Клу Маданес - Стратегическая семейная терапия
Описывая цепочку подобных взаимодействий, Хейли (1980) утверждал: если ребенок беспрерывно вмешивается в разговор родителей, заставляя их прерывать беседу, он это делает из желания предупредить разногласия между ними. На наш взгляд, существуют, по крайней мере, два возможных толкования той функции, которая проявляется в поведении подобного рода. Первое подчеркивает, что благодаря вмешательству ребенка родительские разногласия и конфликты откладываются на более поздний срок; второе, напротив, предполагает, что оно служит препятствием на пути к согласию. С точки зрения автора данной книги, назойливое вмешательство подростка в родительскую беседу мешает пониманию между родителями, предупреждая самую его возможность. Когда родители беседуют друг с другом при участии терапевта, который, в надежде достучаться до их чувства ответственности, старается привести их к единству, а юноша беспрерывно вмешивается в этот разговор, подобное вмешательство служит только одной цели — не дать состояться родительскому союзу, обещающему возврат родительского авторитета. Даже если беседа родителей начинается с разногласий, надо радоваться тому, что они все-таки вступили в разговор, и терапевт помогает им, значит, не так уж нереальна возможность, чтобы они, открыто выразив свои расхождения, смогли договориться по их существу и достигнуть желанного согласия. Именно эту возможность и блокирует юный пациент своим вмешательством. Понятно, что различия в интерпретации той функции, которую выполняет поведение подростка, ведет к совершенно разным терапевтическим стратегиям.
Не приходится сомневаться: когда семью приводят к терапевту серьезные отклонения в поведении взрослеющего ребенка, между родителями существует раскол. Однако, вероятнее всего, этот раскол является результатом, а не причиной тех страданий, перебранок, взаимных укоров и вины, которые неизбежно скапливаются вокруг больной для них проблемы. Отклоняющееся поведение подростка или юноши, как уже говорилось, увековечивает эту проблему. И хотя она в известной мере предотвращает родительский развод, ибо вынуждает родителей держаться вместе, чтобы заботиться об их дефективном отпрыске, та же самая проблема лишает их возможности встретиться в радости, с легким сердцем и хорошим настроением. Возможно, что юноша ведет себя одинаково разрушительно в полярных ситуациях: и когда родители чрезмерно отдаляются друг от друга, создавая угрозу развода, и когда они становятся слишком близки, укрепляя свои общие позиции, поскольку и в том, и в другом случае молодой человек теряет над ними власть.
Иногда родители передают власть своему проблемному подростку, выставив его из дома. Тем самым они как бы выходят из родительской позиции, то есть отказываются от ответственности и заботы о своем ребенке. Подобные действия необходимо блокировать. Терапевт должен подчеркнуть, что отделение ребенка от родителей может быть реализовано только тогда, когда молодой человек в социальном плане начинает вести себя достаточно компетентно, а родители осведомлены о том, где и как он собирается жить, и одобрительно относятся к его планам. Изгнание из дома — угроза, которая редко доводится до реализации. В любом случае остается немало шансов, что родители и их юный отпрыск через некоторое время снова включатся друг в друга, и привычный цикл возобновится.
Нередко родители расходятся в своих взглядах на столь крайнюю меру наказания, как отказ от дома. Чаще всего отец угрожает подростку выставить его вон, в то время как мать держит сторону сына, защищая его от отцовского гнева и утаивая информацию о сыновних подвигах из страха, что муж приведет свою угрозу в исполнение. Бывает и так, что мать начинает грозить отцу разводом, если тот выставит их дитя на улицу. В свою очередь, отец может настаивать на альтернативе: либо сын оставит дом, либо он сам его покинет. Но во всех этих случаях угроза отлучения ребенка от дома служит препятствием на пути родителей к взаимному согласию — необходимой предпосылке их совместной заботы и надзора за сыном или дочерью. Таким образом, молодой человек занимает высшую ступеньку на лестнице семейной иерархии, поскольку обладает властью, позволяющей ему разделять родителей. Терапевт должен использовать весь своей авторитет, чтобы нейтрализовать эту угрозу, чтобы отлучение от дома было отложено до лучших времен, когда оно уже не будет выступать в качестве меры пресечения, а станет шагом, продвигающим юношу вперед с согласия обоих родителей.
