Павел Симонов - Темперамент. Характер. Личность
Нетрудно видеть, что информационная теория охватывает и отражательно-оценочную и регуляторные функции эмоций. Соотнося события внешнего мира с потребностями организма, эмоции оценивают значение этих событий для субъекта, ибо значимо только то, что может либо способствовать, либо препятствовать удовлетворению потребностей. Эмоции оказываются универсальной мерой значимости, своеобразной «валютой мозга». Вспомним, что и в сфере экономики цена представляет собой весьма динамическую величину, зависящую от соотношения спроса (потребности) и предложения, т. е. возможности эту потребность удовлетворить. Категория цены возникает только в случае обмена, сравнения объектов, подлежащих оценке. Точно так же роль эмоций отнюдь не сводится к простому сигнализированию полезного или вредного. Эмоции дают возможность выяснить, что и в какой мере представляется наиболее важным для организма, требует первоочередного удовлетворения.
Многообразные регуляторные функции эмоций обусловлены их отражательно-оценочной функцией, вытекают из нее. Минимизация отрицательных эмоций и максимизация положительных организуют поведение в системе координат «потребность — возможность ее удовлетворения». Дело в том, что разные, часто противоречащие одна другой потребности, трансформируясь в конкретные поступки, конкурируют друг с другом не сами по себе, но с участием порождаемых ими эмоций, т. е. с учетом той или иной перспективы (прогноза) их удовлетворения. Так, например, в ситуации боя потребность самосохранения и социально детерминированная потребность следовать определенным этическим нормам поведения переживается субъектом как борьба между эмоцией страха и чувством долга, чувством стыда при мысли, что «я могу покинуть доверенный мне пост». За борьбой «чувств» страха и долга скрывается и в ней обнаруживается столкновение двух противоположных тенденций, противоположных, путей трансформации разных потребностей. Какая из них победит? Та, которая вызовет более сильную эмоцию!
Говоря о зависимости эмоций не только от величины и силы потребности, но и от вероятности ее удовлетворения, следует помнить, что вероятность достижения цели в огромной, подчас решающей степени зависит от действий самого субъекта, его прединформированности, от того, в какой мере он вооружен соответствующими знаниями и навыками и в какой мере он способен эти навыки реализовать. Иногда человек очень бурно переживает отрицательную эмоцию, порожденную низкой вероятностью удовлетворения имеющейся у него потребности, и вместе с тем он ничего не предпринимает для изменения сложившейся ситуации. Такие случаи убеждают, что для трансформации мотива необходим (хотя и не всегда!) некий дополнительный механизм, который принято именовать волей. По некоторым своим характеристикам волевые качества субъекта близки к тому параметру, который В. Д. Небылицын обозначил менее определенным на наш взгляд термином «активность». Сам Небылицын категорию воли не рассматривал и к ней не прибегал.
К специальному рассмотрению воли как своеобразной я парадоксальной потребности мы обратимся в дальнейшем. Здесь стоит лишь отметить ее функцию ограничителя силы влияния эмоций. Назначение эмоций — трансформация потребностей по пути наименьшего сопротивления. Эмоции автоматически указывают на все наиболее доступное и на все наименее доступное в данной ситуации применительно ко всем одновременно существующим потребностям субъекта. Поскольку сила эмоции зависит не только от силы каждой из потребностей, но и от возможности их удовлетворения, эмоция направляет человека к наиболее доступному в данных конкретных условиях. Эмоция — традиционный источник соблазнов, вплоть до ведущих к преступлению. Воля, напротив, ориентирует человека на труднодоступное, на требующее преодоления препятствий. Пока мы не касаемся вопроса о социальной ценности эмоций и воли. Ведь, как известно, развитая воля может быть отвратительно злой, а самая непосредственная, «бездумная» эмоция оказывается прекрасной: таковы бесчисленные подвиги самопожертвования.
