Гарри Гантрип - ШИЗОИДНЫЕ ЯВЛЕНИЯ, ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И САМОСТЬ
В своем докладе на том же Симпозиуме по депрессивным заболеваниям С. Нахт и П.С. Ракамьер (1960) писали:
«Мы определяем депрессию как патологическое состояние осознанного психического страдания и вины, сопровождающееся заметной утратой личных ценностей и снижением ментальной, психомоторной и даже органической деятельности, не связанной с реальной нехваткой физических сил».
Можно сказать, что вторая половина определения относительно «заметного сокращения» так же справедлива для людей, страдающих от чисто регрессивных состояний, хотя люди, страдающие от вины—депрессии, обычно не снижают ментальную активность в своих самообвинениях. Однако определение Нахта и Ракамьера основано на общей теории человека, которая преобладала в психоанализе. Они пишут:
«Изучение депрессивных состояний приводит психоаналитика к центру фундаментальной драмы, которая затрагивает сердцевину человека, ибо человеком владеют две очевидно равные силы, влекущие его в противоположных направлениях. Однако иногда эти силы могут смешиваться и даже заменять друг друга. Тогда человеком движет властная потребность любить, создавать и творить и противоположное и столь же тираническое желание ненавидеть и разрушать».
Ранее я уже приводил причины для опровержения этой точки зрения как психоаналитического эквивалента старой доктрины о порочных вожделениях и страстях плоти, противостоящих разуму, и доктрины первородного греха. Мне кажется, что конфликт любви и ненависти в человеческом обществе вторичен по сравнению с конфликтом любви и страха, что противоречие потребности в человеческих взаимоотношениях и основанного на страхе бегства от взаимоотношений само по себе является продуктом нашей базисной слабости, уязвимости и борьбы за сохранение жизнеспособного эго. Это ясно вытекает из пионерской картины классической депрессии Абрахама (1911), представленной задолго до того, как Фрейдом был начат (1920) какой-либо реалистический анализ эго; в то время когда психика рассматривалась лишь в терминах инстинктивного бессознательного и регулирующего сознательного эго.
Случай, описываемый Абрахамом как «депрессивный», является историей базисно шизоидной личности, борющейся за сохранение ненадежного контакта с миром объектных отношений в спорадических вспышках враждебности, ненависти и агрессии, которым противостоит чувство вины. «Данный пациент смутно чувствовал, что его состояние депрессии было наказанием» (1911, р. 141). Конечно, тогда приоритетной для анализа была проблема вины—агрессии. Успех и полнота аналитического исследования этой области психической жизни привели к открытию более глубокого шизоидного уровня. Но также можно заметить, что когда Абрахам говорил: «Я не желаю обсуждать состояния депрессии, возникающие при шизофрении» (р. 139), разумно не пытаясь анализировать все сразу, а рассматривая проблему одну за другой, то это не привело к распознанию шизоидных факторов в описываемом им случае. Пациент в детском возрасте подвергался унижениям по сравнению со своим старшим братом, в то время как их более чувствительный младший брат получал много внимания. Он никогда не был удовлетворен своим положением в семье и мало что получил для развития у себя здоровой сердцевины эго. Он вырос, питая ненависть к родителям и братьям и ощущая сильную зависть, которая однажды привела к яростным и оскорбительным нападкам на младшего брата. Все это вызывало чувства никчемности и вины и было частью отчаянной борьбы за сохранение эффективной связи с объектным миром, что ясно из приведенных ниже данных.
Абрахам заметил, что
«каждое невротическое состояние депрессии... содержит склонность к отрицанию жизни»
(р. 138).
Отрицание жизни у этого мальчика приняло форму явного шизоидного ухода от человеческих связей. Он
«никогда не был участником каких-либо компаний, оставался замкнутым... не имел друзей. Он вполне осознавал отсутствие у себя реальной энергии, когда сравнивал себя с другими людьми» (р. 140).
Ясно, что этот уход от человеческих контактов как наносящий эмоциональный вред был адекватно мотивирован. У него «не было поддержки дома. Отец выражал в присутствии сына презрение к нему» (р. 140). Его первый приступ депрессии произошел, когда учитель однажды назвал его перед классом «физическим и моральным уродом» (р. 140). Следует отметить, что эта «депрессия» была порождена обвинением себя не в «плохости», а в «слабости», что также присутствовало в проявляемом отцом к нему «презрении». Сам он добавил обвинение себя в «плохости» и, несомненно, находил этому подтверждение, получая упреки в собственной враждебности со стороны презиравших его людей.
