Иэн Лесли - Прирожденные лжецы. Мы не можем жить без обмана
Но ничего подобного не произошло. Мальчик не стал говорить что-то вроде: «Я понятия не имею, почему левая рука не слушается меня!» Напротив, он тут же ответил:
— Все очень просто. Куриная ножка напоминает о курице, а курица о курятнике. Ну а лопата нужна, чтобы почистить курятник…
Газзанига был в шоке. Он внезапно понял, что все, собственно, шло как обычно. За одним лишь исключением. Левое полушарие, управляющее речью, придумало подходящее объяснение тому, что произошло.
Это дало ему плодородную почву для дальнейших исследований. Стоило ученому показать другому пациенту с разделенным мозгом слово «ИДИ» — так, чтобы его заметило только правое полушарие, — пациент тут же вставал и уходил из комнаты. На вопрос, почему он это делает, Газзанига слышал:
— Что-то пить захотелось. Пойду куплю себе баночку колы…
Еще одному пациенту, а если точнее, его правому полушарию, Газзанига показал слово «СМЕХ». Парень сразу же засмеялся:
— Ну вы, ребята, даете… приходите к нам каждый месяц, проверяете что-то, тестируете. И не лень вам этим заниматься?
* * *Конечно, эти примеры относятся к людям с редко встречающимися расстройствами мозга и нервной системы. Но именно опираясь на них, Газзанига пришел к выводу, что наш мозг способен очень быстро придумывать всевозможные истории, целью которых является объяснение происходящего. Эти истории он назвал конфабуляцией.
Много страниц назад вы уже познакомились с пациентами, у которых наблюдается хронический конфабулез. Безусловно, проводя параллель между этим расстройством и описываемой способностью человеческого мозга, Газзанига выбрал весьма условное название. Ведь, несмотря на свою схожесть, эти явления отличаются друг от друга. Но, тем не менее, они действуют по одному и тому же принципу. Подобные «конфабуляции» (по выражению Газзаниги) зарождаются в той области мозга, которая ответственна за язык. Ученый смело называет описываемую функцию этой области «режимом мгновенной интерпретации», так как видит в ней исключительно способность к объяснению (интерпретации) действий и эмоций, зарождающихся в совершенно других областях мозга. Этот режим — не менее важный, чем сознательное мышление, — на скорую руку стряпает объяснения для всего, что нас окружает, в том числе для всех наших действий, даже бессознательных. Вспомните мужчин на шатком пешеходном мостике. На самом деле они просто боялись оказаться в воде, но убеждали себя, что им нравится девушка.
Фрейд, предвидевший современный неврологический подход к оценке мозга как источника сложного физиологического самообмана, был, в свою очередь, под влиянием поэтов-романтиков, увлеченных постоянной борьбой разума с холодным и жестоким внешним миром. Ранее я уже приводил слова Сэмюэла Кольриджа, но лишь частично. Вот его полное утверждение:
«Воображение — есть живительная сила и первейший элемент любого восприятия. В центре ограниченного сознания, где непрестанно идет вечный акт творения, находится безграничное Я».
Работы знаменитого философа Артура Шопенгауэра, современника Кольриджа, также оказали значительное влияние на взгляды Фрейда. Мыслитель утверждал, что наше ощущение самих себя — всего лишь искусная выдумка:
«Конечно, о себе и своей жизни мы можем рассказать больше, чем о событиях какого-нибудь романа. Но лишь немногим больше. Мы способны припомнить главные события или интересные моменты, глубоко запавшие нам в память. Но в то же время множество мелких происшествий со временем стираются из памяти.
В отношениях с внешним миром мы привыкли обращать самое пристальное внимание на субъект знания — Я, то есть на наше ощущения самих себя. Но это, тем не менее, не более чем функция нашего мозга. Настоящее Я, ядро нашей внутренней природы, находится вне подобных пределов, и ему известно лишь желаемое и не желаемое».
Современный философ Дэниел Деннет, многие идеи которого были частично подтверждены открытиями когнитивной неврологии, является продолжателем идей Шопенгауэра. Так же, как и его духовный наставник, он утверждает, что мы сознательно думаем о себе и о событиях, происходящих с нами, подобно виртуозному писателю, постоянно переписывающему историю, в которой мы сами являемся протагонистами, то есть ключевыми персонажами.