Иногда молодой человек, делая ставку на власть, прибегает к самому последнему и самому мощному средству — угрозе самоубийством. В подобном случае терапевт располагает двумя основными возможностями: 1) госпитализировать молодого человека, что предполагает возобновление терапии после того, как лечение завершится; 2) возложить заботу о нем на родителей, помогая им предпринять все необходимое, чтобы предупредить самоубийство. Это очень трудный выбор, исход которого зависит не только от серьезности угрозы суицида, но и целого ряда других моментов. В их число входят следующие вопросы: имелись ли у юноши аналогичные попытки в прошлом; способны ли его родители на то, чтобы удержать сына от рокового шага; насколько велика их готовность к тесному сотрудничеству, которого требует возможность новой попытки лишить себя жизни? Если терапевт делает выбор в пользу второго решения, он должен тщательно продумать, как помочь родителям устроить все необходимое, чтобы гибельный шаг не повторился. Они должны установить двадцатичетырехчасовое наблюдение за молодым человеком, расписав график своих дежурств так, чтобы он ни на минуту не оставался один. Обычно подобный опыт становится чем-то вроде теста, испытывающего, с одной стороны, границы родительского терпения, но с другой — твердость их позиции в том, чтобы потребовать от юноши нормального поведения.
Когда молодой человек прибегает к экстремальным угрозам и совершает попытки суицида, терапевт может подчеркнуть опасность, нависающую над родительским браком дополнительно к его разрушительным действиям — опасность, которая причинит родителям еще большие страдания, если он будет и дальше вести себя в том же духе. Подобным образом терапевт парадоксально преувеличивает одну из двух неконгруэнтных иерархий — иерархию, в которой младший член семьи обладает властью над своими родителями. Ожидается, что семья в ответ должна перестроиться более конгруэнтно — с родителями во главе ее иерархической структуры .
Случай 15. Девочка с саморазрушительным поведением
Пятнадцатилетняя девочка совершила ряд суицидальных попыток. Но и помимо этого, ее поведение отличалось рядом крайностей: она вонзала иглы в свои руки, резала запястья бритвенным лезвием и наносила себе прочие повреждения. Ей слышались голоса, которые непристойно обзывали ее и толкали ко всем этим разрушительным действиям. В терапии участвовали девушка, ее мать и отчим. Отчим обладал весьма привлекательной внешностью, был на десять лет моложе матери и на те же десять — старше своей приемной дочери. Девочка не уступала ему в привлекательности и, как стало ясно впоследствии, страшно интересовалась материнским браком. Однажды она призналась терапевту: «Мой отец любит читать литературу о подростковом сексе, и мама очень из-за этого беспокоится». Очевидно, представляясь ненормальной, девушка создавала угрозу, подрывавшую стабильность материнского брака, поскольку отчим вынужден был терпеть падчерицу, которая не только была слишком взрослой, чтобы считаться его дочерью, но еще и вела себя как безумная, неоднократно порываясь покончить жизнь самоубийством. Опасное поведение девушки пугало мать и отца; но ответственность за ситуацию целиком возлагалась на дочь. За время нескольких сессий, в течение которых терапевт старалась вызвать в родителях чувство ответственности за подростка, поведение девочки значительно улучшилось, но она стала прогуливать школу и выпивать. Тогда родителям было сказано: хотя поведение девочки улучшилось, ее состояние нельзя считать благополучным, поэтому мать и отец должны прийти на одну из встреч, чтобы поговорить о своем супружестве, ибо терапевт полагает, что их супружеские отношения могут быть каким-то образом связаны с проблемами девушки. Мать заявила, что не желает касаться этой стороны дела, поскольку чувствует: такой поворот в терапии опасен для ее отношений с мужем. Отчим, который казался мягким, спокойным человеком, невнятно что-то пробормотал, из чего можно было понять, что он согласен с женой. Дочь великодушно заявила, что ее проблемы не имеют никакого отношения к родительскому браку. Терапевт настаивала, утверждая, что если даже разговор на эту тему неприятен, супружеские трудности должны быть откровенно обсуждены, и такова будет жертва, которую мать должна принести ради дочери. Мать плакала, говоря, что однажды она уже прошла через развод и знает, что и этот ее брак сломается, если она сделает то, чего требует от нее терапевт. Дочь тоже плакала, выкрикивая сквозь слезы, что брак матери не имеет отношения к ее проблемам и что в таком случае у нее вообще нет никаких проблем, и в дальнейшем она никому не будет причинять ни малейшего беспокойства. Отчим хранил молчание. Терапевт напомнила, что те же обещания девочка давала и раньше, поэтому ее настроению нельзя доверять, и продолжала настаивать на том, чтобы родители коснулись вопросов своего брака. Эта сцена длилась около полутора часов; каждый упорствовал в своих доводах. Интервенция терапевта продемонстрировала ту силу, которым обладало разрушительное поведение дочери, ставя под угрозу родительский брак. Семья покинула кабинет после сессии, которая так ничем и не разрешилась.
