Оливер Сакс - Антрополог на Марсе
О необычных талантах Стивена прослышали в радиовещательной компании Би-Би-Си, и о Стивене, с согласия дирекции Куинсмилла, сняли телевизионный сюжет для передачи «Дефективные мудрецы». Стивен вел себя на съемках невозмутимо, не робел перед камерой и, казалось, был даже доволен происходившим. Во время съемок он рисовал Сент-Панкрас, повторяя по памяти один из самых сложных своих рисунков. В конце сюжета рисунок сравнили с заранее сделанной фотографией, продемонстрировав будущим зрителям почти полную схожесть рисунка и фотографии. Передача появилась на телевизионном экране в феврале 1987 года и вызвала большой интерес. Рисунками Стивена заинтересовались книгоиздатели, и вскоре его работы были подготовлены к публикации (тогда, в июне 1987 года, я с ними и ознакомился).
В тринадцать лет Стивен стал известен по всей Англии, однако он по-прежнему оставался аутичным ребенком с низкими умственными способностями. Он хорошо рисовал, мог нарисовать улицу, но был не в состоянии перейти ее в одиночку. Он мог перечислить достопримечательности Лондона, но не знал, чем и как живут горожане. Он был неспособен поддержать длительный разговор, но мог подойти на улице к незнакомому человеку и понести несуразицу.
В тот год Крис на несколько месяцев уезжал в Австралию, а когда, возвратившись в Лондон, узнал об успехах Стивена, нашел, что известность его совершенно не изменила. «Стивен не возгордился своими успехами, — сказал позже Крис в беседе со мной, — хотя было от чего возомнить о себе: он снялся на телевидении, его рисунки напечатали отдельным изданием. Многие дети на его месте задрали бы нос». Пока Крис был в Австралии, Стивен, как сообщила мне Лоррейн Коул, казалось, не скучал по нему, но когда он вернулся, встретил его радостным возгласом и широкой улыбкой.
Успехи Стивена не вызывали сомнений, но всего-навсего в рисовании (бывший президент Королевской академии художеств Хью Кэссон назвал Стивена лучшим художником среди английских детей). Умственные способности Стивена по-прежнему оставляли желать много лучшего, как личность Стивен не развивался. Это подтвердили новые тесты, проведенные в конце того года.
Но были ли, тем не менее, у него психические и умственные подспудные силы, которые, взаимодействуя с восприимчивостью, могли проявляться в его искусстве? Не было ли искусство проявлением его личности? Может ли художник творить без активно действующей личности, выступающей как целое, в котором познание окружающего осуществляется в единстве с переживанием? Все эти вопросы возникли у меня почти сразу после того, как я ознакомился с рисунками Стивена, и я был бы рад встретиться с ним.
Я впервые увидел Стивена в феврале 1988 года, когда он приехал в Нью-Йорк в сопровождении Криса на телевизионные съемки. Стивен пробыл в Нью-Йорке несколько дней и за это время осмотрел город и даже совершил, к своему немалому удовольствию, прогулку на борту вертолета. Естественно, он рисовал и в Нью-Йорке. Узнав эти подробности от Криса по телефону, я пригласил его вместе со Стивеном к себе в гости на Сити-Айленд.[177]
Стивен оказался застенчивым, печальным на вид темнокожим мальчиком с маленькой головой, склоненной немного в сторону. Тринадцати ему было не дать, он выглядел лет на десять. На меня он смотрел уголками глаз, напомнив мне аутичных детей, которых я не раз наблюдал. Я спросил Стивена, понравился ли ему город, на что он ответил на кокни:[178] «Очень понравился». Стивен, как я и предполагал, оказался неразговорчивым, но все же я заключил, что речь его развилась. Крис мое суждение подтвердил, добавив, что стоит Стивену возбудиться, он может болтать без умолку, что и произошло в самолете (ранее Стивен никогда не летал). По словам Криса, Стивен от возбуждения вел себя в самолете непринужденно и с удовольствием разговаривал с пассажирами, показывая им книгу со своими рисунками.[179]
Стивен показал мне рисунки, сделанные в Нью-Йорке. Они мне понравились, особенно те, что были нарисованы на борту вертолета. Стивен согласно кивал, простодушно, но без застенчивости, поясняя рисунки. Я спросил Стивена, не нарисует ли он что-нибудь для меня — может быть, дом. Стивен кивнул, и мы вышли на улицу. Шел снег, было ветрено и прохладно. Стивен бросил взгляд на мой дом, затем взглянул на дорогу и на море вдали. Поежившись, попросил вернуться в тепло. В комнате, вооружившись карандашом, он принялся рисовать. Взглянув на Криса, я приложил палец к губам. «Не беспокойтесь, — ответил Крис. — Если хотите, можете говорить в полный голос. Стивену шум не мешает. Он не прервет своего занятия, даже если случится землетрясение».
