Кеннет Келзер - Солнце и тень
Древним грекам была явно знакома эта тайна очищения человеческого восприятия. В их языке для обозначения истины было слово aletheia. На самом деле aletheia — слово составное: «а» (не) + «letheia» (скрытость). Они считали, что обнаружить истину о чем бы то ни было — значит увидеть ее нескрытой, заглянуть за иллюзию внешних проявлений. Такой подход предполагает, что они знали: большая часть реальности скрыта от нашего сознания и человеку, чтобы достичь зрелости, необходимо, очистив и облагородив свое восприятие, вынести истину из укрытия на свет сознания.
Одним из самых загадочных аспектов эксперимента с осознаваемыми сновидениями стал внезапный энергетический «взрыв», который часто сотрясает мое тело сновидения сразу после наступления осознаваемости. Такой взрыв совпал с началом осознаваемости в сновидении «Пришествие змеиной силы» и случался в том или ином виде во многих других осознаваемых снах. Иногда я чувствую, как эта энергия поднимается вдоль позвоночника, иногда — как она течет по груди, рукам и ногам, и очень часто — как она двигается по лицу и прочно обосновывается в точке между бровями[25]. Обычно эти энергии создают восхитительное ощущение подъема. Однако у меня это было уже второе осознаваемое сновидение, когда энергия ошеломляла меня до такой степени, что, проснувшись, я ощущал дурноту и смятение.
В этом сне символы изобиловали множеством значений, и я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу составить их полный перечень. Сон был образцовым в том смысле, что решал универсальную тему перехода от плена к свободе путем полета из темной комнаты на свет. Новый мир, озаренный сияющим покровом белого снега, в который я попал в этом сне, тем не менее, оставался миром, в котором присутствовали борьба и крайности: ведь я вместе со своей неизвестной спутницей находился в плену у индейцев, которые символизировали некие дремавшие во мне первобытные силы.
Значит, сон подсказывал, что освобождение от этих первобытных сил может быть достигнуто мгновенно и без всякого насилия благодаря привлечению мужского начала, которое символизировали ковбои, легко и напористо оказавшиеся в самой гуще событий. Я стал воспринимать их напор как разновидность «творческой агрессии» — достоинства, которое, к сожалению, едва ли когда-нибудь затрагивалось в духовном контексте. Эти темы и образы помогли мне выявить в своей жизни наяву те мгновения и ситуации, когда мне необходимо давать себе толчок, дабы продолжать развитие. Терпение и безропотное ожидание не всегда годятся для решения задач, которые ставит перед нами жизнь. Иногда, чтобы освободиться от пагубных сил, удерживающих меня в плену, необходимы именно напористые и даже агрессивные действия. Ковбои из сна были символом безмолвной и непререкаемой силы — силы, которая освобождает просто благодаря самому факту своего присутствия и образу бытия.
Я оценил факт, что этот сон состоял из двух отдельных частей и уловил ясную взаимосвязь между ними. Первая напомнила мне главную тему, возникшую в «Даре волхвов» и утверждавшую, что осознаваемое сновидение есть освобождение от тьмы и плена и что даже достигнув освобождения на одном уровне, сновидец будет призван продолжать восхождение и достигнуть его на более высоких уровнях.
Вторая часть сна рисовала мою борьбу с двумя змеями. Я истолковал ее в том смысле, что мне придется постоянно бороться и сражаться с самим собой за развитие высших состояний сознания (например, кундалини) после того, как я привнесу в свою жизнь гораздо больше здоровой агрессивности (мужской энергии). Размышляя на эти темы, я стал все яснее понимать, насколько мне это необходимо для защиты своей чувствительной внутренней жизни, которая с развитием осознаваемого сновидения обрела неведомую доселе уязвимость.