Выше мы упоминали о том, что оценка вероятности (возможности) удовлетворения потребности происходит как вполне осознанно, так и на уровне, не получающем отражения в сознании. Иногда эмоция возникает в результате всестороннего и вполне рационального анализа ситуации — вплоть до парадоксальных случаев, когда такой анализ ведет к нежелательным последствиям. Антуан де Сент-Экзюпери пишет о летчике, потерпевшем аварию в горах: «... начиная со второго дня, больше всего уходило сил на то, чтобы не думать... положение было уж очень безнадежным, чтобы иметь мужество идти, надо было поменьше размышлять о своем положении»[18]. Однако весьма часто эмоция оказывается как бы непосредственным откликом на изменение обстановки, и работа мозга по анализу этой обстановки ускользает от сознания, — тем более, что такой анализ осуществляется чрезвычайно быстро. Канадский ученый Д. Хебб убедительно показал, что страх — это отнюдь не реакция на угрозу, но эмоциональная реакция на степень защищенности субъекта от нависшей над ним угрозы. Казалось бы, не все ли равно: опасность, от которой я защищен, перестает быть опасностью. Тем не менее стремительно развертывающаяся (хотя и неосознаваемая) оценка защищенности требует дополнительных операций, включающих и учет совершенства навыков, и время, необходимое для соответствующих действий, и степень усталости субъекта и многое другое. Быстрота подобной оценки объясняется богатством ранее накопленного опыта, высокой автоматизацией необходимых действий, детали которых давно уже перестали контролироваться сознанием. Вот почему, встретив опасность, мы как бы «сразу» чувствуем страх, поскольку подготовка и оформление этого страха осуществлены мозгом на уровне подсознания.
Вместе с тем имеется и другая разновидность эмоций, формирующихся также вне контроля сознания, но существенно отличных от только что описанных. Мы имеем в виду те трудно определимые словами «предчувствия», которые возникают в процессе творческой деятельности и связаны с представлением об интуиции. У человека, занятого решением какой-либо трудной задачи, вдруг появляется радостное ощущение близости этого решения или, напротив, отрицательное чувство отдаления, ухода от желанной цели. Ни в первом, ни во втором случае человек не может объяснить, почему у него возникло это эмоционально окрашенное состояние. Тем не менее оно побуждает субъекта остановиться, прекратить дальнейшие поиски и попытаться сознательно разобраться в том, соответствует или не соответствует эмоциональная оценка ситуации реальному положению вещей.
По-видимому, в данном случае также имело место изменение — возрастание или уменьшение — вероятности достижения цели, следствием чего и явилась эмоциональная реакция, хотя оценка вероятности произошла на неосознаваемом уровне. Механизм формирования этой эмоции существенно отличается от случая с «мгновенной» эмоцией страха. Там оценка угрозы базировалась на врожденном или приобретенном, но отработанном до автоматизма опыте, на готовых «образцах» действий с учетом их эффективности, обнаружившейся в прошлом. Что же касается творческой деятельности, то здесь возникший вариант решения (гипотеза, догадка) еще только подлежит сопоставлению с действительностью с целью проверки его правильности или ошибочности. В первом случае вмешательство сознания излишне, оно бы только затруднило и замедлило процесс оценки внезапно сложившейся обстановки. Во втором случае вмешательство сознания преждевременно: под давлением накопленного опыта оригинальная догадка может быть с ходу отвергнута как нелепая, противоречащая всему, что было известно ранее. Вот почему неосознаваемую стадию порождения новых гипотез уместнее относить не к подсознанию, а к деятельности какого-то иного механизма. Работу этого механизма в сфере художественного творчества великий режиссер и теоретик сценического искусства К. С. Станиславский предпочел назвать сверхсознанием, которое вооружает сознание информацией особого рода. Источником этой информации также служит прошлый опыт субъекта. Но это — следы где-то, когда-то случайно промелькнувших связей, самых отдаленных ассоциаций, не находивших прежде практического или теоретического применения, не вошедших в обиход сознания, не оформленных в понятия, не имеющих названий и, разумеется, практикой не проверенных. Такое вмешательство сверхсознания часто бывает труднообъяснимо, но весьма впечатляюще. Оно сопровождается эмоцией, как правило, ярко положительной. В результате деятельность сверхсознания (интуиция) отождествляется с эмоцией и возникает иллюзия творческих функций самих эмоций, хотя на самом деле они — лишь показатель хода решения творческой задачи.
