Пиаже Жан - Речь и мышление ребенка
Итак, категория «почему» обоснования до 7—8 лет — категория, еще не различаемая и предназначенная к замене после 7—8 лет (по крайней мере, такова наша гипотеза) двумя категориями: одна — «обоснование, или логическое основание», которая совершенно противоположна причинному объяснению и мотивировке, а другая — «обоснование при помощи правил, обычаев и т. д.», которую можно рассматривать как промежуточную между логическим обоснованием и мотивировкой. До 7—8 лет эти два класса можно соединить в один.
Таким образом, мы получаем следующую таблицу:
Кроме того, надо отметить, что этим категориям «почему» точно соответствует некоторое количество вопросов, начинающихся словами «как», «что это», «откуда» и т. д.
Этот факт сделает возможной полезную проверку.
§ 2. «Почему» причинного объяснения. Введение в классификацию по содержанию
Мы отнюдь не намереваемся прямо приступить к трудному вопросу о причинности у ребенка. Наоборот, мы ограничим наши исследования проблемой формальной структуры рассуждения ребенка. Изучение причинности трудно отделить от изучения детских представлений, но оно, правду сказать, находится вне нашей темы. Тем не менее, два обстоятельства принуждают нас здесь приступить к нему. Одной из задач этой главы является желание показать, что у Дэля очень мало «почему» логического обоснования, и поэтому нам надо обсудить все полученные вопросы в целом для того, чтобы дать себе отчет в данном явлении. Но также можно частично изучать причинность в аспекте структуры рассуждения и, в частности, влияний эгоцентризма, не слишком задевая область самих представлений. Тем не менее, скажем два слова и об этих представлениях, чтобы в следующем параграфе сделать заключение о структуре поставленных вопросов.
«Почему» причинного объяснения ставят большое количество проблем, имеющих капитальное значение для изучения детского понимания. Действительно, можно спросить себя, испытывает ли ребенок в такой же степени, как и мы, потребность в причинном объяснении в собственном смысле этого слова (причины, производящие действие, в противоположность причинам, обозначающим цель). Итак, следует проанализировать те возможные типы причинности, которые заменили бы причинность в собственном смысле. Стэнли Холл совершенно прав, утверждая, что из нескольких сотен вопросов, относящихся к природе и происхождению жизни, 75% — причинные. Но он не дал критериев. Он просто отметил, что среди причинных вопросов большое количество артифициалистических, анимистических и т. д.[44]. Задача состоит в том, чтобы классифицировать эти виды объяснений и найти их связи.
В двух из предшествующих глав (I и III) мы видели, что ребенок 6—8 лет очень мало интересуется «каким образом» явлений. Он не проявляет любопытства по отношению к, так сказать, глобальной (общей, единой) причине и, наоборот, выказывает большой интерес к деталям и к следствиям. Здесь — серьезная предпосылка в пользу своеобразного характера «почему» объяснений у ребенка. Сначала попытаемся классифицировать вопросы Дэля с точки зрения их содержания, оставляя форму в стороне.
Классификация «почему» по их содержанию состоит в группировке по предметам, к которым относится вопрос. В этом отношении[45] из 103 «почему» причинного объяснения 81 относится к природе и 22 к машинам или к предметам фабричной продукции. В свою очередь, 81 «почему», относящихся к природе, разделяются: на 26 вопросов по поводу неодушевленных предметов (неодушевленных для взрослых), 10 — о растениях, 29 — о животных и 16 — о человеческом теле.
