Дэниел Харрис - Подонок в вашей голове. Избавьтесь от пожирателя вашего счастья!
Репортаж о медитации в «Мировых новостях» стал моей первой попыткой заговорить о проблеме. Мы показали рисунок мозга с подсвеченными областями, которые были, по выражению Дайаны, «накормлены» после медитации. Мы использовали записанное интервью Риверса Куомо, солиста группы «Weezer» – он сказал, что медитация помогла ему преодолеть боязнь сцены. Я объяснил, как проста медитация – она не требует ни балахонов, ни пения мантр, ни благовоний, ни вступления в религиозные группы.
Когда я закончил прямой эфир, члены команды Дайаны оживленно беседовали. Действительно ли это так просто? Сколько минут в день нужно посвятить этому, чтобы изменить свое мозг?
На следующее утро я получил письмо от Дайаны. Она написала, что хочет узнать о медитации побольше.
* * *Я был необыкновенно воодушевлен популяризацией практики, но слова некоторых моих друзей, йогов старой школы, включая Марка Эпштейна, заставили меня умерить пыл. Традиционалисты не одобряли того, что капиталисты и морские пехотинцы начинали заниматься практикой, ведь раньше они демонстрировали насилие и накапливали материальные блага. Их тревожило, что осознанность может породить новых детоубийц и олигархов. Они иронически относились к распространению книг вроде «Осознанность для чайников», «Осознанное инвестирование» и «Радость осознанного секса». Критики придумали этому название: МакМедитация. Они считали, что в попытке «поставить медитацию на подобающее ей место» популяризаторы упустили важный кирпичик буддистского мировоззрения – сострадание.
Поглощая книги по дхарме и буддистские лекции о сострадании, я долгое время думал, что можно избежать этого понятия, точно так же, как я избегал кармы и реинкарнации. Осознанность действительно сделала меня мягче и спокойнее, но в мои цели не входило становиться Матерью Терезой.
Несмотря на сильное переживание на ретрите, когда я лежал на спине и лил слезы, метта не стала моей каждодневной практикой. Я сопротивлялся частично из-за того, что метта была ужасно скучной, но по большей части из-за своего глубокого убеждения в том, что степень доброты заложена в человека изначально, она – как заводская установка, которую нельзя изменить. И мой уровень не был особо высоким.
В очередной раз мое убеждение было разрушено наукой, а также одним весьма своевременным знакомством.
Как полезно не быть сволочью
Международный символ сострадания решительно вошел в комнату и объявил, что ему нужно справить малую нужду.
«Первое дело!» – сказал Его Святейшество Далай-лама, направляясь к туалету. Он выглядел веселым, но не таким отрешенным, каким его на протяжении десятков лет изображали журналисты. Более того, люди из его свиты (такие люди обычно похожи на человека, которого сопровождают) выглядели строгими и серьезными.
Я пришел на это интервью, не ожидая ничего хорошего. Большинство моих друзей из мира медитации почитали Далай-ламу, а для меня он олицетворял ту часть буддизма, с которой труднее всего свыкнуться. Дхарма привлекала меня своей здоровой эмпиричностью и непреклонным принятием суровой правды. А теперь передо мной стоял человек в облачении. В двухлетнем возрасте его выбрали монахи, когда увидели знаки, похожие на радугу, над домом, в котором он жил. В последующие годы он подружился с Бисти Бойз и Ричардом Гиром, участвовал в создании специального выпуска журнала «Вог», появлялся в рекламе «Эппл» и фильмах Мартина Скорсезе (который, как пишут, заявил, что в присутствии Далай-ламы лучше чувствует биение собственного сердца).
Мое неприятие усилилось из-за того, что я только что здесь, в университете Эмори, видел группу ученых, которые к нему подлизывались. Представляя результаты своих исследований о пользе медитации, они наклонялись вперед, в буквальном смысле садясь на самый краешек стула, и раболепно обращались к нему «Ваше Святейшество». Тот просто сидел, нацепив на голову какой-то козырек (вероятно, чтобы защитить глаза от света софитов).
Когда же Его Святейшество опустошил мочевой пузырь, он вернулся в свое обычное состояние улыбчивого человека, которого мы знали по фотографиям. Конференция в Эмори только что закончилась, и мы пошли за кулисы брать интервью. Я начал с вопроса о его постоянном одобрении научного исследования медитации.
– В этом есть риск, – сказал я. – А если ученые откроют то, что не будет соответствовать Вашей вере?
– Нет, никакого риска нет. Если чего-то, во что мы верим, не существует, и наука это докажет, мы с этим согласимся.
– То есть, если найдут что-то, что противоречит Вашим убеждениям, Вы просто поменяете свои убеждения?
– О, да. Да.
Какой обнадеживающий ответ. И все же мне было интересно, касается ли это вопроса перерождения. Если бы ученые могли доказать, что он не является перерождением предыдущего Далай-ламы, это уничтожило бы его религиозную и политическую силу, и тогда он стал бы обычным стариком с козырьком на голове.
