Борис Поломошнов - Лидерство: проклятье или панацея
Воспитание прилежно – с бóльшим или меньшим успехом – выполняло свою функцию регулятора будущего поведения людей на протяжении многох столетий и даже тысячелетий, не изменяясь при этом по своей сути.
Изменялись лишь формы и методы воспитания как системы целенаправленного воздействия (чтобы не сказать – давления) одних людей, называемых воспитателями, на сознание других людей, именуемых воспитанниками, с целью получения заранее ожидаемых (воспитателями) результатов.
Независимо от тех или иных особенностей той или иной формы воспитания, каждая из них была и есть по своей сути субъект-объектной системой, в которой присутствует четко выраженный субъект – как источник «воспитательной активности» – и – объект – как «то, на что направлена воспитательная активность субъекта».
При этом такое распределение социальных ролей устанавливается однозначно, априорно, раз и навсегда.
Тот, кто старший или высший (по своему возрасту, своему рангу, по своему званию, по своему месту в иерархической структуре общества), является несомненно тем, кто воспитывает; тот же, кто является младшим или нижчим – по чину и по другим перечисленным признакам, – безусловно есть тем, кого воспитывают.
В воспитательном процессе контроль субъекта над будущим поведением «объекта» обеспечивался, обеспечивается и будет обеспечиваться до тех пор, пока будет существовать сам этот процесс, уже хорошо известными нам методами, а именно: «кнутом и пряником», «обетованиями и угрозами», каких бы изысканных и утонченных форм своего осуществления им ни придавали.
Само же воспитание является частным случаем и более или менее прикрытой формой применения идеологии, когда тот, кто старший, сильнейший, богатейший, умнейший (как он считает и в чем он «глубоко убежден») подчиняет своей воле того, кто младший, слабейший, беднейший, «глупейший» (с позиции «старшего»).
При всем наличном разнообразии идеологий – как тех, что существовали когда-то, так и тех, что существуют сейчас или будут существовать в грядущем, – объединяющим, стандартизующим и унифицирующим их всех является присущее им всем неотъемлемое свойство: быть способом отличения «своих» от «чужих», и – отделения первых от вторых.
Вторых, соответственно, от первых.
То есть, какой бы ни была идеология – консервативной ли, либеральной ли, монархической ли, анархической, социалистической ли, коммунистической ли, расистской ли, клерикальной ли, сионистской ли, антисемистской ли, фашистской ли, нацистской ли, – она была, есть и, пока будет, – пребудет – идейной основой политики как «искусства» использования других в своих целях: личных; корпоративных; классовых; клановых; кастовых.
Как сказал по этому поводу Джордж Савиль Галифакс, даже самая лучшая политическая партия есть не что иное, как заговор группы людей против своего народа.
Для осуществления же любой политики обязательным условием является вовлечение под ее знамена как можно большего количества ее приверженцев.
Желательно, как можно более преданных (в идеальном случае – по мнению автора «Mein Kampf», как он сам об этом пишет в названном опусе – «по-собачьи преданных»), «глубоко убежденных» в том, что именно такими, «по-собачьи преданными» своему лидеру-хозяину и следует быть.
Готовых на самопожертвование.
Ради вдолбленной им абсолютизированной идеи.
Базовой для данной идеологии.
Объединению же таких приверженцев в плотные шеренги «бескомпромиссных борцов за идею» максимально эффективно способствует формирование и закрепление на уровне архетипа – «коллективного бессознательного», как назвал этот феномен Карл Густав Юнг, – образа общего для них врага, лозунгами борьбы против которого легче всего объединять «своих» – «идейно сознательных».
Именно с такой целью идеологии как средству обеспечения регулирования будущего поведения людей и подчиняется воспитание.
Простой пример: провозглашая «ультрасовременную» доктрину тотальной толерантности, ее проповедники по сути дела объявляют «врагами народа» всех, кто не испытывает пароксизма восторга от этой доктрины…
Таким образом формируется единство идеологии и воспитания при обязательном соблюдении верховенства первой над второй.
То есть, абсолютизация воспитания как субъект-объектного процесса, в котором субъектом выступает воспитатель, а объектом – воспитуемый, имеет своим закономерным следствием низведéние воспитуемого до уровня дрессированного исполнителя команд воспитателя-дрессировщика.
