Ирина Медведева - Новое время — новые дети
В результате возникает очень серьезный конфликт: с установкой на индивидуализм вступают в борьбу и архетипическая общинность, и воспитание в раннем детстве, и сама логика нашей жизни, весь ее уклад. Дети–индивидуалисты попадают в разряд изгоев, и им приходится защищаться показным высокомерием, которое требует огромных психических затрат и, следовательно, исподволь разрушает психику. У таких детей обычно масса проблем, они озлоблены, раздражительны — короче, искажены. И в перспективе это, конечно, не подарок ни для семьи, ни для общества.
Но если кто–то думает, что, наплодив индивидуалистов, мы наконец–то преобразуем наше общество и оно станет «нормальным», то спешим его огорчить. Так не будет. Внутренний конфликт найдет и свое архетипическое разрешение. Вместо того, чтобы вступить в конкурентную борьбу между собой, «свободные российские индивидуалы» вступят в борьбу с государством, насаждающим противоестественные для их нутра установки и, соответственно, воспринимающимся как нечто чужеродное и откровенно враждебное.
Да, собственно, они уже вступили на разных уровнях, о чем мы вроде бы написали вполне достаточно! Но поскольку анархическому гену привычнее здесь быть в подавленном состоянии, период неприятия государства вообще будет длиться, скорее всего, недолго. И на смену ему неизбежно придет период борьбы с данным конкретным государством во имя построения нового. Наши исторические уроки в этом отношении достаточно наглядны.
Впрочем, есть и «мирный вариант». Знаете, кто быстрее всех воспринял западно–либеральную установку на неагрессивный индивидуализм?
Когда не то, что человек человеку волк, а ты никому не должен, но и тебе никто не должен. И вы друг друга не трогаете. Живете рядом, но не вместе. И в любую минуту вольны уйти, вернуться, снова уйти и уже не вернуться никогда. Сегодня вам захотелось вступиться за слабого — и вы вступились, а завтра неохота, «в лом» — и вы невозмутимо проходите мимо знакомого малолетки, которого обижают здоровые лбы.
Главное — «я хочу». Это и догма, и в то же время руководство к действию. Правда, действие как–то очень быстро сводится к удовлетворению элементарных биологических потребностей. И, как с удивлением отмечают люди, изучающие эту среду, в ней практически не образуется устойчивых социальных связей. Ни негативных (шайка), ни позитивных (коллектив). Даже если люди живут бок–о–бок целый год. Это квазисообщество и квазижизнь, которая в большинстве случаев и длится совсем недолго — в этой среде очень много ранних смертей.
Наверное, все–таки есть какой–то высший смысл в том, что на русской почве принципы либерализма смогли так идеально воплотить только… современные беспризорники.
Глава XVIII
МОЙ ОТЕЦ БЫЛ ОЧЕНЬ МЯГКИМ ЧЕЛОВЕКОМ
Шли мы недавно мимо Дома литераторов и видим на дверях афишу, из которой явствует, что Дворянское собрание, Общество дворянской молодежи, Русский императорский театр намерены устроить торжественный вечер, посвященный вступлению в возраст престолонаследия цесаревича Георгия, и приглашают всех желающих.
Ну, что тут, казалось бы, особенного? Мало ли какие сюжеты мелькают в этой новой игровой реальности, которую некоторые наши интеллектуалы величают постисторической! Тем более, что разговоры о восстановлении монархии ведутся в печати уже не первый год.
Почему же мы вздрогнули и, будто не поверив собственным глазам, перечитали афишу вслух? А потом переглянулись и одновременно выдохнули: «Это будет конец.»
— Да что у вас, баб, за страсть по любому поводу впадать в панику? — упрекнул нас приятель. — Почему конец? Я как раз вижу в восстановлении монархии хоть какую–то надежду на перемены.
Большинство друзей, правда, вообще не удостоило наше сообщение сколь–нибудь серьезным ответом. Дескать, о чем тут говорить? Очередной маразм кремлевской власти…
Но, на наш взгляд, все же имеет смысл порассуждать о последствиях этого шага. Потому что он, конечно же, не очередной, то есть не заурядный. И, конечно же, в нынешней тупиковой ситуации может быть предпринят.
Мы не будем вдаваться в политические подробности и обсуждать, кто истинный наследник, а кто самозванец. Нас вопрос монархии применительно к сегодняшней России интересует в принципе: чем это чревато в культурном и психологическом плане. И прежде всего для детей и подростков.
