Владимир Леви - Я и Мы
Это люди, которым трудно справляться с собой. В том или ином отношении. В тех или иных ситуациях. Те, чья мозговая автоматика в чем-то отказывает, бунтует, не подчиняется. Кому необходимо лучше, надежнее управлять стихиями своей психики. Чьи душевные силы пришли в несоответствие с собственными целями и требованиями реальности. Кому просто плохо.
Каждый раз стараешься распутать цепочку причин и следствий. Редко это удается так, как хотелось бы. И всегда: одни звенья цепочки лежат внутри человека, другие вне. В сложнейшем переплетении.
Когда я встречаюсь со столь нередкими в моей практике случаями дисгармонии коллектива и личности (не ужился на работе, вступил в конфликт, ни с кем не интересно, ни с кем не сошелся и т. д.), я стараюсь, конечно, разобраться: кто виноват, где центр тяжести?
Бывает всякое. Во множестве этих случаев оказывается, что сама личность несет в себе какие-то изъяны, препятствующие общению. Различные виды психопатологии. Бред отношения и преследования, идеи величия. Завышенные претензии, эгоцентризм, импульсивность, агрессивность, несдержанность.
Наконец, просто глупость, очень часто глупость какая-то изолированная, именно в межличных отношениях при полной профессиональной пригодности — своеобразная психологическая слепота, неспособность предвидеть реакции других людей (это иногда бывает и при легкой недостаточности функций лобных долей мозга).
А есть случаи, когда глуп и слеп коллектив. Когда он жесток, деспотичен, и несправедлив, и предательски равнодушен. И вот непонятый озлобляется, закусывает удила…
Но гораздо чаще все-таки сталкиваешься с обратным. Как раз коллектив, и только он, коллективная работа, коллективная человечность удерживают пошатнувшуюся личность в достоинстве и гармонии с собой. Удерживают, пока могут, насколько могут. Только этим и держатся многие мои пациенты. Мы этого не ценим и не замечаем, потому что у нас это норма; некоторые оценивают это, только побывав за границей, познакомившись с иными, голо-денежными отношениями.
Поразительно, насколько живуче в людях это стремление к сообществу, к единомыслию и единочувствию, как силен инстинкт бегства от одиночества.
Не нашедший себя в одном коллективе ищет другой, третий…
Сходятся между собой, поддерживают и возвышают друг друга даже глубоко дефектные психические инвалиды, сверхскромные труженики лечебно-трудовых мастерских.
Каждое «я» живет во множестве «мы», и если их вычеркнуть, останется, пожалуй, только животное или еще меньше. Социальность составляет самое наше существо, хоть мы и насквозь биологичны.
ПРАВО НА БРЕД
(Размышления о безотчетном общении)
Когда-нибудь речь исчезнет, говорят фантасты. И станут люди общаться телепатическим или еще каким-нибудь парапутем и совершенно понимать друг друга.
Это когда-нибудь. А пока что повседневная нагрузка слова в нашем общении и мышлении столь велика, что мы в конце концов привыкаем думать, будто слово умеет и знает все. Мы забываем, что есть миры и миры, невместимые в слово, и музыка только один из них.
Между тем совсем рядом с речью, в тесной с ней спайке и такой же рядовой повседневности работают и иные средства общения, древние и неумирающие. Проще всего разглядеть их, обратившись к нашим четвероногим приятелям.
Незадолго до первой мировой войны сенсационную известность приобрел сеттер Дон, состоявший на службе в своре германского императора. Пес этот умел говорить по-немецки. Лексика его, правда, была не слишком богата. Hunger (голод), Kuchen (пирог), ja (да), nein (нет), да свое собственное имя Дон — вот и все, что мог он произнести в ответ на задаваемые вопросы; кроме того, он, как уверяли, выкрикивал еще по собственной инициативе «ruhe!» (тише! спокойно!), когда другие собаки лаяли слишком громко.
Это не кажется столь уж невероятным, если мы примем во внимание характерные особенности немецкого произношения; однако авторитетная ученая комиссия, исследовавшая феномен, подчеркнула в своем отчете, что Дон не рычит и не вылаивает слова, но очень отчетливо произносит, и в подтверждение увековечила звуки собако-человеческой речи на фонографе (запись не сохранилась).