Здесь остается лишь отметить, что в своем абсолютизированном виде каждое из попарно существующих средств осуществления лидером и контроля («кнут и пряник»), и корреляции («обетования и угрозы»), и регуляции (воспитание и идеология) будущего поведения ведомых им людей полностью изживает себя, вырождаясь в законченный абсурд, не имеющий никакой позитивной исторической перспективы.
Соответственно, лидер, руководствующийся этим законченным абсурдом, конченый.
Для Будущего.
Потому что позитивно-перспективное Будущее такого лидера заканчивается, не успев начаться.
Естественно, возникает вполне законный, закономерный и законно-напрашивающийся вопрос: «А что же – вместо?».
Хуля хулимое, предлагай достойное.
Не так ли, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница?
2. Настоящий Лидер как превращатель Хроноса в Кайрос
«Работать надо не двенадцать – четырнадцать часов в сутки, а – головой».
Стив Джобс.У мудрых, хотя и древних греков, для обозначения понятия времени применялось два термина: хронос (Χρόνος) и кайрос (Καιρός).
По именам одноименных богов.
Первый из них олицетворял собой астрономическое время.
Плавно и равномерно текущее.
Не зависящее ни от каких привходящих факторов, условий и обстоятельств.
Покойное. Как его символ и как его изображение (см. фото).
Mutter Erde. Изображение бога Хроноса на надгробье (1960 г.)В хроносе каждая минута хронически содержит в себе ровно шестьдесят секунд.
Не больше и не меньше.
В свою очередь в каждом хроническом часе хранится ровно шестьдесят минут.
Тютелька в тютельку.
У бога Хроноса все предельно просто, ясно, четко распределено и предустановленно.
Раз и навсегда.
Под эгидой Хроноса никто никуда не спешит.
Таков его эдикт.
Туда, куда он влечет, все успеют.
Точь-в-точь, как у Владимира Семеновича Высоцкого: «В гости к Богу не бывает опоздавших».
И – как у мудрых, хотя и древних римлян: «Omnes vulnerant ultima necat» – «Каждый час ранит, последний убивает».
Так к чему тогда спешить, спрашивается?
Бог Хронос – о том же.
И все же…
Неужто человек ведóм на заклание Хроносом, как бык на скотобойню человеком?
Как сказал Гегель в своих «Лекциях по философии права», достойно гибели все существующее.
Вы, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница, в ужасе спросите:
«Неужели и человек?!»?
Тот самый, которого испокон веков почтительно называют разумным?
Тот самый, который и разумный, и добрый, и утонченный, и даже иногда пописывающий стихи про кровь и любовь, о розах и морозах, или же, на худой конец, насвистывающий в теплом дýше и в бравурном мажоре ораторию: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно»?
Неужели???
«Да», – отвечает Хронос.
И такая смертная тоскá от этого берет, что пред неизбывной минорностью ее аккордов меркнет даже предсмертная ария Марио Каварадосси из бессмертной оперы Джакомо Пуччини «Тóска».
Такая, что впору стремглав бежать из-под эгиды Хроноса в объятья то ли Вакха, то ли Бахуса.
Чтобы убежать от, говоря «шершавым языком» сленга, «беспредела».
Чинимого и учиняемого бородатым, замшелым и заплесневелым (см. фото выше), выжившим из ума маразматиком Хроносом.
А если все же – не маразматиком?
Не – «выжившим из ума»?
Если все же предположить невероятное: что Хронос вместе с Гегелем правы, тогда неминуемо и неумолимо возникает вопрос:
Зачем человеку смерть?
Спрашивается.
Отвечается: затем, чтобы быть Человеком.
Затем, чтобы спешить и успеть Им стать.
И – сделать.
Достойное Человека.
Иначе можно не успеть.
Ни посадить дерево, ни…, впрочем, дальше Вы знаете.
Абсоютное бессмертие обрекло бы человека на абсолютное безделие.
Зачем делать сегодня то, что можно сделать и завтра, и послезавтра, и через год, и через столетие, и через миллионно-миллиадо-триллионно-летие?
Ни-за-чем.
Время не жмет.