«Роман», который мы пишем о самих себе, непременно содержит драматический конфликт. Ведь наша задача часто заключается в том, чтобы прийти к одной точке зрения по вопросу, вокруг которого в нашем умственном «парламенте» (точно описанном Мак-Эваном) идут самые горячие споры. Боюсь, это не так-то легко. Но самые сильные эмоции рождаются именно на основе таких противоречий, поскольку они заставляют нас переживать, делая выбор между «желаниями» и «благоразумием». Кстати, и Фрейд видел драму нашей души в постоянной работе эго, связанной с подавлением желаний и воспоминаний бессознательного.
Качественно новую теорию о границах человеческого самообмана (во второй половине ХХ века она стала настолько же влиятельной, насколько влиятельными были теории Фрейда в начале века) разработал американский психолог Леон Фестингер. Ключевым элементом нашей внутренней драмы он назвал постоянное самоубеждение в собственной правоте и непогрешимости.
Когнитивный диссонанс и бесконечное ЯЛеону Фестингеру иногда приходилось платить людям за ложь. В одном из своих экспериментов он просил участников потратить примерно час на выполнение скучнейших заданий, например таких: последовательно, в очень точном порядке переставлять шашки на шахматной доске (согласитесь, это даже звучит скучно). Вполне понятно, что среди испытуемых не нашлось ни одного человека, которому понравилось бы заниматься подобной бесцельной и, главное, совершенно бессмысленной чепухой. По истечении часа каждому из них было заплачено. Кто-то получил один доллар, а кто-то двадцать. Но эта плата была не за выполнение задания, как вы могли бы подумать. Фестингер платил за вранье: участники эксперимента должны были рассказать, каким интересным и захватывающим было то, что они выполняли.
Изначально практически все испытуемые согласились соврать. Удивительно, но во время интервью те, кому пообещали заплатить доллар (плата заранее оговаривалась), говорили гораздо более убедительно! Складывалось впечатление, что они наслаждаются собственной выдумкой и даже более того — чуть ли ни поверили в увлекательность тупого переставления шашек.
Фестингер объяснил это тем, что за двадцать долларов гораздо проще найти оправдание собственной лжи, чем всего за один. Любой человек, кого ни возьми, любит думать о себе как о честном и скромном гражданине. Именно поэтому у испытуемых, знавших, что им заплатят за ложь один доллар, после разговора с исследователем остался неприятный осадок. С одной стороны, они думали «Ведь я — хороший человек», а с другой — их грызла мысль о том, что они по дешевке продают свою честность. Такую мысль уж точно никак нельзя назвать приятной! Вот почему они начали «маневрировать» своими воспоминаниями, приводя их в соответствие со сложившейся ситуацией. Иными словами, они просто заставили себя поверить, что задание им понравилось. Иначе совесть не дала бы им покоя.
Те же, кому светило двадцать долларов, влияние так называемого когнитивного диссонанса ощутили в меньшей степени. Почему их не мучила совесть? Все просто. Они смогли оправдать себя, мысленно повторяя: «Ну хорошо, я соврал. И что с того? Это же всего лишь эксперимент. К тому же теперь у меня есть двадцатка. Так что ничего страшного».
* * *Леон Фестингер родился в 1919 году в Нью-Йорке. Его родители за несколько лет до этого эмигрировали в Америку из России, опасаясь стать жертвами еврейских погромов. Он был невысокого роста и, сколько себя помнил, носил очки. Знакомые Фестингера особо отмечали стойкий характер ученого и его довольно пессимистичный взгляд на человеческую натуру. Он восхищался работами Жана Поля Сартра и Альбера Камю, которые тонко подмечали стремление человека постичь порядок и конечный метафизический смысл бытия и, отталкиваясь от этого, продолжать жить вопреки абсурдности собственного существования. В конце 1950-х Фестингер разработал теорию, в которой изложил свое понимание подобных умственных процессов, широко известных под названием «когнитивный диссонанс».
Бенджамин Франклин любил рассказывать, как однажды он подружился с одним из своих политических оппонентов. Франклин знал, что в библиотеке его соперника находится чрезвычайно редкая книга. Он написал ему письмо с просьбой одолжить ее на время. Посыльный немедленно доставил книгу. Выждав неделю, Франклин отправил книгу обратно, приложив письмо с теплыми словами благодарности. На следующий день произошла встреча. Оппонента Франклина сложно было узнать: он был вежлив, излучал дружелюбие и выражал самое искреннее желание оказать в дальнейшем любую помощь, какая только может понадобиться. С тех пор и до конца жизни они сохранили хорошие отношения.
