Алексей Леонтьев - Основы психолингвистики
Подлинным событием в этнопсихолингвистике стало появление фундаментальной монографии Ли Тоан Тханга «Пространственная модель мира» (1993), где на высоком теоретическом уровне проанализирована специфика пространственной локализации во вьетнамской культурно-языковой общности по сравнению с русской.
Хорошо исследована национально-культурная детерминация семантики. Укажем, в частности, на исследования школы Осгуда, выполненные по методике «семантического дифференциала» ( Osgood , 1975), и на многочисленные интерпретации данных ассоциативных экспериментов (см., например, Залевская , 1977; 1979).
Этнопсихолингвистическая детерминация языкового сознания. Начнем с детерминированности отдельных психических процессов, в частности восприятия и памяти. Лучше всего здесь изучено оперирование с цветообозначениями. Не приводя огромной литературы вопроса, сошлемся только на один пример – исследование Буй Динь Ми (1973), который, в частности, показал, что расчленение цветового спектра оказывается различным при различном участии языка (с задачей расчленить и с задачей расчленить с одновременным обозначением) и что русские и вьетнамцы при решении задач на узнавание цветовых оттенков, как правило, пользуются разными стратегиями: вьетнамцы – «предметной» типа «цвет рассады риса», русские – «вербальной» типа «светло-светло-зеленый»). Другую группу составляют исследования культурно-языковой детерминированности процессов мышления: см. классическую книгу А.Р.Лурия (1974), а также Коул и Скрибнер , 1977; Тульвисте , 1988.
В отличие от этого уровня, уровень национально-культурной детерминированности образа мира, предметных значений, обязательно требует осознания этих значений. Работ по исследованию этого уровня несметное количество. Приведем здесь только три из них. Это известная книга-эссе Георгия Гачева «Национальные образы мира» (1988), цикл работ акад. Д.С.Лихачева (например, 1980, где анализируются различия понятий «воля» и «свобода», «храбрость» и «удаль»), а также монография Б.Х.Бгажнокова «Адыгский этикет» (1978). В ней вводится интересное понятие конструктивных принципов этикета и показана значимость этих принципов для поведения адыга двух базисных категорий: нэмыс – обобщенное выражение всех наиболее важных черт личности, ценимых народом: скромности, вежливости, честности, уважения к старикам, женщине, гостям и т.д. (буквально – «честь»), – и адыгагъэ, или «адыгство» – «…долг рыцарской чести, основанный на… идеализированных свойствах национального характера» ( там же , с.62).
Этнопсихолингвистическая детерминация общения. Сюда относится несколько отдельных проблем. Это средства общения (точнее, иерархия этих средств от целостных текстов до отдельных семантических единиц; при этом чем выше в иерархии стоит данное средство, тем большей национально-культурной вариантности оно подвержено), включая и неязыковые (прежде всего кинесику). Это функционально значимые особенности протекания процессов общения, например их проксемическая характеристика (скажем, как далеко стоят друг от друга люди при разных видах общения и от каких еще факторов зависит эта дистанция). И наконец, это этнопсихолингвистически детерминированные особенности общения, которые, однако, не несут никакой функции, никакой смысловой нагрузки. Примеры – темп речи (высокий, например, у венгров, у говорящих на языке ток-писин); способ заполнения пауз; способ разложения слова при необходимости его точно транслировать собеседнику (у русских – по слогам или с использованием собственных имен, у англичан – побуквенно с использованием общепринятых названий букв).
Очень интересное направление этнопсихолингвистических исследований, сейчас только начинающееся – это межкультурное и межъязыковое изучение звукосимволических оценок звуков речи (см. например, Журавлева , 1983).
В целом, как видно из содержания этой главы, этнопсихолингвистика как отдельная научная область скорее декларирована, чем действительно сформировалась. А необходимость в том, чтобы это формирование произошло, очевидна: накопленный сейчас материал по самым различным национально-культурным общностям осмыслен недостаточно и в основном используется как иллюстрация отдельных теоретических или методических положений.
Библиография
Акашина А.А., Формановская Н.И. Русский речевой этикет. М., 1968.
Бгажноков Б.Х. Адыгский этикет. Нальчик, 1978.
Буй Динь Ми, Леонтьев А.А. Экспериментальное исследование роли языка в перцептивной и мнемической деятельности//Общая и прикладная психолингвистика. М., 1973.
Гак В.Г. Русский язык в зеркале французского. Структура диалогической речи//Русский язык за рубежом. № 3. 1970; № 2. 1971.
Гачев Г. Национальные образы мира. М., 1988.
Журавлева Т.С. Содержательность звуков речи в межъязыковом аспекте. Автореф. дисс. … канд. психол. наук. Минск, 1983.
Залевская А.А. Межкультурный аспект проблемы ассоциаций//Словарь ассоциативных норм русского языка. М., 1977.
