Александр Лурия - Романтические эссе
Вскоре экспериментатор начал испытывать чувство, переходящее в растерянность. Увеличение ряда не приводило Ш. ни к какому заметному возрастанию трудностей, и приходилось признать, что объем его памяти не имеет ясных границ. Экспериментатор оказался бессильным в, казалось бы, самой простой для психолога задаче — измерении объема памяти. Я назначил Ш. вторую, затем третью встречу. За ними последовал еще целый ряд встреч. Некоторые встречи были отделены днями и неделями, некоторые — годами.
Эти встречи еще более осложнили положение экспериментатора.
Оказалось, что память Ш. не имеет ясных границ не только в своем объеме, но и в прочности удержания следов. Опыты показали, что он с успехом — и без заметного труда — может воспроизводить любой длинный ряд слов, данных ему неделю, месяц, год, много лет назад. Некоторые из таких опытов, неизменно оканчивавшихся успехом, были проведены спустя 15–16 лет (!) после первичного запоминания ряда и без всякого предупреждения. В подобных случаях Ш. садился, закрывал глаза, делал паузу, а затем говорил: «Да-да… это было у вас на той квартире… вы сидели за столом, а я на качалке… вы были в сером костюме и смотрели на меня так… вот… я вижу, что вы мне говорили…» — и дальше следовало безошибочное воспроизведение прочитанного ряда.
Если принять во внимание, что Ш. к этому времени стал известным мнемонистом и должен был запоминать многие сотни и тысячи рядов, этот факт становится еще более удивительным.
Все это заставило меня изменить задачу и заняться попытками не столько измерить его память, сколько дать ее качественный анализ, описать ее психологическую структуру.
В дальнейшем к этому присоединилась и другая задача, о которой было сказано выше, — внимательно изучить особенности психических процессов этого выдающегося мнемониста.
Этим двум задачам и было посвящено дальнейшее исследование, результаты которого сейчас — спустя много лет — я попытаюсь изложить систематически.
Его память
Изучение памяти Ш. началось в середине двадцатых годов, когда он был сотрудником газеты. Оно продолжалось много лет, когда он, перебрав несколько профессий, стал мнемонистом, выступавшим со сцены.
За это время процессы запоминания Ш., сохраняя свою исходную структуру, обогатились новыми приемами и стали психологически иными.
Мы рассмотрим особенности его запоминания на последовательных этапах.
Исходные фактыВ течение всего нашего исследования запоминание Ш. носило непосредственный характер, и его механизмы сводились к тому, что он либо продолжал видеть предъявляемые ему ряды слов или цифр, либо превращал диктуемые ему слова или цифры в зрительные образы. Наиболее простое строение имело запоминание таблицы цифр, написанных мелом на доске.
III. внимательно вглядывался в написанное, закрывал глаза, на мгновение снова открывал их, отворачивался в сторону и по сигналу воспроизводил написанный ряд, заполняя пустые клетки соседней таблицы, или быстро называл подряд данные числа. Ему не стоило никакого труда заполнять пустые клетки нарисованной таблицы цифрами, которые указывали ему вразбивку, или называть предъявленный ряд цифр в обратном порядке. Он легко мог назвать цифры, входящие в ту или другую вертикаль, «прочитывать» их по диагонали или, наконец, составлять из единичных цифр одно многозначное число.
Для запечатления таблицы в 20 цифр ему было достаточно 35–40 секунд, в течение которых он несколько раз всматривался в таблицу; таблица в 50 цифр занимала у него несколько больше времени, но он легко запечатлевал ее за 2,5–3 минуты, в течение которых он несколько раз фиксировал таблицу взором, а затем — с закрытыми глазами — проверял себя.
Вот типичный пример одного из многих десятков проводившихся с ним опытов (опыт 10/V 1939 г.).
Таблицу, написанную на листе бумаги (табл. 1), он с перерывами и мысленной проверкой рассматривал в течение 3 минут.
Таблица 1
Воспроизведение этой таблицы (последовательное называние всех чисел подряд) заняло у него 40 секунд; цифры произносились им ритмически, и в произнесении их почти не было пауз. Воспроизведение цифр третьей вертикали давалось медленнее и потребовало 1 минуту 20 секунд. Цифры второй вертикали он назвал за 25 секунд: воспроизведение всех цифр в обратном порядке потребовало 30 секунд; называние цифр по диагонали (четырьмя идущими зигзагом линиями) — 35 секунд; воспроизведение цифр по рамке таблицы — 50 секунд. Превращение всех 50 цифр в одно многозначное число и прочтение этого 50-значного числа заняло у Ш. 1 минуту 30 секунд.
