И Кон - Любовь небесного цвета
Однако формальная декриминализации содомии не означала прекращения уголовных преследований гомосексуалов под флагом борьбы с совращением несовершеннолетних и с "непристойным поведением". Официальная позиция советской медицины и юриспруденции в 1920-е годы сводилась к тому, что гомосексуализм - не преступление, а трудноизлечимая или даже вовсе неизлечимая болезнь: "Понимая неправильность развития гомосексуалиста, общество не возлагает и не может возлагать вину за нее на носителя этих особенностей... Подчеркивая значение истоков, откуда такая аномалия растет, наше общество рядом профилактических и оздоровительных мер создает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения гомосексуалистов были возможно безболезненнее и чтобы отчужденность, свойственная им, рассосалась в новом коллективе".
Тем не менее уже в 1920-х гг. возможности открытого философского и художественного обсуждения этой темы, открывшиеся в начале XX века, постепенно были сведены на-нет. Дальше стало еще хуже. 17 декабря 1933 г. было опубликовано Постановление ВЦИК, которое 7 марта 1934 г. стало законом, согласно которому "мужеложство" снова стало уголовным преступлением, эта норма вошла в уголовные кодексы всех советских республик. По статье 121 Уголовного кодекса РСФСР, мужеложство каралось лишением свободы на срок до 5 лет, а в случае применения физического насилия или его угроз, или в отношении несовершеннолетнего, или с использованием зависимого положения потерпевшего, - на срок до 8 лет. В январе 1936 г. нарком юстиции Николай Крыленко заявил, что гомосексуализм - продукт разложения эксплуататорских классов, которые не знают, что делать; в социалистическом обществе, основанном на здоровых принципах, таким людям, по словам Крыленко, вообще не должно быть места. Гомосексуализм был, таким образом, прямо "увязан" с контрреволюцией. Позже советские юристы и медики говорили о гомосексуализме преимущественно как о проявлении "морального разложения буржуазии", дословно повторяя аргументы германских фашистов.
Статья 121 затрагивала судьбы многих тысяч людей. В 1930-1980-х годах по ней ежегодно осуждались и отправлялись в тюрьмы и лагеря около 1000 мужчин. В конце 1980-х их число стало уменьшаться. По данным Министерства юстиции РФ, в 1989 г. по статье 121 в России были приговорены 538, в 1990 497, в 1991 - 462, в первом полугодии 1992 г. - 227 человек.
Система гулага сама способствовала распространению гомосексуальности Криминальная сексуальная символика, язык и ритуалы везде и всюду тесно связаны с иерархическими отношениям господства и подчинения, они более или менее универсальны почти во всех закрытых мужских сообществах. В криминальной среде реальное или условное (достаточно произнести, даже не зная их смысла, определенные слова или выполнить некий ритуал) изнасилование - прежде всего средство установления или поддержания властных отношений. Жертва, как бы она ни сопротивлялась, утрачивает свое мужское достоинство и престиж, а насильник, напротив, их повышает. При "смене власти" прежние вожаки, в свою очередь, насилуются и тем самым необратимо опускаются вниз иерархии. Дело не в сексуальной ориентации и даже не в отсутствии женщин, а в основанных на грубой силе социальных отношениях господства и подчинения и освящающей их знаковой системе, которая навязывается всем вновь пришедшим и передается из поколения в поколение.
Самые вероятные кандидаты на изнасилование - молодые заключенные. При медико-социологическом исследовании 246 заключенных, имевших известные лагерной администрации гомосексуальные контакты, каждый второй сказал, что был изнасилован уже в камере предварительного заключения, 39 процентов - по дороге в колонию и 11 процентов - в самом лагере. Большинство этих мужчин ранее не имели гомосексуального опыта, но после изнасилования, сделавшего их "опущенными", у них уже не было пути назад.
Ужасающее положение "опущенных" и разгул сексуального насилия в тюрьмах и лагерях подробно описаны в многочисленных диссидентских воспоминаниях (Андрея Амальрика, Эдуарда Кузнецова, Вадима Делоне, Леонида Ламма и других) и рассказах тех, кто сам сидел по 121 статье или стал жертвой сексуального насилия в лагере (Геннадий Трифонов, Павел Масальский, Валерий Климов и другие). Вот свидетельство очевидца:
"В пидоры попадают не только те, кто на воле имел склонность к гомосексуализму (в самом лагере предосудительна только пассивная роль), но и по самым разным поводам. Иногда достаточно иметь миловидную внешность и слабый характер. Скажем, привели отряд в баню. Помылись (какое там мытье: кран один на сто человек, шаек не хватает, душ не работает), вышли в предбанник. Распоряжающийся вор обводит всех оценивающим взглядом. Решает: "Ты, ты и ты - остаетесь на уборку", - и нехорошо усмехается. Пареньки, на которых пал выбор, уходят назад в банное помещение. В предбанник с гоготом вваливается гурьба знатных воров. Они раздеваются и, сизоголубые от сплошной наколки, поигрывая мускулами, проходят туда, где только что исчезли наши ребята. Отряд уводят. Поздним вечером ребята возвращаются заплаканные и кучкой забиваются в угол. К ним никто не подходит. Участь их определена".
