Джефф Роллс - Классичексие случаи в психологии
В этот период с матерью Кларка произошел несчастный случай, имевший важные последствия для всей семьи. Однажды, когда эта старая женщина переходила дорогу, чтобы купить мороженое своему внуку, ее насмерть сбил автомобиль, скрывшийся затем с места происшествия. Кларк был очень привязан к своей матери и после трагедии впал в глубокую депрессию. Виновный в происшествии водитель отделался условным наказанием. Кларк чувствовал себя оскорбленным: он счел, что общество отнеслось к нему несправедливо, и начал все больше и больше изолировать себя от окружающего мира. Он решил, что сможет обойтись без этого мира и его семья должна последовать его примеру. Кларк бросил работу и заперся в собственном доме.
К несчастью, Кларк посчитал, что лучший способ защитить свою семью состоит в том, чтобы держать ее взаперти. Он думал, что обязан помешать этому злобному миру воспользоваться уязвимостью своих близких. А они в самом деле были очень уязвимы, оттого вынуждены оставаться его пленниками в течение последующего десятилетия. Возможно, Кларк не осознавал, что они беззащитны перед его собственным пагубным поведением, которое причиняло им гораздо больше вреда, чем любое зло, с которым они могли столкнуться в окружающем мире.
Изоляция
После того, как история Джини стала достоянием гласности в результате посещения матерью и дочерью бюро социального обеспечения, было установлено, что девочка провела почти всю свою жизнь (тринадцать лет) в маленькой спальне в доме на Голден Вест авеню в городке Тампл-Сити в Калифорнии. Большую часть времени она была вынуждена сидеть на детском стульчике-туалете. На ее ягодицах от многолетнего сидения на этом приспособлении образовался след в виде круговой мозоли. Девочка имела возможность лишь шевелить своими конечностями и пальцами рук и ног. Иногда на ночь ее помещали в узкий спальный мешок, который напоминал скорее смирительную рубашку. Затем девочку укладывали на детскую кроватку с проволочным матрацем и накрывали проволочной сеткой.
Ей строго запрещали издавать любые звуки, а если она нарушала запрет, то отец бил ее палкой. Сам он в ее присутствии лишь издавал лающие звуки и рычал на нее подобно собаке. Брат Джини по указанию отца разговаривал с ней крайне редко. В доме брат и мать общались друг с другом шепотом из страха вызвать раздражение Кларка. В своем уединении Джини вряд ли слышала какие-то звуки, поэтому не удивительно, что она молчала. Ее зрение также никак не стимулировалось: в комнате имелось всего два окна, которые были практически полностью завешены шторами, пропускавшими минимум света. Все, что она могла видеть за стеклом, — это крошечный кусочек неба.
Иногда Джини позволяли «играть» с двумя полиэтиленовыми плащами, висевшими в комнате. Случалось, ей разрешали смотреть тщательно отобранные картинки; любые изображения, способные будить мысли, безжалостно выбрасывались отцом. Пустые катушки из-под ниток были фактически ее единственными «игрушками».
Джини давали очень мало еды: детское питание, хлопья и изредка сваренные вкрутую яйца. Девочку быстро и в полной тишине кормил брат, так что контакты с ней были сведены к минимуму. Если она давилась или отказывалась есть, то ей размазывали еду по лицу. Такой порядок поддерживался Кларком; трудно представить себе существование маленького ребенка в более ужасных условиях. Кларк сказал жене, что ребенок не проживет более двенадцати лет, но если дольше, то Ирена сможет попытаться обратиться за помощью. К счастью, девочка прожила этот срок, Ирена решила каким-то образом изменить ситуацию. После отвратительной ссоры, во время которой Кларк угрожал убить жену, она ушла из дома вместе с Джини. Через несколько дней они оказались в бюро социального обеспечения, где эта история всплыла наружу.
Реабилитация
На период проведения расследования уход за Джини осуществляли в детской больнице Лос-Анджелеса. Ее родители, обвинявшиеся в жестоком обращении с малолетним ребенком, должны были предстать перед судом 20 ноября 1970 года. Но утром того дня Кларк пустил себе пулю в правый висок. Он оставил две посмертные записки: в первой объяснялось, где полиция может найти его сына, а вторая содержала следующие слова: «Мир никогда не поймет». Ирена уже находилась в суде, когда ей сообщили эту новость. Она не признала своей вины, объяснив все случившееся жестокой тиранией мужа; ее доводы были признаны убедительными. Казалось, что Джини и Ирена наконец-то могут начать новую жизнь.