Следующий проверочный вопрос.
– Всегда ли спокоен Ваш разум? – спросил я.
– Нет, нет, нет. Иногда я теряю терпение.
– Правда?
– Да. Тот, кто никогда не теряет терпение, скорее всего, не из этого мира, – сказал он, показывая на небо и громко хохоча. Его глаза блестели за толстыми очками.
– То есть, если кто-то говорит, что никогда не теряет терпения, Вы не верите?
– Нет. Кто-то говорит, что это сверхъестественная сила. Я не верю.
За несколько минут он доказал свою адекватность лучше, чем Экхарт Толле или Дипак Чопра.
Я сидел там среди камер, членов моей бригады, людей из Эмори, тибетской свиты Его Святейшества, и на меня снисходило понимание того, что Далай-лама был в длинном списке тех людей, о которых я судил поспешно и несправедливо. В конце концов, даже если этот человек предлагал метафизическую программу, под которой я не мог подписаться, он все же играл ключевую роль в продвижении осознанности, он инициировал и поддерживал научные исследования медитации. Что еще важнее, понял я, нельзя недооценивать то, что он сделал в ответ на вторжение Китая в Тибет, его постоянные призывы к прощению и ненасилию.
Я заметил, что мое состояние – и физическое, и ментальное – изменилось в ходе интервью. Не то чтобы я более отчетливо чувствовал биение своего сердца, как это было у Скорсезе, но так же, как академики, я наклонился вперед, и мое лицо начало выражать благоговение, насколько оно умеет это делать. Я с облегчением отметил для себя, что Далай-лама и сам очень вовлечен в разговор. Я читал, что он откидывается назад, когда теряет интерес. В момент нашего разговора он был наклонен ко мне, а его глаза сияли.
К концу нашего двадцатиминутного разговора (тибетцы были не менее пунктуальны, чем менеджеры Толле) на поверхность вышло кое-что, что радикально изменило мое мнение о сострадании. Я упомянул один из его постов в твиттере, который он сделал как раз когда я переживал из-за повышения, которого ждал от Уэстина. Кстати, то, что у него был блог в твиттере, было еще одним поводом для любви к этому парню, хотя его вели, очевидно, его люди.
– У Вас есть цитата, которая очень мне нравится. Вы пишете: «Большинство наших тревог, волнений и тоски выходят из нашего собственного самолюбования и эгоцентризма». Но не нужно ли быть слегка эгоцентричным, чтобы добиться успеха в жизни?
– Самолюбование – это естество, – сказал он (я полагаю, он имел в виду, что это естественно). – Без него мы, люди, стали бы бесчувственными роботами. Но нужно развивать в себе заботу о благополучии других, вот что по-настоящему приносит пользу.
В моей голове словно зажглась лампочка.
– Мне кажется, Вы говорите о том, что есть какой-то свой интерес в том, чтобы проявлять сострадание?
– Да. Практика сострадания определенно приносит пользу. Я обычно говорю так: мы эгоистичны, но не глупо эгоистичны, а скорее по-мудрому.
Это стало каким-то новым витком для меня. Не будь добрым ради доброты, говорил он. Делай это, потому что доброта помогает тебе самому, она размывает границы твоего эго. В сочетании с личной заинтересованностью сострадание внезапно стало чем-то, о чем я мог бы говорить и даже, возможно, делать.
После интервью Далай-лама обмотал вокруг моей шеи белый атласный шарф и дал свое благословение. Пока съемочная бригада собирала вещи, он подозвал меня еще раз и сказал, что если я серьезно увлечен буддизмом, то я должен прочитать его любимую книгу, которую написал древний мудрец по имени Шантидэва. Люди из отдела связей с общественностью университета Эмори с трепетом в голосе говорили, что, скорее всего, я ему понравился, если он сказал мне это.
В конце концов я так и не прочитал книгу. Но я определенно принял мысль о том, что нужно быть добрым ради собственного блага.
* * *На самом деле, передовая наука подтверждала слова Далай-ламы о том, как полезно не быть сволочью. Прямо в кампусе университета Эмори ученые брали обычных людей и проводили им краткий курс медитации сострадания. Затем в лаборатории их помещали в стрессовые ситуации, и одним из стрессовых элементов была направленная на них камера. Эта подробность была особенно важной для меня. Ученые обнаружили, что у медитирующих людей не так активно вырабатывается кортизол – гормон стресса. Другими словами, практика сострадания оказалась полезной, ведь она помогает телу справляться со стрессом. Стресс не проходит незамеченным – постоянная выработка кортизола может привести к сердечным заболеваниям, диабету, развитию старческого слабоумия, депрессии или раку. Другие исследования показали, что медитация, направленная на сострадание, так же, как и практика осознанности, приводит к развитию серого вещества в префронтальной зоне, которая регулирует эмоции. Это означает, что метта тоже помогает отвечать, а не реагировать. Согласно исследованию в Гарварде, у людей, практикующих метта, более длинные теломеры – части хромосом, которые становятся короче с возрастом или под влиянием хронического стресса.
