Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
С другой стороны, человек, обладающий развитым чувством юмора, которое он не стесняется проявлять открыто (несмотря на возможные санкции), имеет шанс фактически повысить или укрепить свой статус.
Способность благополучно выдерживать насмешки — это способность не обижаться на шутки, определяющая наличие у человека чувства юмора. Обиженный — тот, кто "шуток не понимает". Этот принцип жестко отслеживается в период принятия человека в группу. У заключенных ритуал инициации ("прописка") направлен на то, чтобы выяснить, насколько неофит способен не воспринимать свою боль всерьез, т. е. абстрагироваться от насилия. В ходе "прописки" важно не показать, что ты обиделся, т. к. на зоне есть присказка: "Обиженных е…ут".[107]
Слово "обиженный" — синоним слова "опущенный". Способность жертвы воспринимать "прописку" как игру является маркером ее идентичности и лояльности: прощать причиненные страдания можно только своим.
Дедовщина как система иерархии предписывает каждой из страт свой поведенческий комплекс, основанный на смеховом поведении. Духи, молодые, черепа, деды, дембеля — им всем присущи свои особенные добродетели, отраженные в местном фольклоре. Тем, кто не прослужил год и не прошел инициацию,1 не приличествует беспечно смеяться, поскольку радоваться им нечему — загнанные поддержанием уставного и неуставного порядка духи должны "вытирать слезы половой тряпкой". Обычная придирка к духу — "ты что, тащишься?!". И наоборот, поведенческий комплекс деда — это смех, веселье и демонстративная раскованность. Деду "по сроку службы" положено "тащиться". Характерно, что слово "тащиться" одновременно означает и релаксацию, и смех, и привилегию. В негативном смысле старшие им выражают свое негодование по поводу отдыха младших, неположенного им "по сроку службы".
Дембеля отличаются символической грустью. Они занимают верхний порог социальной аутсайдности, и земные блага их уже не радуют. Всем своим видом и поведением они демонстрируют свое трансцендентное, отрешенное от общих проблем состояние, — они устали.
Смеховое поведение регламентировано социальным статусом. В учебной части доводилось наблюдать, как сержант-дембель развлекался, манипулируя собственным статусом, выражая его посредством мимики. Перед строем молодых солдат он вдруг начинал добродушно улыбаться. Духи, привыкшие к репрессиям и чутко реагирующие на мимику доминанта, воспринимали эту улыбку, как праздник, и начинали улыбаться в ответ. Тут он внезапно менял гримасу, делал зверское лицо и орал: "Вы что тащитесь?! Служба медом показалась?! Лечь! Встать! Лечь!..".
В доминантных отношениях, возникающих в борьбе за лидерство, сигнальные формы поведения адресуются не только противнику, но и всем окружающим. Таким образом, как утверждает Н. А. Монахов, "смех — реакция сугубо стадная, социально организующая, смех не просто заразителен, но и мобилизующ. Он всегда разрушает иллюзию индивидуального в стаде одиночества, возбуждает чувство локтя и коллективной сопричастности перед лицом угнетающих обстоятельств".[108]
Смех не возникает в реальной стычке между равностатусными лицами; общество переживает равностатусный конфликт как угрозу целостности всего социального здания. И наоборот, смех всегда возникает во время доминантного насилия. Межстатусная агрессия направлена на обновление ассиметричных социальных связей, и, соответственно, смех выступают здесь как механизм мобилизации и консолидации каждой из страты экстремальных групп.
Пик веселья и общей консолидации наблюдается во время насилия над париями, занимающими нижний порог аутсайдности. Их положение погранично, они не являются носителями ни уставных правил, ни норм дедовщины, поэтому над ними издеваются (насильственно удерживают на нижнем пороге аутсайдности) и деды, и духи, и даже офицеры. Расправы над чмо представляются архетипическим по своей природе актом "сплочения кровью".
Развлечения насилием, точнее, эмоции, которые получает толпа от насилия, совершаемого над одним человеком, говорят об удовлетворении потребности в едином социальном теле путем жертвоприношения — коллективного умерщвления социального антипода.