Прошло минут пять, и Крис, взглянув на рисунок, сделал Стивену замечание: «Ты нарисовал лишнее, у крыльца нет перил». «Я знаю, — ответил Стивен, — но с перилами гораздо удобнее». Стивен, рисуя мой дом, допустил и другие неточности: он пририсовал выступающую из крыши трубу, но не удостоил вниманием ни три пушистые ели, растущие рядом с домом, ни забор вокруг дома. Все же следовало учитывать, что Стивен взглянул на дом только мельком, однако нарисовал его с изрядной похожестью (чем отличались и все другие его рисунки, чаще всего исполненные по памяти), и потому резонно было считать, что он обладает «фотографической», эйдетической памятью. Вместе с тем большинство работ Стивена не походили на «фотокопии», в свои рисунки он вносил и что-то свое. К тому же он обладал своим собственным стилем, довольно оригинальным и узнаваемым. Но имел ли стиль этот сознательное начало, являлся ли он осознанным?
Все же работы Стивена прежде всего поражали тем, что и когда были выполнены по памяти, воспроизводили объект почти что с исключительной точностью, хотя и отличались некоторой наивностью исполнения. Клара Парк, мать художника, страдавшего аутизмом, писала о феноменальной зрительной памяти сына и о его необычной способности рисовать с безукоризненной точностью заинтересовавший его объект, увиденный задолго до этого и «отложенный на потом». Такой же способностью обладал и Стивен. Мельком взглянув, к примеру, на здание, он мог без труда «перенести» его на бумагу спустя несколько дней и даже недель.
Хью Кэссон в предисловии к книге с рисунками Стивена написал:
В отличие от большей части детей, которые обычно рисуют, исходя из воображения и общепринятых символов, Стивен Уилтшир рисует лишь то, что видит — ни больше, ни меньше.
Профессиональные художники также пользуются образами и символами, большая часть которых усвоена ими в детстве, но, кроме того, они пользуются в работе и опытом своих известных предшественников, зачастую исключая «предметность» как категорию в живописи. Так, Клод Моне пишет:
Когда вы начинаете рисовать, старайтесь забыть, какой объект перед вами — дерево, поле, дом или что-то еще. Просто подумайте: здесь — небольшое преобладание голубого, там — розовая полоска, чуть в стороне — пятно желтого. Составив такое представление об объекте, рисуйте форму объекта в цвете, пока не перенесете на холст свое субъективное впечатление от увиденного.
Однако Стивен (если прав Кэссон), так же как Хосе и Надия, в силу образовательных и невральных причин не обладал способностью «предварительной деконструкции», но это не значит, что он не мог быть хорошим художником.
Меня также интересовали взаимоотношения Стивена с другими людьми и прежде всего с теми учителями, которые опекали его. В Куинсмилле наибольшее внимание Стивену уделял Крис, но в июле 1987 года Стивена перевели в среднюю школу. Какое-то время Крис продолжал проявлять заботу о Стивене, встречался с ним в выходные, выбирался за город на этюды и даже ездил с ним в Нью-Йорк и Париж. Но в мае 1989 года обстоятельства изменились, и Крис почти перестал встречаться со своим подопечным. Оставшись без попечителя, Стивен почти потерял интерес к рисованию. Похоже, ему был нужен новый наставник, который смог бы «встряхнуть» его. Сам Стивен, казалось, не очень переживал, что Крис оставил его, и в тех редких случаях, когда они все же виделись, особо радостных эмоций не проявлял. Обычный ребенок, перестав контактировать с тем, кто долгое время о нем заботился, как правило, огорчается, тоскует по этому человеку. Со Стивеном ничего подобного не случилось.
Кристофер Гиллберг[180] в одной из своих работ рассказал об аутичном подростке, мать которого только что умерла. Когда этого подростка спросили о его чувствах, он спокойно ответил: «Не беспокойтесь, со мной все в порядке. Я страдаю синдромом Аспергера, а этот недуг делает человека менее восприимчивым к потере родных и близких». Стивен в такой ситуации, конечно, никогда бы так не ответил, но все же интересно было бы знать, не воспринял ли он расставание с Крисом с той же апатичностью, с какой пациент Гиллберга отнесся к кончине матери, и не является ли подобная апатичность его характерной чертой при общении с другими людьми.