Залевская А.А. Межъязыковые сопоставления в психолингвистике. Калинин, 1979.
Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977.
Леонтьев А.А. Папуасские языки. М., 1974.
Ли Тоан Тханг. Пространственная модель мира: когниция, культура, этнопсихология (на материале вьетнамского и русского языков). М., 1993.
Лихачев Д.С . Заметки о русском//Новый мир, № 1. 1980.
Лурия А.Р. Об историческом развитии познавательных процессов. М., 1974.
Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.
Сорокин Ю.А. Исследование внеязыковой обусловленности психолингвистических явлений//Основы теории речевой деятельности. М., 1974.
Антипов Г.А., Донских О.А., Марковина И.Ю., Сорокин Ю.А. Текст как явление культуры. Новосибирск, 1989.
Тульвисте П. Культурно-историческое развитие вербального мышления. Таллин, 1988.
Этнопсихолингвистика. М., 1988.
Этнопсихолингвистические проблемы семантики. М., 1978.
Capell A. A Survey of New Guinea Languages. Sydney, 1969.
Ekman P., Friesen W., Ellsworth Ph. Emotion in the Human Face. New York, 1972.
Malinowski B. The problem of meaning in primitive languages//C.K.Ogden & I.A.Richards. The Meaning of Meaning. London, 1960.
Osgood Ch.E., May W.H., Miron M.S. Cross-Cultural Universals of Affective Meaning. Urbana, 1975.
A Field Manual for Cross-Cultural Study of the Acquisition of Communicative Competence/D.I.Slobin (ed.). Berkeley, 1967.
Watson O.M. Proxemic Behavior. A Cross-Cultural Study. The Hague – Paris, 1970.
Глава 11. Психопоэтика
Что такое психопоэтика. Этот термин в последние годы употребляется в различных, не вполне совпадающих значениях: обычно имеется в виду раздел психологии литературного творчества или психологии восприятия художественной литературы, связанный с психологической интерпретацией композиции, сюжета, образа автора и т.д. Исключением является, пожалуй, только В.А.Пищальникова ( Пищальникова и Сорокин , 1993), которая вкладывает в термин «психопоэтика» представление о психолингвистике художественной речи (художественного текста). Наше понимание еще более узкое – мы понимаем под психопоэтикой психолингвистику не всякой художественной речи, а только стихотворной. Иначе говоря, в нашем понимании психопоэтика занимается психолингвистическими особенностями стиха.
Здесь не место обосновывать то или иное общетеоретическое понимание поэтической речи, поэтики и художественного текста. Ограничимся самой общей характеристикой процесса порождения и восприятия художественной речи вообще и поэтической в частности и одновременно введем некоторые основные понятия.
Особенности порождения и восприятия поэтической речи. Искусство есть деятельность особого рода – художественное производство, художественное познание и художественное общение одновременно. Нас сейчас интересует художественное общение. Средством такого общения является квазиобъект искусства – такой элемент общения, который несет самостоятельную функциональную нагрузку [52] . Это может быть законченное художественное сообщение, а может быть осмысленный компонент такого сообщения, если этот компонент, даже взятый вне сообщения: а) ассоциируется слушателем, читателем, зрителем с каким-то определенным содержанием, б) это содержание не сводится к отображению абстрактно-понятийных, доступных словесному пересказу или математическому моделированию, признаков действительности. Квазиобъект искусства всегда перцептивно изоморфен отображаемой действительности: это не знак, а образ в психологическом смысле этого термина.
Он обладает очень большой степенью обобщенности и эвристичности. При восприятии квазиобъекта искусства (художественного образа) мне не нужно сначала отождествить этот образ с реальным предметом: достаточно воспринять те признаки этого образа, которые могут относиться к предмету или сколь угодно широкому классу предметов, но непременно являются носителями и трансляторами личностных смыслов. В квазиобъекте искусства нельзя выделить конечного множества признаков, перебрав которые, мы получим его полное описание. Поэтому восприятие искусства предполагает бессознательную поисковую деятельность, в ходе которой мы, воспринимая какие-то отдельные характеристики этого квазиобъекта, синтезируем из них не просто изображение, а изображение, отягощенное личностным смыслом, который вложил в него творец. Но личностный смысл потому и «личностный», что он соотнесен с целостной личностью человека, целостной системой его отношения к действительности. Можно сказать, что искусство есть личность, отображенная в квазиобъектной форме. При этом оно – своего рода полигон для развития эмоционально-волевых, мотивационных и других аспектов личности каждого из нас. Предельно четко эту мысль выразил Л.С.Выготский: «Переплавка чувств внутри нас совершается силой социального чувства, которое объективировано, вынесено вне нас, материализовано и закреплено во внешних предметах искусства, которые сделались орудиями общества…Искусство есть общественная техника чувства» ( Выготский , 1958, с.316 – 317).