«Даже впоследствии он не заводил никаких компаний. Он умышленно держался от них в стороне, так как боялся, что его будут там третировать... Его жизнь проходила в уединении. Он определенно боялся женщин... Он проявлял малую энергию в практической жизни; для него всегда было трудным делом проявить решимость или придти к решению в сложных ситуациях».
Такова картина личности, главным образом, не отягченной виной, а лишенной жизнеспособности. Печаль по поводу утраты хорошего объекта является шизоидной и приводит к утрате жизнеспособности в связи с отсутствием вообще какого-либо хорошего объекта. В такой ситуации будут возникать вина и депрессия вследствие попытки избежать деперсонализации путем интернализации обвиняющих плохих объектов и идентификации с ними как основы самообвинения.
Проблема утраты жизнеспособности имеет решающее значение. Термин для такого заболевания столь же важен, как и для депрессии и регрессии.
Относительно вышеописанного пациента Абрахам отмечает:
«В каждой ситуации он страдает от чувства неадекватности и беспомощен перед жизненными проблемами» (р. 139).
«В депрессивной фазе настроение данного пациента было “депрессивным” или “апатичным” (я привожу его собственные слова) в соответствии с тяжестью его состояния. Он был заторможен, ему приходилось заставлять себя выполнять простейшие вещи, и он говорил медленно и тихо. Он желал умереть и лелеял мысли о самоубийстве. Он часто говорил себе: “я изгой” или “я не принадлежу миру”. Он чувствовал себя несуществующим и часто представлял себя исчезающим из мира, не оставляя никакого следа. В этом состоянии он страдал от истощения» (р. 141).
Такое описание характерно для шизоидных пациентов, переживающих чувство ухода и отрезанности от внешней реальности и связанной с этим утраты «самости», в то время как истощенное «центральное эго» пытается сохранить контакт с реальным миром, хотя и чувствует полную утрату всей энергии.
Классическая теория, в изложении Абрахама, говорила о том, что эта утрата энергии была результатом вытеснения сексуальных и агрессивных инстинктов.
«Его сексуальный инстинкт, который сперва показывал себя столь сильным, оказался парализован вследствие вытеснения» (р. 140).
«Он был ослаблен, лишен энергии по причине вытеснения своей ненависти или... первоначально чрезмерно сильного садистического компонента своего либидо» (р. 139).
Несомненно, эта теория ставит телегу впереди лошади. Я не вижу никаких оснований полагать, что сексуальные и агрессивные потенциальные возможности способствуют нарушенному и антисоциальному поведению (разве что у гонимого страхом человека) и что именно они используются как способ преодолеть нехватку жизнеспособности и пассивности. Нет необходимости искать «чрезмерно сильный садистический компонент либидо» у вышеописанного пациента. Те люди, от которых он зависел, вынудили его питать к ним ненависть, и единственным способом, которым он мог попытаться достичь какого-либо положения в жизни, была борьба за самореализацию, встречающая неодобрение и презрение. Естественно, вся его «активная натура» была заторможена, и в сексуальном и агрессивном плане, и вообще интеллектуально и физически. Но здесь мы видим нечто большее, чем прямое вытеснение активных процессов. В то время как одна часть его расщепленного эго отказывалась от борьбы, будучи способна уступать давлению враждебного окружения и налагаемой на него вины, другая его часть сначала выбирала борьбу, устанавливала объектные отношения; потом его энергия потекла в обратном направлении — от реальных объектов к его внутреннему миру, и могущественные регрессивные влечения повлекли за собой сексуальную импотенцию как часть общей утраты жизнеспособности. Абрахам говорит: «Депрессия возникает, когда (невротик) отказывается от своей сексуальной цели», — однако на самом деле все происходит как раз наоборот. Это лишь часть общей утраты жизнеспособности в его личной и социальной жизни. Он не только боялся быть активным, опасаясь своей деструктивности, но важная часть его самости еще раньше ушла внутрь и отказалась от самого желания проявлять активность. Так как он колебался между бегством и борьбой, стремление к активности проявляло себя во вспышках сексуального и агрессивного поведения как способах маниакальной защиты путем чрезмерной активности.
