Владимир Леви - Искусство быть собой
Я долго присматривался к четырем популярным артистам эстрады, я не мог понять, в чем же причина их магического обаяния, их воистину гипнотического воздействия на публику, и почему я, не одобряя репертуара, по крайней мере, двоих из них, все-таки помимо воли проникаюсь к ним непреодолимой симпатией. Наконец, дошло: да ведь они же переполнены авансовой благодарностью! Они наслаждаются успехом заранее, безо всяких на то логических прав! То, что по логике должно быть завершением, результатом общения со зрителем – счастливая улыбка успеха, торжество вдохновенной победы, грусть расставания, обещание новых встреч, – все, все это у них перенесено в самое начало, в первые взгляды, в первый же шаг на сцену, когда никакого общения как будто еще и нет, но, конечно, оно есть! Ведь путник, идущий по болоту, сначала кидает перед собою жерди, а потом ступает, никак не наоборот. (Эта суть опережающего внушения, между прочим, схвачена и в известной уловочке «заранее благодарю» – тут уже спекуляция, уже моральное взяточничество).
Я поинтересовался, что же за люди эти артисты, каково их обыденное отношение к окружающим. Выяснилось, что один из них в жизни точно таков, как и на сцене, – праздничная натура, душа-человек, весельчак, умница; другие двое – люди обычные, тепло-хладные, без особых излучений, а один, Н., самый талантливый и популярный, – ледяной эгоцентрик и циник. Видимо, подумал я, у этого выработался профессионализм особого свойства... Но кто знает, может быть, как раз на сцене он и становится собою самим, а в жизни носит защитную маску?.. Во всяком случае, я не перестал восхищаться Н. как артистом и поныне, глядя на него, не могу заставить себя поверить, что он неискренен. Знаю и по себе: в тех случаях, когда мне удается поверить заранее, что люди относятся ко мне хорошо – поверить слепо, бездоказательно, глупо, – доказательства не заставляют себя ждать. Когда я люблю людей безрассудно, наивно, не спрашивая соизволения у реальности и ничего не ожидая и не желая взамен, никаких ответных чувств, я сам оказываюсь безоговорочно любимым: реальность, всегда многоликая, сама поворачивается ко мне своей праздничной стороной. Но здесь нужна особая смелость и бескорыстие чувств – оглядка равна смерти, как в случае Орфея и Эвридики...»
Безнадежное положение, или второй рост (о том, как стать высоким, красивым, выдающимся и так далее)
«Здравствуйте, В. Л.
Нет надобности изводить бумагу на длинное вступление: Вы уже, вероятно, по почерку определили, что я ничего выдающегося не представляю, хотя и мечтаю об этом. Буду краток. Мне двадцать три года. Мой рост 150 см. Не смею подойти к женщине. (Опускаю эмоциональный абзац)...
Можно ли увеличить рост?..
Понимаю, ненаучно спрашиваю, необходимо учитывать прочие особенности. Радикального ответа и не жду, но важность вопроса для меня настолько велика...
Р.»
«Дорогой Р.
Тороплюсь ответить, и весьма радикально. Ваш эмоциональный абзац более чем понятен: пишущий эти строки, как Вы, и (как потом выяснилось) каждый второй, если не каждый первый человек на земле, в свое время испытал множество подобных переживаний, самых разных оттенков. Как Вы и как многие, если не все, я мучился долго и понапрасну, пока не понял, вернее, пока не почувствовал, что всевозможные «данные», все эти «независимые переменные», даруемые нам судьбой без нашей просьбы, – в том числе и физический рост – ничто в сравнении со вторым, главным ростом...
Рост этот в гены не вписан, гормонами не определяется – он приобретается, его достигают. И дело вовсе не в том, добился ли человек чего-либо «выдающегося» или нет, и уж, во всяком случае, не в сантиметрах.
Выручили меня мои же собственные глаза, смотревшие на людей с интересом, вначале сугубо корыстным. Находясь в положении, сравнимом с Вашим, я искал в других то, чего недоставало мне самому (не зная, что не хватает лишь одного – внутреннего достоинства). Искал и таких же, и хуже, чтобы убедиться, что я не последний... Напряженно интересовался всяческой «неполноценностью», усердно приглядывался, среди прочих, и к людям маленького росточка, пытаясь понять, как же они справляются с тем неуютом, который, как мне казалось, неизбежно несет этот «крест судьбы». «Нет, – думал я, – тут-то уж дудки, ничего не попишешь: «маленькая собачка всегда щенок...»
И вот я с удивлением стал замечать, что некоторые из этих «обиженных», похоже, не испытывают никаких неудобств: не унижены, не озлоблены, никакого комплекса неполноценности. Напротив, чувствуют себя легко, свободно, уверенно, может быть, лишь несколько более энергичны, более собранны, мобилизованы – эдакие пружинки, готовые встрепенуться в любую секунду. Налицо всяческий успех, в том числе и у прекрасного пола. И, что уж совсем странно, частенько такие вот низенькие выглядят выше! Да, выше, внушительнее, убедительнее, чем рядом с ними стоящие, казалось бы, рослые граждане! Есть, есть такие коротыши – и худенькие, и невзрачные, но перед ними все кажутся маленькими – Наполеоны среди генералов!