Именно социальная диффузия и культурный вакуум лежат в основе трагедии, случившейся в военном подразделении, дислоцировавшимся на мысе Желтом (Камчатская обл.), когда в период смены личного состава в апреле 1999 г. был насмерть замучен боец молодого пополнения Вячеслав Войтенко. "Что же заставило вполне обычных, нормальных во всех отношениях молодых людей потерять человеческий облик? — задается вопросом журналист аналитического еженедельника "Новая Камчатская Правда" Владимир Яковлев. — Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. Один из обвиняемых на этот вопрос прямодушно ответил: "Просто там было очень скучно".[109]
Именно развлечением мотивировал это коллективное убийство один из соучастников. Положительные эмоции, возникающие в результате акта отрицательной идентичности, который в жестах выражается ударами, наносимыми избранному на роль антипода, и есть пресловутое развлечение насилием, на чем в своих объяснениях единодушно сходятся и правозащитники, и убийцы, и их командиры.
Смеховая сторона агрессии представляется как функция психологических защит сознания от переживания сути агрессии. Вероятно, такое же социально-психологическое значение имели в средние века травли жертв и посещения казней. В таком общественном "празднике", как глумление над изгоем, отчетливо прослеживаются карнавальные элементы.
В постсоветской армии возник новый карнавал — так называемый "День ох…шего духа", организованный по принципу инверсии бытовых доминантных отношений. В этот день деды с духами меняются ролями.
[Из солдатских писем]
<…> А вечером мы обычно ходим по домам — продаем краску, жесть и другие стройматериалы. А потом отдаем деньги "дембелям", а они, как только появится возможность, покупают "химку" и курят, а потом ночью нас заставляют отжиматься и делать разные "штучки", чтобы посмеяться. А так, когда "не обкуренные", они — неплохие парни. <…> Через 13 дней будет "день ох…шего духа", когда до приказа остается 50 дней. Мы можем потребовать с "дембеля" сигареты, конфеты или еще чего-нибудь. Но после того, как этот день пройдет, нас опять будут гонять, как и прежде. Может, сильнее.
(Яковлев, 1999c)
Социально-психологическое значение карнавала — разрядка внутрисоциальной напряженности, достигаемая через инверсию ролей и снятие запретов.
Все члены группы обязаны, если не участвовать в насилии, то смеяться или разделять общее приподнятое настроении. Сочувствующий жертве разделит судьбу жертвы. Свидетели того, как в зоне "опускают" человека, сообщают, что акция обставляется как карнавальная свадьба, наподобие свадеб шутов при королевских дворах. Аналогия неслучайна, поскольку и в том, и в другом случае смех возникает как реакция на акт социальной инверсии.
Как в традиционном обществе детабуизация физиологической темы осуществлялась исключительно в рамках смеховой, карнавальной культуры, так и в армии повышенная психологическая напряженность вызывает спонтанные проявления карнавальной культуры с ее традиционным вниманием к физиологии. В рамках смеховой карнавальной культуры происходит детабуизация физиологической темы.
Гражданские люди в общении с военными порой сетуют на "грубый солдатский юмор", "солдафонские шутки", и тем самым не столько дают оценку качеству этих шуток, сколько обозначают социальную дистанцию, измеряемую смехом. Смех социален, и разные слои общества смеются по разным поводам, при разных обстоятельствах.
Юмор в армии отличается неприкрытой физиологичностью. Рефреном большинства шуток озвучивается угроза полового акта как знака доминантной экспансии, и готовность к дефекации в знак ее отторжения. Символически осмысленная физиология, семиотически воспроизводит отношения доминантно-субдоминантного контакта. Обмен репликами: "Я тебя вы…у!" — "А мне нас…ть!", — здесь не более, чем бит коммуникации типа "как дела — нормально".
В данном случае нас интересует связь смеха и физиологичского акта и/или его вербального эквивалента. М. Л. Бутовская и А. Г. Козинцев писали о том, что улыбка младенцев происходит от актуализации анальной функции.[110] Интересно, что и английское слово gay имеет два спектра значений: 1) яркий, веселый, радостный; 2) гомосексуалист, мужеложец, содомит.
Спектр смысловых значений физического удовлетворения отражает преобразование смеха в юмор и лежит в основе карнавальной инверсии социального порядка, начиная с половозрастной градации.
Социум смеется над своим социально-половым антагонизмом в его воспроизводящей карнавальной инверсии. В однополых, по своему составу, экстремальных группах карнавальность общественных акций усугубляется сексуальным подтекстом. Поэтому под "солдафонством" в "светских салонах" подразумевают не столько физиологичность юмора военных, сколько низкую степень полисемантики его значений.
