Рам Дасс - Все еще здесь. Приятие перемен, старения и смерти
Боль настойчиво привлекает к себе внимание. Она беспардонно вторгается в ваш мир, и от неё не отделаться, не научившись как-то создавать вокруг неё зону безопасности. Мне для этого пришлось прибегнуть ко всем известным мне техникам. И в конце концов они сработали. Мне помог такой метод перемещения на уровень души, как наблюдение за болью, а не отождествление с ней. Когда-то я долго беседовал с Махарадж-джи о боли. Занятия випассаной тоже помогли мне сделать боль объектом медитации.
Я до сих пор по вечерам занимаюсь медитацией випассана, ведь, когда пытаешься заснуть, боль чувствуется особенно сильно — в руках, плечах, ступнях. Мне трудно повернуться, изменить положение, поэтому мышцы затекают и начинают болеть. Но у меня есть дыхательный аппарат, которым я пользуюсь, чтобы избежать угнетения дыхания во сне; он усиливает звук дыхания, и я медитирую на этот звук, пока не вхожу в такое состояние, когда могу спокойно наблюдать за болью.
Помимо прочего, всё это показало мне, что я неадекватно относился к лекарственной марихуане. Поскольку я всегда пользовался марихуаной (как и остальными психоделиками) в духовном контексте, я не вполне понимал её роли в медицине. Раньше я думал лишь о её способности изменять сознание, но эта способность в действительности является лишь побочным эффектом её использования в качестве болеутоляющего средства. Я живу в Калифорнии — штате, где лекарственная марихуана легализована, — и у меня есть рецепт. Марихуана является одним из тех лекарств, которые больше всего помогли мне справиться со спазмами и болью, вызванной сокращением повреждённых инсультом мышц.
Пережитое показало мне, что работа с интенсивной болью требует искусности. Эго должно полностью прочувствовать боль (как и всё, посланное нам судьбой в данном воплощении), чтобы она стала эффективным средством обучения души. Однако, отдавшись боли, человек оказывается её заложником. Единственное решение заключается в том, чтобы находиться сразу на двух планах: полностью воспринимать боль, но при этом пребывать на уровне души. Жуть! Вы чувствуете остроту боли и одновременно трансцендируете её, пребывая в состоянии внутреннего свидетеля. Боль требует от вас выступать сразу и в роли эго, и в роли души. Вот такой она невероятный учитель.
Инсульт ознакомил меня со многими аспектами мира медицины. Я и понятия не имел, какие бывают врачи и физиотерапевты! Я многому научился у людей, лечивших меня. Замечательным учителем оказался доктор Чжу, специалист по акупунктуре. Обстановка, в которой он практиковал, несколько отличалась от привычной для Запада клиники. Все пациенты сидели вместе в большом зале на стульях, выстроенных вдоль стен. Доктор Чжу с ассистентами переходил от пациента к пациенту, задавал вопросы, втыкал иглы, что-то поправлял. Всё проходило весьма публично.
Во второй раз меня опять привезли к доктору Чжу на инвалидной коляске. Некоторое время врач занимался другими пациентами, а потом подошёл к стене, противоположной той, у которой сидел я, посмотрел прямо на меня и поманил меня пальцем. Я вопросительно показал на коляску, он жестом ответил: «Нет». Было ясно, что он требует от меня подойти к нему. До сих пор я ходил только с палочкой, и то лишь если меня кто-то поддерживал, а он хотел чтобы я пошёл сам. Пройти через этот огромный зал? Под взглядами всех этих посторонних людей? Но я подумал: «Он доктор!» Сила его приказа подняла меня с коляски, и я пошёл — качаясь и спотыкаясь, как малое дитя, — через комнату туда, где он стоял. Врачи считают, что больного лечат их техники, но мне кажется, что большее значение имеет их уверенность в эффективности этих средств. Это своего рода реанимация «от сердца к сердцу».
В те дни я испробовал все виды терапии: речевую терапию, трудотерапию, физиотерапию, акватерапию. Всё это взывало к моему эго: «Старайся! Разве не хочешь, чтобы тебе стало лучше? Закаляй волю!» Но я не поддавался этим наущениям, прикреплявшим меня к уровню эго. Инсульт стал игровым полем для нового слоя достижений: «Какого прогресса можно достичь? Сможешь ли ещё ходить?» Вместо того чтобы стремиться получить побольше «звездочек» за свои заслуги, я предпочёл спокойно отдаться кармическому развёртыванию моей жизни, подобному росту дерева или раскрытию бутона цветка.
