попытка защитить вас. Это могут быть факты из вашего прошлого, но не из вашего настоящего.

• Один шаг за один раз – этого достаточно.

• Забота о себе является ключевым источником энергии для нашего организма.

• Сложные времена – это неотъемлемая часть нашей человеческой жизни.

• Наше состояние способно меняться, и, скорее всего, через некоторое время вы будете чувствовать себя иначе.

• Будьте на своей стороне, поддерживайте себя. Доброта и сопереживание – это бесплатно и драгоценно одновременно.

• Ваша задача – пройти через это (а не пройти через это идеально).

• Вы не одни. И вы обязательно справитесь, как и со всеми прошлыми вызовами в вашей жизни. Напомните себе о том, какими храбрыми вы можете быть.

Писательство и творчество

Когда я была маленькой, я не мечтала. Я не мечтала стать ветеринаром, врачом, космонавтом, ученым, политиком, я не мечтала о миллиардах, популярности и успехе, я не мечтала изменить мир. Пожалуй, единственное, что меня действительно манило, – это идея написать книгу. Меня околдовывали истории писателей, вдохновляли их жизни, поражали их способности.

Один из самых эффективных способов достучаться до своего внутреннего мира – это писать (2, с. 265). Если мы пытаемся рассказать кому-то свою историю, но не чувствуем себя в полной мере безопасно – не потому, что этот человек опасен для нас, а потому, что мы привыкли видеть в других угрозу, – то наш внутренний социальный редактор включает режим тревоги и наша бдительность повышается. Но когда мы пишем, все происходит иначе. Благодаря письму вы можете связать правое и левое полушарие, не переживая о том, как это будет воспринято (2, с. 265–266).

На Камчатке мои занятия по писательскому мастерству были ограничены олимпиадами по литературе – я активно участвовала в них и в рамках этого писала сочинения и размышляла о творчестве великих писателей и поэтов. Еще я писала письма друзьям и изредка тем, в кого была влюблена. Когда у меня появился мобильный телефон, мне нравилось ловить моменты вдохновения и писать о своих мыслях в черновиках. С юных лет я предпочитала прозу.

Но один раз в жизни я написала стихотворение. Мне было около 13 лет. Отчетливо помню, что меня вдохновила природа: шел медленный, сонный снег, он падал ленивыми хлопьями в свете уличных фонарей, сумеречные тени поглотили собой все силуэты, но я знала – меня окружают вулканы, спрятавшиеся в темноте камчатского вечера. Они были неизменным аккомпанементом моего детства – мой дом стоял на сопке, соседствуя с этими исполинами и Авачинской бухтой, и мощь природы повседневно и молчаливо наблюдала за искрами счастья и тяжестью трагедий, переживаемых людьми.

Этот стих сохранился благодаря моей подруге – так трепетно, что она сберегла его, переписав своей рукой. Я делюсь с вами им: так я улыбаюсь подростковой части себя. Я вижу тебя, мне приятно видеть твое вдохновение и твои бережные эксперименты со словами – и, конечно, твой юношеский драматизм.

Смотрю в окно. Свет белизны

Наводит грусть. Все решено.

Ты снова шепчешь: «Ну и пусть».

Гляжу в окно. Гляжу в разбитые мечты,

Твои, мои – пустые чувства,

Ты не приемлешь красоты,

А я люблю, когда мне грустно.

Люблю метель. Разбитое стекло…

Но ветер стихнет, стает серебро,

И унесет бездушная вода

Все то, что было нашим, – навсегда.

Марина Захаренко, около 2004 года

И все-таки проза была полноправной хозяйкой моего писательского сердца. Но я не писала в стол. Мне было важно присутствие читателя – зрителя для моих чувств, воплощенных в слова.

В 11 классе я запоем прочитала «Одиночество в сети», и эта книга меня зацепила – еще бы, столько драмы неразделенной любви на фоне историй о генетике и музыке. Думаю, именно благодаря ей я влюбилась в идею романа в письмах и по-своему воплотила эту идею в жизнь.

Я откопала свои старые тексты и бегло прочитала их, с некоторым смущением смотря на многие строки. Когда я изучала свои переписки из прошлого в работе над книгой, у меня возникало ощущение нарушения личных границ – той девочки, той девушки, которой я была. Мне понравилось это смущение, ведь оно показывает мне, что я и правда чувствую себя родителем по отношению к юным частям себя. И мне хотелось бы, чтобы у них было личное пространство.

Но я писала не только о своих чувствах – временами я просто практиковалась в словотворчестве и без стыда отправляла эти тексты тем, с кем мне хотелось ощущать призрачную связь. В моей жизни тех лет было два таких человека: старший брат моей подруги из ФМШ и еще один парень, сменивший его в строке «получатель». Не знаю, как именно он оказался частью моей жизни. Он был достаточно безразличен, чтобы я могла чувствовать себя с ним безопасно – но, боже, не представляю, что чувствовал он, ни с того ни с сего начав получать письма практически незнакомой девчонки младше его на несколько лет.