Как было уже сказано, проверка «считывания» этого ряда, проведенная через несколько месяцев, показала, что Ш. воспроизводит «запечатленную» таблицу с той же полнотой и приблизительно в те же сроки, которые ему были нужны при первичном воспроизведении. Различие заключалось лишь в том, что ему требовалось больше времени для того, чтобы «оживить» всю ситуацию, в которой проводился опыт, — «увидеть» комнату, в которой мы сидели, «услышать» мой голос, «воспроизвести» себя, смотрящего на доску. На самый процесс «считывания» добавочного времени почти не уходило.
Аналогичные данные получались при предъявлении ему таблицы, составленной из букв, четко написанных на доске или на листе бумаги.
На «запечатление» и «считывание» бессмысленных рядов букв (в табл. 2 приведен опыт, проделанный с Ш. в присутствии академика Л. А. Орбели) ушло приблизительно такое же время, как и на «запечатление» и «считывание» таблицы цифр. Воспроизведение материала Ш. осуществлял с такой же легкостью, и как объем, так и прочность запечатлеваемого материала, по-видимому, не имели никаких отчетливых границ.
Таблица 2
Как же протекал у Ш. процесс «запечатления» и последующего «считывания» предложенной таблицы?
Мы не имели другого способа ответить на этот вопрос, кроме прямого опроса нашего испытуемого.
С первого взгляда результаты, которые получились при опросе Ш., казались очень простыми.
Ш. заявлял, что он продолжает видеть запечатлеваемую таблицу, написанную на доске или на листе бумаги, и он должен лишь «считывать» ее, перечисляя последовательно входящие в ее состав цифры или буквы. Поэтому для него в целом остается безразличным, «считывает» ли он эту таблицу с начала или с конца, перечисляет элементы вертикали или диагонали или читает цифры, расположенные по рамке таблицы. Превращение отдельных цифр в одно многозначное число оказывается для него не труднее, чем это было бы для каждого из нас, если бы ему предложили проделать эту операцию с цифрами таблицы, которую можно было длительно разглядывать.
«Запечатленные» цифры Ш. продолжал видеть на той же черной доске, как они были показаны, или же на листе белой бумаги; цифры сохраняли ту же конфигурацию, которой они были написаны, и если одна из цифр была написана нечетко, Ш. мог неверно «считать» ее, например принять 3 за 8 или 4 за 9. Однако уже при этом счете обращают на себя внимание некоторые особенности, показывающие, что процесс запоминания носит вовсе не такой простой характер.
СинестезииВсё началось с маленького — и, казалось бы, — несущественного наблюдения.
Ш. неоднократно замечал, что, если исследующий произносит какие-нибудь слова, например говорит «да» или «нет», подтверждая правильность воспроизводимого материала или указывая на ошибки, на таблице появляется пятно, расплывающееся и заслоняющее цифры, и он оказывается принужден внутренне «менять» таблицу. То же самое бывает, когда в аудитории возникает шум. Этот шум сразу превращается в «клубы пара» или «брызги», и «считывать» таблицу становится труднее.
Эти данные заставляют думать, что процесс удержания материала не исчерпывается простым сохранением непосредственных зрительных следов и что в него вмешиваются дополнительные элементы, говорящие о высоком развитии у Ш. синестезии.
Если верить воспоминаниям Ш. о его раннем детстве — а к ним нам еще придется возвращаться особо, — такие синестезии можно было проследить у него еще в очень раннем возрасте.
«Когда — около 2 или 3 лет, — говорил Ш., — меня начали учить словам молитвы на древнееврейском языке, я не понимал их, и эти слова откладывались у меня в виде клубов пара и брызг… Еще и теперь я вижу, когда мне говорят какие-нибудь звуки…»
Явление синестезии возникало у Ш. каждый раз, когда ему давались какие-либо тоны. Такие же (синестезические), но еще более сложные явления возникали у него при восприятии голоса, а затем и звуков речи.
Вот протокол опытов, проведенных над Ш. в лаборатории физиологии слуха Института неврологии Академии медицинских наук.
