Лорин Слейтер - Открыть ящик Скиннера
Я знаю одну наркоманку. Ее зовут Эмма Лоури. Ей шестьдесят три года, она — декан небольшого колледжа в Новой Англии, и даже когда не находится в своем кабинете, всегда модно одета; сегодня, например, на ней полотняные брюки и шарф цвета молодого вина. Несколько месяцев назад что-то случилось с ее спиной. Позвонки, которые соединяются между собой, как детали «Лего», начали расходиться. Чтобы облегчить свое состояние, Эмма легла под нож, а когда пришла в себя после операции, ее единственным пропуском туда, где нет боли, оказалась коричневая бутылочка с таблетками оксиконтина. Опиум, который в старые времена называли «Священным якорем жизни», «Растением радости», «Райским молоком», о котором врачи классической Греции писали, что он излечивает «хроническую головную боль, эпилепсию, апоплексию, одышку, колики, камни в печени, женские недомогания, меланхолию и любые отравления», опиум, странное вещество, получаемое из длинноногих маков с их коробочками, полными семян… В Англии XIX века мак заваривали и этот отвар пили кормилицы, чтобы их крикливые подопечные успокоились. Опиум, предшественник риталина, первый психотропный препарат, продавали на улицах туманного Лондона как «Спокойствие младенца» и «Успокоительный сироп миссис Уинслоу».
Эмма Лоури, впрочем, смотрит на это средство иначе. Хирургическое вмешательство помогло ее спине, но оставило ее с ужасной зависимостью.
— Я всегда была против наркотиков, — говорит Эмма. — Мне никогда не нравилось их применение с какой бы то ни было целью, а уж теперь, скажу я вам, я никогда не смогу взглянуть на мак без отвращения.
Я навестила Эмму в ее современном доме с солнечными батареями на крыше и белыми стенами. Сегодня Эмма читает книгу Джорджа Эллиота, обсуждает по телефону со своими подчиненными служебные дела, а попутно рассказывает мне свою историю. Впрочем, в рассказе и нет нужды. Я и сама вижу, как через два часа после приема очередной дозы ее тело начинает дрожать; Эмма вытряхивает из бутылочки две таблетки и кладет их на язык. Похоже, она так же не в состоянии отказаться от таблеток, как подсолнечник не может не поворачиваться вслед за солнцем.
История Эммы проста и неопровержима. Наши предки могли считать опиум эликсиром, но мы-то знаем… мы знаем, что означают иглы шприцев, затупившиеся от передачи из рук в руки, что означают сузившиеся полости носа. Мы знаем, что наркотики вызывают зависимость. Если вы достаточно долго будете принимать героин, вы привыкнете к нему. Если вы курите кокаин крэк, вы испытаете странные ощущения и вскоре почувствуете, что вам нужно все больше и больше. Мы думаем так, потому что средства массовой информации и врачи снова и снова говорят нам об этом, подтверждая свои слова данными ПЭТ — позитронно-эмиссионной томографии, — на которых видно, как от тяги мозг наливается кровью.
Однако в конце концов даже и доказательство — всего лишь продукт культуры. Брюс Александер, доктор философии, психолог, живуший в Ванкувере в Британской Колумбии, не устает это повторять. Он всю свою жизнь изучает наркоманию и пришел к выводу, что аддикция зависит вовсе не от фармакологических свойств различных веществ, а от сложного переплетения социальных факторов, порожденных равнодушным обществом. По мнению Александера, химический агент не вызывает наркомании, как, скажем, споры сибирской язвы вызывают поражение легких. Как считает Александер, аддикция — не факт, а история, и к тому же плохо придуманная. Поэтому он подвергает большому сомнению случаи Эмм Лоури, анонимных алкоголиков или мнение Э. М. Джеллинека, который был первым врачом, который в 1960-х годах назвал алкоголизм болезнью, а также позднейшие данные Джеймса Олдса и Питера Милнера, которые обнаружили, что животные в клетках предпочитают кокаин пище, так что умирают от голода. Александер утверждает две вещи: во-первых, ни в каких наркотиках нет ничего «непременно ведущего к аддикции»; во-вторых, постоянный прием даже самых сильных наркотиков не обязательно приводит к возникновению проблем.
— Огромное большинство людей, — говорит Александер, — может принимать самые вызывающие зависимость вещества, и принимать их, возможно, не один раз, по не существует неизбежного схождения в ад.