Многих врачей моё поведение озадачило. Их удивляло, что моя реакция не соответствовала их ожиданиям. Один врач сказал: «Как вы можете быть таким радостным, когда у вас инсульт?» Я ответил: «Дело в том, что моё сознание находится на другом плане». Моё сознание не материально, оно не есть часть мозга. Мысли крутятся в мозге, но сознание не заключено в нём. Похоже, для врача это немного значило, но для меня такой подход всё меняет.
Другой доктор зашёл в мою палату и сказал: «Забавно — я главврач, но во всей больнице я лучше всего себя чувствую в этой комнате. Здесь так спокойно!» Инсульт интенсифицировал мой процесс исследования сознания, и в результате я понял: моё сознание не имеет пространственных рамок и не привязано к телу. Я прочувствовал это не как абстрактную концепцию, а как реальный факт. И это понимание наполнило меня покоем, который передался врачу.
Вокруг меня есть люди, которые верят в моё сознание и говорят: «Да, его сознание не пострадало!» Это доверие; они считают, что инсульт не сломил меня, и это помогает мне оставаться свободным. Но есть другие люди, которые думают, что мой ум должен был пострадать, — поскольку знают, как им самим было бы плохо в такой ситуации. Ко второй категории относится большинство медицинских работников, и поэтому в больнице так трудно осуществлять духовную работу. В больнице на меня смотрят как на тело, а тело пострадало от инсульта. Если я поддамся этим внушениям, появятся страдания.
Долгое время я мечтал о том, как было бы хорошо, если бы больницы функционировали как ашрамы, где пациенты и персонал участвовали бы в сатсанге{62} и воспринимали все действия, связанные с тем, чтобы «быть больным» и «быть врачом», как духовную практику. Теперь, после того как я испытал на себе больничную жизнь, мне очень хочется, чтобы мечты воплотились в реальность.
Помимо физических проблем, с инсультом у меня связаны интересные психологические изменения. Болезнь повлияла на все роли, которые я исполнял, и на моё отношение к ним. Инсульт прервал мои игры и позволил посмотреть на них по-новому. Теперь они не кажутся мне такими уж важными, ибо я не привязан к их плодам. Мне уже не очень хочется быть для людей кем-то или чем-то, играть в их игру. Я уже не чувствую себя обязанным всё время делать что-то для того, чтобы люди были мною довольны, и моё сознание стало немного свободнее.
Например, я всегда стремился к власти над людьми. Это было одной из моих мотиваций как учителя. На протяжении многих лет я был членом разного рода организаций, которые играли на этом моём желании, подпитывали его. Теперь все эти институты совсем не кажутся мне привлекательными.
Одной из самых серьёзных психологических проблем, возникших у меня после инсульта, стала потеря независимости. Я не мог ничего сделать без посторонней помощи: ни лечь в постель, ни встать с неё, ни помыться, ни поехать куда-то, ни приготовить завтрак. Мне было неловко звонить в колокольчик и просить помощника о тривиальных вещах: «Не мог бы ты закрыть окно? Не мог бы ты завязать мне шнурки?»
Я так болезненно реагировал на зависимость потому, что раньше был сверхнезависимым. Я всегда гордился своей независимостью. Теперь я вижу, как наша культура переоценивает независимость и насколько в ней недооценена зависимость. Я понял, как глубоко идеи Запада проникли в моё сознание и повлияли на мои жизненные приоритеты.
Независимость так привлекательна в частности потому, что даёт чувство неуязвимости. Превратившись в зависимого, я сразу же стал намного более уязвимым, но оказалось, что эта уязвимость открывает меня человечности. Я увидел, что из страха перед уязвимостью я отталкивал от себя человечность, предпочитая ей божественность. И я понял, какую услугу оказал мне инсульт, открывший мне человеческую уязвимость.
Теперь я вижу, как благодаря помощи окружающих становлюсь сильнее. В эти дни я принимаю помощь. Сегодня мне было бы уместнее писать книгу «Как вы можете мне помочь?», а не «Как я могу вам помочь?». Из помогающего я превратился в того, кому помогают. Это совершенно новая роль.
Я вижу своё отражение в умах тех, кто обо мне заботится. Для одних я являюсь частью их работы. Для других я приятель. Кто-то видит во мне больного человека. Кто-то воспринимает меня как известную личность. Для кого-то я интересный случай. Ещё для кого-то я ворчун. Я вижу, как в действиях тех, кто обо мне заботится, проявляется их индивидуальность. Некоторые из них всё ещё воспринимают меня таким, каким я был сразу после апоплексического удара, — очень слабым. Они всячески оберегают меня и не хотят, чтобы я делал что-то новое. Другие являются приверженцами школы «Это вы можете!» и требуют, чтобы я делал то, что кажется важным им.
