Брене Браун - Великие дерзания
Как родители мы помогаем детям развивать устойчивость к стыду и чувство собственного достоинства. При этом необходимо быть очень внимательными с этими предварительными условиями, которые мы сознательно или бессознательно можем передавать. Посылаем ли мы им явные или скрытые сообщения о том, что делает их более или менее привлекательным, или мы сосредотачиваем внимание на поведении, которое нужно изменить, и даем понять, что их основные достоинства не обсуждаются? Я часто говорю родителям, что некоторые из самых разрушительных скрытых сообщений, которые мы посылаем своим детям, связаны с гендерными нормами, о которых говорилось в главе 3. Говорим ли мы своим дочерям, что стройность, красота и скромность – это необходимые условия, чтобы быть достойной чего-либо? Говорим ли мы своим сыновьям, что мы ожидаем от них эмоциональной стойкости, умения зарабатывать деньги и приобретать высокий профессиональный и общественный статус, а также быть настойчивыми?
Перфекционизм – это еще один источник предварительных условий. За десятки лет изучения проблем достоинства я убедилась, что на самом деле перфекционизм заразителен. Если мы боремся за то, чтобы достичь совершенства в жизни и во внешности, то есть риск передать и привить такую же линию поведения своим детям. Я напомню о том, что говорила в главе 4: перфекционизм не учит, как стремиться к совершенству или быть улучшенной версией самого себя. Перфекционизм заставляет беспокоиться о мнении окружающих людей больше, чем о своих собственных чувствах и мыслях. Он учит нас прыгать выше своей головы и стараться угодить всем и каждому. К сожалению, я могу привести много примеров перфекционизма из своей собственной жизни.
Например, когда моя дочь Эллен впервые опоздала в школу, она расплакалась. Она была очень огорчена тем, что нарушила правила, расстроила учителя и директора. Мы твердили ей, что это не такая уж трагедия и что каждый человек в своей жизни когда-нибудь опаздывал, пока ей не полегчало. В тот день мы отпраздновали это первое опоздание небольшой вечеринкой. В конце концов Эллен решила, что все не так страшно и другие люди, вероятно, не будут осуждать ее за то, что она – человек и тоже может опоздать.
Прошло четыре дня, наступило утро воскресенья. Мы опаздывали в церковь, и я разнервничалась до слез. «Почему мы не можем выйти вовремя! Мы же опоздаем!» Эллен посмотрела на меня и искренне спросила: «Мальчики будут готовы через минуту. А что, мы пропустим что-то важное?» Я ответила без колебаний: «Нет! Я просто ненавижу опаздывать. Так неудобно бывает пробираться к ближним рядам. Ведь месса начинается в 9:00, а не в 9:05». Дочь смутилась, потом улыбнулась и произнесла: «Это не страшно. Каждый человек в своей жизни когда-нибудь опаздывает. Помнишь? Я устрою для тебя вечеринку опоздания, когда мы вернемся домой».
Иногда требования перфекционизма передаются очень тонкими способами. Один из самых лучших советов для родителей [43] я получила от писательницы Тони Моррисон. Это было в мае 2006 года, Эллен тогда не было и годика. Госпожа Моррисон на шоу Опры Уинфри рассказывала о своей книге «The Bluest Eye» («Самые голубые глаза»). Опра тогда сказала: «Тони написала потрясающие вещи о сообщениях, которые мы получаем о том, кто мы есть, когда ребенок входит в комнату», и попросила госпожу Моррисон рассказать об этом.
Госпожа Моррисон объяснила, что очень интересно наблюдать за тем, что происходит, когда ребенок входит в комнату. Она спросила аудиторию: «Вы улыбаетесь в этот момент?» Потом Моррисон пояснила этот вопрос: «Когда мои дети в детстве заходили в комнату, я всегда смотрела, застегнуты ли у них штанишки, причесаны ли волосы или подтянуты ли носочки… Вы думаете, что ваша глубокая любовь написана на лице, потому что вы заботитесь о своих детях. Но это не так. Когда они смотрят на вас, они видят оценивающий взгляд и думают, что не так». Ее совет был очень простым, но он послужил радикальным изменением для моих взглядов. Моррисон сказала вот что: «Пусть выражение вашего лица говорит о том, что в вашем сердце. Когда дети входят в комнату, мое выражение лица должно говорить о том, что с ними я рада их видеть. Все очень просто, понимаете?»