Сходная, хотя и менее жесткая система, бытовала и в женских лагерях, где грубые, мужеподобные и носящие мужские имена "коблы" помыкали зависящими от них "ковырялками". Если мужчинам-уголовникам удавалось прорваться в женский лагерь, высшей доблестью считалось изнасиловать "кобла", который после этого был обязан покончить самоубийством.
Администрация тюрьмы или лагеря, даже при желании, практически бессильна изменить эти отношения, предпочитая использовать их в собственных целях. Угроза "опидарасить" часто использовалась следователями и охраной лагерей, чтобы получить от жертвы нужные показания или завербовать ее.
Из криминальной субкультуры, которая пронизала собой все стороны жизни советского общества, соответствующие нравы распространились и в армии. "Неуставные отношения", дедовщина, тираническая власть старослужащих над новобранцами часто включают явные или скрытые элементы сексуального насилия.
По словам журналиста Ю. Митюнова, опросившего более 1000 военнослужащих, техника изнасилования повсюду одна и та же: как правило, после отбоя двое-трое старослужащих отводят намеченную жертву в сушилку, каптерку или другое уединенное место (раньше популярны были ленинские комнаты) и, подкрепляя свою просьбу кулаками, предлагают "обслужить дедушку". В обмен на уступчивость "солобону" предлагается "хорошая жизнь" освобождение от нарядов и покровительство. Выполняются обещания крайне редко, и легковерный, о сексуальной роли которого становится скоро известно всей роте, весь срок службы несет двойные тяготы и навсегда остается "сынком", прислуживая даже ребятам своего призыва.
Статья 121 дамокловым мечом нависала и над теми, кто не сидел в тюрьмах. Милиция и КГБ вели списки всех действительных и подозреваемых гомосексуалов, используя эту информацию в целях шантажа. Эти списки, разумеется, существуют и поныне.
Поскольку однополая любовь в любой форме была вне закона, до конца 1991 г. "голубым" и лесбиянкам было негде открыто встречаться с себе подобными. В больших городах существовали известные места, так называемые "плешки", где собирался соответствующий контингент, однако страх разоблачения и шантажа лишает такие контакты человеческого тепла и интимности. Экстенсивный безличный секс резко увеличивал риск заражения венерическими заболеваниями. Опасаясь разоблачения, люди избегали обращаться к врачам или делали это слишком поздно. Еще труднее было выявить источник их заражения. Ни о какой правовой защите гомосексуалов не могло быть и речи. Организованные группы хулиганов, иногда при негласной поддержке милиции, провоцируют, шантажируют, грабят, избивают и даже убивают "голубых", лицемерно изображая себя защитниками общественной нравственности и называя действия "ремонтом". Поскольку геи боялись сообщать о таких случаях в милицию, большая часть преступлений оставалась безнаказанной, а потом работники милиции их же обвиняли в том, что они являются рассадниками преступности. Убийства с целью ограбления сплошь и рядом изображались следствием якобы свойственной гомосексуалам особой патологической ревности и т.д.
Статью 121 нередко использовали также для расправы с инакомыслящими, набавления лагерных сроков и т.д. Часто из этих дел явственно торчали ослиные уши КГБ. Так было, например, в начале 1980-х годов с известным ленинградским археологом Львом Клейном, процесс которого с начала и до конца дирижировался местным КГБ, с грубым нарушением всех процессуальных норм.
Применение закона было избирательным. Известные деятели культуры, если они не вступали с конфликт с властями, пользовались своего рода иммунитетом, на их "наклонности" смотрели сквозь пальцы, но стоило не угодить влиятельному начальству, как закон тут же пускался в дело. Так сломали жизнь великого армянского кинорежиссера Сергея Параджанова. Во второй половине 1980-х годов подвергли позорному суду, уволили с работы и лишили почетных званий главного режиссера Ленинградского Театра Юного Зрителя Народного артиста РСФСР Зиновия Корогодского и т.д.