Сон «Пришествие змеиной силы» и та жизненная ситуация, которая его породила, часто наводили меня на мысль об одном из высказываний Карла Юнга: «Я гораздо охотнее был бы целостным человеком, нежели добропорядочным». Эта его мысль отражала критическое отношение к той обычно неправильно понятой и искаженной разновидности нравственной добропорядочности, которая в цивилизованном обществе так часто выдвигается в качестве примера для подражания. Добропорядочность часто сводится к таким качествам, как щепетильность, безропотность, доброта и терпимость, причем ожидается, что все эти качества должны проявляться постоянно и в любых ситуациях. К несчастью, такая «добропорядочность» часто превращает людей в жертв, поскольку может неосознаваемо вызывать злоупотребления, нападки или эксплуатацию со стороны более агрессивных представителей рода человеческого. В этой связи я заново учился понимать, что целостный человек — это человек, который ощущает гнев и агрессию в тех необходимых случаях, когда кто-то другой пытается его эксплуатировать, и может убеждением или действенным поступком предотвратить развитие такой опасной для себя ситуации. В сущности нет ничего хорошего или духовного в том, чтобы всегда подставлять другую щеку. Для меня это важное положение Юнга стало таким ценным, потому что оно подразумевает: в любви есть своя темная сторона, которая в конечном итоге оказывается присущей человеку благой силой. Отвергая непререкаемые нормы поведения, которым люди должны неуклонно следовать, оно поощряет нас избрать в качестве путеводного принципа целостность собственной души. А это значит, что нужно правильно реагировать на каждую ситуацию, в которую попадаешь, в тот самый миг, когда в ней оказываешься. Я в очередной раз понял, что «любовь» может предъявлять к тем, кто избрал ее путь, самые странные и трудновыполнимые требования. Она может потребовать, чтобы мы сказали человеку, как мы на него злы. Или истинный акт любви может означать привлечение человека к суду, разрыв мучительной связи или заключение закоренелого преступника в тюрьму.
А теперь давайте вернемся к моему сну. Его кульминацией стала схватка с могучими змеями. Эта схватка подсказывала мне много возможных истолкований, в том числе и такое: в настоящее время меня так же, как змеи, захватил или подчинил себе путь осознаваемых сновидений. Во сне я сначала боролся, стараясь освободиться от захвата, но только для того, чтобы потом обнаружить: истинная безопасность и покой наступают вместе со «смирением». Для меня смирить свою волю всегда было делом нелегким, теперь же сон предлагал нечто такое, что казалось мне чуждым и новым. Я прекратил борьбу, дабы совершить открытие. И еще он подсказывал мне, что в жизни я буду постоянно, все снова и снова сталкиваться с этой проблемой, пока мое смирение не станет полным и окончательным. Обучение методом повторного смирения прекрасно изображало во сне пришествие второй змеи. Она была точной копией первой во всем, за исключением того, что немного уступала ей и толщиной, и длиной. И действия, которые она выполняла и которые мы выполняли с ней вместе, были точным, до мельчайших подробностей, повторением того, как вела себя первая змея. Казалось, мы выполняли с обеими змеями некий неведомый ритуал, и повторение того же ритуала с меньшей змеей предполагало, что при упорном следовании этому конкретному пути я постепенно сумею овладеть мощными энергиями, которые символизируют и передают змеи. Возможно, по мере моей борьбы со змеями каждая следующая змея будет все меньше, все ближе по величине ко мне самому. Никому не известно, сколько это может продлиться, да и сама мысль об этом по сути неуместна. То, как первая змея многократно катала мое распростертое тело по земле, сдавив его в могучих объятиях, тоже очевидно имело для меня некий смысл. Похоже, змеи забавлялись со мной: они, а не я полностью задавали ритм и периодичность движения моего тела. В этой части сна я, полностью отказавшись от сопротивления и необходимости бороться, в конце концов целиком сдался на милость змей.
Одним из самых захватывающих образов, которые я встречал в осознаваемых сновидениях или где-нибудь еще, был струившийся из глаз змей свет. Это мягкое желтовато-зеленое бездонное сияние стало для меня совершенно уникальным переживанием, и я не нахожу в своей жизни ничего такого, с чем бы можно было его сравнить. По своему качеству этот свет был совершенно «иным», и слова «призрачный», «непостижимый» или «космический» не в силах даже приблизительно передать всеобъемлющее ощущение тайны, струившейся из глаз, которые напоминали мерцающие окна во вселенную. И теперь, размышляя об этих образах, я ощущаю, как на меня нисходит глубокое чувство покоя и безмятежности. Я понял, что в конечном счете змеи были моими друзьями, и их сокровенные послания и дары несли ни с чем не сравнимый покой и утешение. В абсолютном смысле их путь — это путь покоя и глубочайшей отрады. Путь осознаваемых сновидений непременно должен время от времени давать какие-то свои созерцательные плоды. Такая глубочайшая отрада и есть нечаянный дар, который ожидает путника — она во многом сродни мигу откровения, когда, созерцая травинку, на которой повисла сверкающая в солнечных лучах капля росы, вдруг снова чувствуешь себя ребенком, мгновенно рождаешься заново. Такая острота и глубокая, спокойная отрада — именно то, из чего часто складываются осознаваемые сновидения.