Я думала об этих словах ежедневно, и это стало практикой. Когда Эллен спускается из своей комнаты, собираясь в школу, я не хочу, чтобы мой первый комментарий был таким: «подтяни хвостик» или «эти туфли не подходят». Я хочу, чтобы мое лицо говорило, как я счастлива ее видеть, быть рядом с ней. Когда Чарли вбегает со двора и он весь вспотевший и грязный после охоты на ящериц, я хочу одарить его улыбкой, прежде чем произнести: «Ничего не трогай, пока не вымоешь руки». Мы часто думаем, что зарабатываем баллы в воспитании детей за счет критики или жестких указаний. А ведь именно эти первые взгляды могут быть условиями или кирпичиками для воспитания у детей чувства собственного достоинства.
Помимо бдительности в отношении предварительных условий и перфекционизма, мы можем помочь детям сохранять и развивать чувство собственного достоинства по-другому. Для рассмотрения этого способа нужно вернуться к различиям между стыдом и виной. Исследования показывают, что именно от воспитания зависит склонность наших детей к стыду или вине. Другими словами, мы можем сильно влиять на то, как наши дети думают о себе и своих трудностях. Зная, что стыд коррелирует с зависимостью, депрессией, агрессией, насилием, пищевыми расстройствами и самоубийствами, а вина менее опасна в этом плане, мы, естественно, хотим воспитывать детей так, чтобы они испытывали вину, а не стыд.
Это означает, что мы должны разделять детей и их поведение. Как оказалось, есть существенная разница между « ты – плохой»и « ты сделал что-то плохое». И эта разница не только в семантике. Стыд разъедает ту часть нашей натуры, которая считает, что мы способные и хорошие. Когда мы стыдим своих детей, то лишаем их возможности расти и пробовать новые модели поведения. Если ребенок сказал неправду —он может изменить свое поведение. Если ребенок – лжец, потенциала для изменений нет.
Для культивирования разговоров с самим собой с точки зрения вины, а не стыда необходимо переосмысление воспитания и разговоры с детьми. Это также означает, что детям необходимо объяснять суть этих понятий. Дети очень восприимчивы к разговорам о стыде, если мы, конечно, готовы это сделать. К 4–5 годам мы можем объяснить им разницу между виной и стыдом, а также не забыть напомнить им, что мы их очень сильно любим, независимо от того, будет ли их выбор правильным.
Когда Эллен ходила в детский сад, ее воспитатель в один прекрасный день позвонила мне и сказала: «Я хорошо понимаю, что вы делаете».
Когда я поинтересовалась, что она имеет в виду, она рассказала вот какую историю. В начале недели она посмотрела на Эллен, которая играла в песочнице, и сказала: «Эллен! Ты – грязнуля». Девочка серьезно посмотрела на воспитательницу и ответила: «Я могу испачкаться, но я не грязнуля».
Мой сын Чарли также понял разницу между стыдом и виной. Когда я обнаружила, что наша собака вытаскивает отходы из мусорной корзины, я начала ее ругать: «Плохая девочка!» Чарли с криком подбежал ко мне: «Дэйзи – хорошая девочка, которая сделала плохой выбор! Мы любим ее! Нам просто не нравится ее выбор!»
Когда я попыталась объяснить Чарли, что речь идет о собаке, то Чарли ответил: «А, я понял. Дейзи – хорошая собака, которая сделала плохой выбор».
Дети очень болезненно переживают стыд, потому что он неразрывно связан со страхом быть нелюбимым. Для маленьких детей, которые полностью зависят от родителей с точки зрения самого выживания – в питании, жилье и безопасности, – чувство нелюбви представляет собой угрозу для их выживания. Это настоящая травма. Я убеждена, что причина, по которой большинство из нас при ощущении стыда снова чувствует себя маленьким ребенком, в том, что наш мозг хранит воспоминания о раннем опыте стыда как о травме, и когда мы касаемся этих воспоминаний, то снова возвращаемся в свои детские переживания. Пока нет нейробиологических исследований, которые могли бы подтвердить эту гипотезу, но я провела сотни интервью, в которых люди говорят об одной и той же схеме:
«Я не знаю, что случилось. Босс назвал меня идиотом в присутствии коллег, и я не мог ответить. Внезапно я как будто вернулся во второй класс к миссис Портер, я просто онемел. Я не могу найти хотя бы одного достойного ответа».
Или: «Мой сын соврал уже во второй раз, и я не смогла этого вытерпеть. Я всегда говорила, что никогда не сделаю то, что мой отец делал со мной, но я кричала на него на глазах у его друзей. Я даже не понимаю, как это произошло».
В главе 3 мы говорили о том, что мозг реагирует на социальную отверженность или стыд точно такой же, как он реагирует на физическую боль. Я думаю в конечном счете мы все-таки получим данные в поддержку гипотезы, что дети переживают стыд как травму. И я без колебания могу утверждать, что детские переживания стыда меняют нашу сущность, представления о себе и самооценку.