Тем же знаменит был и кот русского поэта П. В. Быкова по имени Мамонт: говорил этот кот, естественно, по-русски. На вопрос, хочется ли ему есть, он обыкновенно отвечал «да-да», а на вопрос, чего же именно он желает, произносил: «мя-я-а-са». В минуты душевной депрессии он выговаривал: «бе-едный Ма-а-мопт», — и, если ему отвечали в том же тоне, мог поддерживать беседу.
В наше время таких феноменов уже не встретишь, слишком придирчивы стали ученые комиссии. Зато в том, что с животными можно общаться без помощи слов, ученые не сомневаются.
«Моя старая собака Тито, чья праправнучка живет сейчас в нашем доме, — пишет Лоренц в книге «Круг царя Соломона», — могла точно определять, кто из моих гостей действует мне на нервы и когда именно. Ничто не могло помешать ей наказать такого человека, и она неизменно проделывала это, мягко кусая его в ягодицу. Особой опасности всегда подвергались авторитетные пожилые джентльмены, которые в разговоре со мной занимали хорошо известную позицию: «Вы ведь слишком молоды…» Не успевал гость произнести нравоучение, как его рука с тревогой хваталась за то место, которое Тито пунктуально использовала для вынесения своего приговора. Я никогда не мог понять, как это происходит, — собака лежала под столом и не видела ни лиц, ни жестов гостей, сидевшил вокруг него. Как она узнавала, с кем именно я разговаривал и спорил?»
Как?.. Но ведь было еще много каналов… Видела ноги. Слышала голоса. Дыхание… Разве мало? По интонации и движениям. По подергиваниям коленок…
«Для передачи настроения совсем не обязательны такие грубые действия, как, скажем, зевота. Напротив, ее характерная черта — как раз в малозаметности сигналов: их очень трудно уловить даже опытному набюдателю. Загадочный аппарат передачи и приема подобных сигналов чрезвычайно стар, он гораздо древнее самого человеческого рода и, несомненно, вырождается по мере того, как совершенствуется наш язык».
Мы уже много говорили о механизме непроизвольного прогнозирования. Мне кажется, что ключ к психологии собаки — удивительная способность к двигательному предвидению, я бы сказал, высокоразвитое двигательное воображение. Собака мысленно (не знаю, как сказать иначе) продолжает каждое ваше движение, в том числе и те мельчайшие, в которых вы сами себе не отдаете отчета. Она их видит словно под микроскопом и, наверное, не только видит, но и слышит. Легко понять, почему у нее развилась из рода в род такая способность: она и охотник и сторож. В какие-то доли секунды она должна определить, как поведет себя другое животное, другая собака, человек, — очень конкретно: куда побежит, что сделает — ударит, укусит?.. Определить стратегию, тактику… Круг рабочих гипотез, конечно, весьма ограничен, но ваша собака знает лучше вас, свернете ли вы направо или налево, пойдете по этой дороге далеко или только несколько шагов, а потом обратно. Отсюда и животная квазителепатия а-ля Дуров. Бульдог Дези, выделывавший по мысленным приказам невероятные антраша, ввел в заблуждение самого Бехтерева.
Из непрерывного, предвосхищающего двигательного прогнозирования получается, между прочим, и типичный собачий бред отношения: полнейшая убежденность пса в том, что ежели вы приближаетесь к нему в момент, когда он занялся костью, значит, вы вознамерились отнять у него эту кость. Основания на то: во-первых, кость вкусная, мозговая, а во вторых, раз вы делаете одно движение, значит будет и следующее, в том же направлении, и приходится зарычать, а коли не понимаете, то и тяпнуть — если вы даже свой человек, даже хозяин. И правильно.
Настоящее общение с животным есть высокоинтеллектуальный процесс, ничуть не менее сложный, чем общение с ребенком или взрослым человеком. Это искусство, и особенно хорошо оно дается именно тем людям, которые в общении с себе подобными далеки от успеха.
Детские психопатологи заметили, что шизоидные и умственно отсталые дети нередко относятся к животным с особой любовью и пользуются взаимностью (как тургеневский Герасим…). Может быть, в таких случаях, когда специально человеческие каналы общения чем-то подавлены, заблокированы, древние механизмы высвобождаются.
В современной цивилизации интеллект, по существу, отождествляется с развитием словесно-логическим, речевым. Но есть наверное, и внеречевой интеллект, двигательный, чувственный, эмоциональный, — то, что может быть несравненно выше у какого-нибудь идиота, нежели у человека, которого признают по современным канонам вполне полноценным. Да, это нечто издревле темное, но, быть может, этому принадлежит более почетная роль в будущем.