Кому из взрослых людей не знакомо желание в один прекрасный день бросить все и начать жизнь с начала, с чистого листа? Картины, которые они мысленно рисуют при этом, как правило, по–детски романтичные. Даже лубочно–сказочные. И немудрено, ведь при психических травмах (а ощущение, что жизнь зашла в тупик, естественно, травмирует) нередко наблюдается эмоциональный регресс, люди отчасти впадают в детство. И чем меньше подкреплены картины будущего реальным опытом, тем они сказочней.
В нашей стране практически не осталось людей, живших при настоящей монархии. Поэтому образы, которые рисует фантазия наших сограждан при слове «царь», основываются не на реальных картинах, а скорее на чем–то вроде билибинских иллюстраций к русским сказкам. Этакая лепота и благообразие. А сказка, она всегда с хорошим концом… Да и потом, в ней есть волшебство, а это так созвучно вечному русскому ожиданию чуда!
Ну, а поскольку в массе своей люди стали меньше читать серьезной литературы, получается, что им просто неоткуда почерпнуть правдивую информацию. Что там царь?! Уже и Распутин объявляется фигурой неоднозначной, а кто–то даже назвал его истинным патриотом, «оболганным врагами Отечества еще при его жизни». И все компрометирующие этого «патриота» документы квалифицировал как фальшивки.
Так что если часть общества вдруг отнесется «с пониманием» к реставрации монархии, в этом не будет, право, ничего удивительного. А вот что будет, это уже другой вопрос.
Тут нас могут ожидать малоприятные сюрпризы.
Казалось бы, все понимают, что разрыв поколений не есть благо. И для народа, и для культуры. Сколько говорено, сколько написано о сломе всей жизни после революции, о том, как ужасно, когда дети ниспровергают авторитет отцов, а отцы смотрят на детей как на выродков! И как все в результате идет вразнос.
Теперь нам это предлагают повторить, причем нередко те же самые люди, которые вроде бы искренне скорбят о прерванной в октябре 17–го связи времен.
— В конце концов, что такое отрезок длиною в 70 лет? — рассуждают они. — Взять да и отрезать! И связать историческую нить, выбросив все ненужное на помойку.
И опять ненужными оказываются люди, сотни миллионов людей. Потому что если действительно здесь, как гласит чья–то широко растиражированная формула, «полстраны сидело в лагерях, а вторая половина их охраняла», такое лучше поскорее вытеснить из памяти и из истории как ночной кошмар. А главный вывод, который из этого следует, как ни прискорбно, заключается в том, что наши с вами предки — все поголовно! — были либо палачами, либо идиотами, тупо и покорно следовавшими за палачами. Ну да, лучшие люди были уничтожены или уехали в эмиграцию, генофонд невосполнимо отскудел, так что остались одни денегераты!..
Думаете, мы будем сейчас «агитировать за Советскую власть», рассказывать о достижениях науки и культуры? — Нет, не будем. Об этом и без нас многократно говорено. Мы лучше продолжим тему «отцов и детей».
Сначала две цитаты:
«Я ношу его фамилию, и в моих жилах течет часть его крови. У нас с самого раннего детства было очень нормальное отношение к дедушке. И к прадедушке, и к прапрадедушке. И вообще к тому роду, который я представляю.»
«Мой отец был очень мягким человеком… Столько написано о… его нетерпимости к чужому мнению, о грубости… Все это, заявляю откровенно, беспардонная ложь… Это по его настоянию… был наложен запрет на любое насилие над обвиняемыми… Не был мой отец тем страшным человеком, каким пытались его представить в глазах народа тогдашние вожди. Не был и не мог быть, потому что всегда отвергал любое насилие.»
А теперь коротко об авторах:
Первая цитата взята из интервью правнука Сталина, а вторая — про мягкого человека, отвергавшего любое насилие, из книги «Мой отец — Лаврентий Берия».
И не надо думать, что это единичные курьезы. Вспомните потоки мемуаров, хлынувшие со страниц журналов и газет в первые годы перестройки. Они пестрели фактами и событиями, но лейтмотив был один: «Мой отец (дед, прадед, муж, брат) невинен и чист, а все остальные виноваты».
Так что заявление одного из наших виднейших реформаторов, беспрестанно высказывающего претензии к тоталитарной власти, что у него нет никаких претензий к дедушке (который эту власть воспел и вдобавок, по слухам, самолично порубил шашкой два села), это заявление — вовсе не бред сумасшедшего. Напротив, именно такие, на первый взгляд, абсурдные утверждения защищают психику от распада.