Может быть, история докажет его правоту. До начала движения за запрет наркотиков, когда продажа опиума была вполне легальна, распространенность наркомании постоянно составляла один процент. Несмотря на всех Эмм Лоури в мире, Александер может перечислить некоторые исследования, которые подтверждают его точку зрения, с точностью виртуоза-музыканта, не промахивающегося мимо клавиш, — например, проведенное пятнадцать лет назад изучение госпитализированных и получавших большие дозы морфия пациентов; подавляющее большинство из них не испытывали никакой тяги к наркотикам, как только удавалось снять боль. Популяционная программа в Онтарио показала, что девяносто пять процентов употребляющих кокаин делают это реже, чем один раз в месяц. С 1974 года в Сан-Франциско велось наблюдение за двадцатью семью испытуемыми, употреблявшими кокаин. Через одиннадцать лет никто из них, кроме одного, ставшего законченным наркоманом, не потерял работу. Одиннадцать респондентов сообщили о том, что в какой-то период принимали наркотик ежедневно, но потом отказались от этого; семеро из этих одиннадцати перешли от приема семи граммов наркотика к трем. Александер особенно подчеркивает наблюдения во время такого естественного эксперимента, как война во Вьетнаме: девяносто процентов солдат, пристрастившихся к героину на поле военных действий, перестали его употреблять, как только вернулись домой, перестали спокойно и естественно и вовсе не приобрели зависимости. Весьма убедительны результаты проведенного в 1990 году исследования употребления крэка: 5,1% молодых американцев пробовали крэк один раз в жизни, но только 0,4% из них принимали его в момент обследования и менее чем 0,05% принимали его более двадцати раз в месяц обследования.
— Таким образом, — хриплым голосом говорит мне Александер, — похоже, что вызывающий наибольшее привыкание наркотик делает законченным наркоманом одного человека из сотни.
Можно было бы продолжать. Существует много исследований, подтверждающих правоту Александера, и он любит их цитировать, да и вообще он обожает возмущаться и кричать. У него мягкий голос с английским акцентом, однако в его словах есть что-то завораживающее, широко открытые глаза за стеклами очков кажутся удивленными, а руки крепко сжимают одна другую, когда он отстаивает свою правоту.
— А сами вы не употребляете наркотиков? — спрашиваю я, потому что временами он выглядит немного странным.
— В компании доверенных друзей, — отвечает он, — я принимаю ЛСД. Я делаю это нерегулярно, но наркотик дал мне возможность глубоко понять себя. — Он делает паузу, а я жду продолжения. — Однажды я принял дозу ЛСД и почувствовал, что моя голова находится в пасти одного дракона, а тело — другого. Тогда я подумал: «Ну что ж, я просто лягу и умру». Так я и сделал. Мое сердце перестало биться. Я понимал, что не следует бороться с чудовищами. Как только я перестал сопротивляться, драконы превратились в клумбу желтых цветов, и я улетел прочь. С тех пор меня не пугает то, что я смертен.
— Давно ли это было? — спрашиваю я.
— Примерно двадцать пять лет назад, — отвечает Александер.
Что ж, думаю, это хорошая реклама ЛСД. Наркотик не только обращает вас в буддизм быстрее, чем вы могли бы разгадать простейший коан[38], но, похоже, делает это без нежелательных последствий.
Я настороженно смотрю на Александера. Я работала в качестве психолога в наркологических лечебницах и собственными глазами видела могущество тяги к наркотику. Мне хотелось бы отмахнуться от Александера как от обычного пропагандиста, если бы не наличие двусмысленных и завораживающих фактов; Александер подтвердил свою точку зрения изящными экспериментами, да и нельзя отмахнуться от тех исследований, которые он так любит цитировать. С ним можно не соглашаться или отправиться в самые странные места, где ваши предубеждения умрут и на их месте возникнет открытое поле, покрытое странными цветами, каждый из которых окажется для вас неожиданностью.
Брюс Александер вырос в «красно-бело-голубом» доме. Его отец был армейским офицером, впоследствии работавшим в «Дженерал Электрик»; в последние годы жизни он настаивал на том, чтобы его называли «полковник Александер». На юношеских фотографиях Брюс Александер — поразительно красивый юноша. В девятнадцать лет он женился на поразительно красивой девушке, и молодая пара поселилась в маленьком городке Оксфорд в Огайо. Климат в Оксфорде оказался холодным, и река Огайо серой лентой тянулась сквозь квадраты полей. Супружеская жизнь тоже скоро оказалась пронизана холодом. Александер изучал психологию в университете Майами, когда ему случилось познакомиться с работами Харлоу.