Вы и сами наверняка знаете, что список мировых знаменитостей пестрит именами «недомерков», назову только первых, пришедших в голову: Лермонтов, Тулуз-Лотрек, Чарли Чаплин, Стравинский, Глинка, тот же Наполеон... Талейран, ростом карлик, физиономией урод, был не только большим политиком и дипломатом, но и одним из крупнейших дон-жуанов эпохи... Есть и еще имена, весьма и весьма известные, но остановлюсь, повторю: дело и не в «выдающихся достижениях». Ведь при всем значении труда и способностей результат, выход – в любом деле, а особенно в творческом – тоже «независимая переменная», тоже некая лотерея: даже Эйнштейну для создания теории относительности должно было ко всему прочему и повезти, он сам в этом не шутя признавался. Зато я лично знаю людей, ничем не знаменитых, но тем не менее истинно великих – по системе отсчета, ими и мной разделяемой. Среди них есть и коротышки, малышки, клянусь Вам, гигантского роста.
В чем же дело? А вот в чем: эти люди не допускают даже и подсознательной мысли, что их рост или что-либо иное может послужить основанием для унижения. Они даже не понимают, что это такое, для них унижения не существует. Они держат себя как равные с равными и с высокорослыми, и с низкорослыми, и с начальниками, и с подчиненными, и со взрослыми, и с детьми – и таковыми равными и являются.
Умен или глуп собеседник, добр или зол, они сохраняют эту аксиому взаимного равенства – и это всегда возвышает обе стороны.
Это и есть достоинство, или, если угодно, аристократизм духа. Таких людей (их, правда, не так уж много) я и считаю и нормальными, и великими.
Знаете ли Вы, что мы сами, и только сами определяем себе цену? Что никакие наши «параметры», ни физические, ни даже умственные, к этой цене не имеют ни малейшего отношения? Что равно ущербны и те, кто почитает себя «выше» других, и те, кто ставит себя ниже, какие бы ни были к тому «объективные основания»? Все-то дело в том, что таких объективных оснований нет и не может быть: проще простого доказать, что все они условны, относительны и зависят лишь от того, в какую шкалу оценок человек сам себя загоняет.
А отношение человека к себе всегда передается и другим людям, действует как внушение. Но только, конечно, истинное, глубинное отношение – то, что человек ЕСТЬ сам для себя, а не чем хочет казаться. Тот, кто внутренне ощущает себя «ниже» других, никогда не добьется ни уважения, ни любви. (А если даже такие чувства у кого-нибудь и возникнут, он-то сам в них все равно не поверит). Тот же, кто чувствует себя «выше» – воистину уверенно и спокойно, так, что это не приходится доказывать ни другим, ни себе, – способен вызвать восторг и преклонение, равно как зависть и ненависть. Но и такой человек одинок и несчастен среди себе подобных...
Имейте же в виду, что рост, как и вся внешность, воспринимается собеседником, самое большее, в первые две-три секунды общения. Дальше: «Заговори, чтобы я увидел тебя...» Те, кто не умеет заставить себя – а через себя и других – забыть чем-либо невыгодные стороны своей внешности, профессии, возраста, социального положения (перечисление «параметров» может занять целое письмо), еще только кандидаты на звание человека. А ведь все мы в далеком детстве были, кажется, именно тем, что надо...
Посмотрите на какого-нибудь ребенка лет трех-четырех, на обычного ребенка, еще не загнанного изнутри в предательские капканы оценок, мнений и прочей сравнительной суеты. Он еще ничего не достиг, и неизвестно, достигнет ли; он еще не хорош и не плох, не ничтожен и не велик, не умен и не глуп, не силен и не слаб – он никакой, и он всякий. Он маленький – ну и что? Зато он свободен и непосредствен, потому что не подозревает еще ни о каких отметках. Для него все равны, и он равен всем. Не осознавая того сам, он ценит себя бесконечно высоко, он для себя Вселенная. Разве он не прав? Тысячу раз прав, ибо он сын Вечности. Эта детская правота бесконечно выше всех на свете достижений и талантов, ибо это и есть сама жизнь, и это чувствуют все. Разве кто-нибудь посмеет оценить значимость детской жизни в каких-либо параметрах? Разве дитя ценно тем, что оно когда-то и где-то чего-то достигнет? Разве смысл его, святой смысл рождения и жизни души, стать академиком или спортсменом? Дитя есть, и этого достаточно, дитя человек – в этом все. Человеческое достоинство неразменно. Как ни велики чьи-то творческие достижения, как ни превосходны качества ума, таланта или физической красоты, есть нечто иное в человеке, ни с чем не соизмеримое...