В этом результате наибольшего внимания заслуживает слабое любопытство, проявляемое детьми по отношению к материальным, неодушевленным предметам. Этот факт должен предостеречь нас от допущения, что «почему» Дэля относится к причинности, понимаемой так же, как понимаем ее мы. Некоторые особенности этих «почему» по поводу физического мира позволяют нам точно определить, в чем заключается проблема. Прежде всего, некоторые из вопросов Дэля свидетельствуют о хорошо известном антропоморфизме детей, скажем лучше — артифициализме, ни происхождение, ни длительность которого, впрочем, неизвестны. Например: «Почему [гром и молния возникают сами по себе]? Это правда? Но на небе нет всего, что надо, чтобы сделать огонь?» Эти артифициалистические вопросы, вообще-то редко достаточно точные, по-видимому, не предполагают действующей или механической причинности, аналогичной нашей. Другие «почему», более интересные, вызывают в мысли ребенка вопрос о случае. Например, Дэль думал, что Берн стоит на берегу озера. «Озеро не доходит до Берна. — Почему?» или: «Почему нет источника в нашем саду?» и т. д. Воспитательница В. находит палку и подбирает ее. «Почему эта палка больше вас?»; «Есть ли большой Сервэн и маленький Сервэн? — Нет. — Почему есть Малый Салэв и Большой Салэв?» Такого рода вопросы, в изобилии встречающиеся у ребенка, и многие другие, с которыми нам еще придется познакомиться, всегда вызывают у нас удивление. Мы привыкли при объяснении явлений относить большую часть их за счет случайности. Вся «статическая причинность», которая для нас — простой вариант механической причинности, основывается на этой идее о случае, то есть о встрече двух причинных рядов, не зависящих друг от друга. Если нет источников в каком-либо саду, то потому, что ряд мотивов, заставивших выбрать местоположение сада, не зависит от ряда причин, которые создали источник на некотором расстоянии оттуда; если бы эти два ряда скрестились, то это была бы лишь чистая случайность, так как было очень мало шансов на то, чтобы они скрестились. Но ясно, что мысль о случае — результат нашей беспомощности дать объяснение; беспомощность и вынуждает нас делать подобные заключения. Ребенок только позже придет к такого рода агностицизму по отношению к текущей жизни. За неимением ясной идеи о случае, он всегда будет отыскивать «почему» всех случайных совпадений, доставляемых ему жизненным опытом, откуда и происходит эта группа вопросов. Свидетельствуют ли эти вопросы о потребности в причинном объяснении? В одном отношении свидетельствуют, так как они требуют объяснения там, где мы его даем. В другом отношении не свидетельствуют, так как очевидно, что мир, в котором нет случайностей, значительно менее механичен и гораздо более антропоморфен, чем наш. Мы, впрочем, еще раз вернемся к этому вопросу о статистической причинности по поводу других разновидностей «почему».
Напротив, следующие вопросы принадлежат как будто к категории физической причинности:
(1) «Почему это [тело] всегда падает?»
(2) «Она [вода] может уйти, почему же тогда [еще остается в реках вода]?»
(3) «Вода идет в море. — Почему?»
(4) «Лишь на берегу [озера] образуются волны. Почему?»
(5) «Почему, когда есть что-нибудь [упавшие листья], всегда делается вот так [пятна сырости]?»
(6) «Это всегда останется [вода в пробуравленной дырке в мягком камне]? — Нет, этот камень много поглощает воды. — Почему? Будет дырка? — Нет. — Разве это тает?»
(7) «Почему, когда подымаешься [когда идешь на север], делается все холоднее?»
(8) «Почему молния лучше видна ночью?»
Надо отметить, что в этих вопросах очень трудно отделить целенаправленность от механической причинности. «Почему» (3), (7) и (8) могут быть истолкованы как целенаправленные вопросы: лучше видна молния, чтобы... и т. д. Лишь в вопросах (1), (4), (5) и (6) можно быть уверенным в потребности причинного объяснения, потому что здесь речь идет о точно определенных ограниченных предметах, совершенно не зависящих от какого бы то ни было человеческого или божеского вмешательства. Молния, наоборот, как мы видели, произвольно понята как «произведенная» на небе; реки, как мы увидим, понимаются как «приводимые в движение человеком» и т. д.
Короче говоря, видно, что эти вопросы, поставленные по поводу явлений неодушевленного мира, далеки от того, чтобы быть единогласно признанными в качестве причинных. Вопросы о растениях в этом плане не вносят большой ясности. Одни из них свидетельствуют о некотором интересе к той или другой стороне жизненной обстановки:
«Почему их [колокольчиков] совсем нет в нашем саду?» Другие, более интересные, относятся к жизни и смерти растений: «Шел ли дождь сегодня ночью? — Нет. — Тогда почему же они [сорные травы] растут?»; «Почему больше не видно этих цветов [конец лета]?»; «Они совсем завяли [розы на кусте], почему? Они не должны умирать, так как они еще на растениях»; «Почему он [гнилой гриб] так легко падает?»