В больнице врачи обследовали девочку и начали лечение от истощения. В свои тринадцать лет она весила всего 25 килограммов и имела рост 135 сантиметров. Джини была невоздержанной в еде и не могла жевать твердую пищу. Она не могла правильно глотать, выделяла избыточное количество слюны и постоянно выражала недовольство. Одежда девочки часто была забрызгана слюной, она непроизвольно мочилась, когда приходила в возбуждение. Кроме того, она не могла фокусировать свое зрение на предметах, удаленных от нее более чем на три-четыре метра. Зачем ее глазам было фокусироваться на том, что находилось за пределами ее спальни? У нее было два ряда зубов и очень жидкие волосы. Она ходила с большим трудом и не могла нормально двигать руками и ногами. По-видимому, она не ощущала тепла или холода. Она никогда не кричала и вряд ли могла разговаривать. Понимая некоторые слова, такие как «мать», «синий», «гулять» и «дверь», она могла произносить лишь несколько коротких отрицательных фраз, которые сливала в одно слово, например «мнехватит» и «большененадо».
Тестирование
Психолог детской больницы Джеймс Кент приступил к оценке когнитивных и эмоциональных способностей Джини. Он заявил, что «из всех детей, которых мне когда-либо приходилось видеть, она является ребенком с наиболее серьезными повреждениями. ... Жизнь Джини представляет собой невозделанное поле».[7] Из-за ее фактического неумения говорить было невероятно трудно оценить интеллект девочки. Казалось, что она была способна выражать лишь немногие эмоции, такие как страх, раздражение и, как это ни удивительно, веселье. Однако ее раздражение всегда было направлено вовнутрь — она царапала лицо и мочилась, но никогда не издавала ни звука.
Тем не менее Джини демонстрировала быстрые успехи. Уже на третий день пребывания в больнице она помогала одевать себя и научилась пользоваться туалетом. Через несколько месяцев было замечено, что она делала угрожающие жесты в адрес девочки из реабилитационного центра, носившей платье, которое прежде носила она сама. Наблюдатели с удовольствием отметили, что это был первый случай, когда раздражение было направлено наружу. Она также стала хранить у себя различные предметы, в частности книги, и, по-видимому, начала вырабатывать ощущение собственного Я.
Месяц спустя, когда Кент уходил из палаты после серии наблюдений, она попыталась задержать его, схватив его за руку. По-видимому, у нее стали развиваться дружеские отношения с некоторыми из ее взрослых помощников.
Джини участвовала в различных тестах на проверку интеллекта и за несколько первых месяцев продемонстрировала замечательные успехи. В некоторых областях она за два месяца добилась тех результатов, которые предполагалось добиться от нее через год. Однако в развитии девочки наблюдалась нестабильность: где-то она преуспевала, а где-то заметно отставала. Ее уровень овладения языком оставался крайне низким, но зато она стала участвовать в играх с другими людьми и перестала избегать физических контактов. Она научилась мыться в ванне так, как это делают дети в девятилетнем возрасте, однако по способности пережевывать пищу ничем не отличалась от годовалого ребенка.
Ей нравились дневные прогулки за пределами больницы. Для Джини все было новым и волнующим. Обычно люди, которых она встречала, были очень дружелюбными. Ей дарили подарки совершенно незнакомые мужчины и женщины. Кертис чувствовала, что Джини является эффективным невербальным коммуникатором. Действительно, вскоре она стала свидетелем того, как ее подопечная успешно осуществляет бессловесные коммуникации — т. е. занимается своего рода телепатией.
Джини особенно нравились походы по магазинам, она собирала пластмассовые игрушечные ведерки разных цветов и хранила их у себя под кроватью. Ей очень хотелось иметь любые изделия из полимерных материалов. Ее одержимость этим желанием объяснялась теми самыми двумя полиэтиленовыми плащами, служившими ей игрушками во время заточения. Они были главным источником ее развлечений; возможно, она продолжала ассоциировать изделия из пластика с игрой.
Девочка также выработала представление о перманентности предметов: понимание того, что вещь существует даже тогда, когда она не видна (согласно Жану Пиаже, исследователю возрастной психологии, обычно это представление вырабатывается у детей в конце сенсомоторной стадии развития, приблизительно в двухлетнем возрасте). Кроме того, она могла осуществлять отсроченную имитацию, т. е. имитировала поведение, которое видела раньше. Она продемонстрировала эту способность, воспроизведя лай собаки, которую она видела утром того же дня. Джини становилась также все менее эгоцентричной, — она начинала понимать, что другие люди могут видеть вещи с иной точки зрения, что ее образ мышления не является единственно возможным. Наличие этой способности наблюдается на предоперационной стадии развития ребенка — в возрасте от двух до семи лет.
