Лоренц Конрад - Так называемое зло
Выразительные движения социальной покорности, которые развились из поведения самки, приглашающей к спариванию, можно обнаружить у обезьян, особенно у павианов. Ритуальное подставление задней части тела, которая часто бывает раскрашена с совершенно невероятным великолепием, зрительно оттеняя эту церемонию, у павианов в своей современной форме вряд ли еще имеет что-либо общее с сексуальностью и сексуальной мотивацией. Она означает лишь то, что обезьяна, выполняющая этот ритуал, признает более высокий ранг той, которой он адресован. Уже совсем юные обезьянки соблюдают этот обычай без какого-либо наставления. Девочка-павиан Пия, принадлежавшая Катарине Гейнрот и жившая среди людей почти с самого рождения, торжественно выполняла церемонию «подставления попки» перед каждым стулом, когда ее выпускали в незнакомую комнату: видимо, стулья внушали ей страх. Самцы павианов обращаются с самками властно и грубо, и хотя, согласно полевым наблюдениям Уошбэрна и Де Вора, в естественных условиях это обращение далеко не так жестоко, как можно было бы предположить по их поведению в неволе, оно все же не слишком мягко – в противоположность церемонной учтивости псовых и гусей. Поэтому понятно, что у этих обезьян легко отождествляются значения «Я – твоя самка» и «Я – твой раб». Происхождение символики этого своеобразного жеста видно не только по самой форме движения, но и по тому, каким образом адресат принимает его к сведению. Я видел однажды в берлинском зоопарке, как два сильных старых самца-гамадрила на мгновение схватились в серьезной драке. В следующий миг один из них бежал, яростно преследуемый победителем, который в конце концов загнал его в угол. У побежденного не осталось другого выхода, кроме жеста смирения, в ответ на который победитель тотчас же отвернулся и в позе импонирования, на вытянутых лапах, пошел прочь. Тогда побежденный, вереща, пустился ему вдогонку и прямо-таки неотступно его преследовал, подставляя зад, пока сильнейший не «принял к сведению» его покорность: с довольно скучающей миной оседлал его и проделал несколько небрежных копулятивных движений. Только после этого побежденный успокоился, убедившись, по-видимому, что его бунт прощен.
Среди различных и происходящих из различных источников церемоний умиротворения нам осталось рассмотреть еще те, которые, по моему мнению, являются важнейшими для нашей темы, а именно ритуалы умиротворения и приветствия, возникшие из заново ориентированных или переориентированных движений нападения. Эти церемонии, о которых коротко уже говорилось, отличаются от всех до сих пор рассмотренных тем, что не затормаживают агрессию, но отводят ее от определенных собратьев по виду и направляют на других. Я уже говорил, что это переориентирование агрессивного поведения является одним из самых гениальных изобретений эволюции. Но это еще не все. Везде, где можно наблюдать заново ориентированный ритуал умиротворения, эта церемония связана с индивидуальностью участвующих в ней партнеров. Агрессия некоторого определенного индивидуума отводится от другого, тоже определенного, в то время как ее разрядка на всех остальных собратьев по виду, остающихся анонимными, не подвергается торможению. Так возникает различие между другом и чужими и впервые появляется на свет личная связь между индивидами. Если мне возразят, что животное – не личность, я отвечу, что личность берет начало именно там, где каждое из двух отдельных существ играет в мире другого такую роль, которую не может сразу перенять никто из других собратьев по виду. Иными словами, личность начинается там, где впервые возникает личная дружба.
По происхождению и по первоначальной функции личные связи относятся к тормозящим агрессию, умиротворяющим механизмам поведения; поэтому их следовало бы рассмотреть в главе о формах поведения, аналогичных морали. Однако они образуют настолько необходимый фундамент для построения человеческого общества и настолько важны для темы этой книги, что о них следует рассказать подробно. Но этому придется предпослать еще три главы, потому что, только зная другие возможные структуры совместной жизни, в которых личная дружба и любовь не играют никакой роли, можно в полной мере оценить значение личных связей для организации человеческого общества. Итак, я опишу сначала анонимную стаю, затем не знающее любви сообщество квакв и, наконец, вызывающую в равной мере уважение и отвращение общественную организацию крыс, и лишь после этого обращусь к естественной истории того союза, который прекраснее и сильнее всего на нашей планете.
Глава 8. Анонимная стая
Осилить массу можно только массой.
ГётеПервая из трех общественных форм, которую мы хотим теперь сравнить, как своего рода сумрачный «необработанный» фон, с сообществом, построенным на личной дружбе и любви, – так называемая анонимная стая. Это самая распространенная и, несомненно, самая примитивная форма объединения в сообщество, встречающаяся уже у многих беспозвоночных, например у каракатиц и у насекомых. Однако это вовсе не значит, что она не встречается у высших животных; даже люди при известных особенно страшных обстоятельствах – при панике – могут впадать в состояние анонимной стаи, «регрессировать» до него.
Под «стаей» мы понимаем не любое случайное скопление особей одного и того же вида, какое возникает, например, когда много мух или коршунов собирается на падали или на каком-нибудь особенно благоприятном участке приливной зоны плотной массой поселяются улитки или морские анемоны. Понятие "стая" определяется тем, что отдельные особи одного вида реагируют друг на друга сближением и, следовательно, их удерживают вместе некоторые формы поведения, которые одна или несколько особей вызывают у других. Поэтому для образования стаи характерно, что множество особей, тесно сомкнувшись, движется в одном направлении.
Сплоченность анонимной стаи вызывает ряд вопросов, относящихся к физиологии поведения. Они касаются не только функционирования органов чувств и нервной системы, вызывающих движение в одном направлении – «положительный таксис», – но также – и в первую очередь – высокой избирательности этой реакции. Когда такое стадное животное стремится любой ценой быть в непосредственной близости ко множеству себе подобных и лишь в самом крайнем случае удовлетворяется животными другого вида в качестве замещающих объектов - это требует объяснения. Такое стремление может быть врожденным, как, например, у многих уток, которые избирательно реагируют на окраску крыльев своего вида и летят следом, но может и зависеть от индивидуального обучения.
На многие «почему?», возникающие в связи со сплоченностью анонимной стаи, мы не сможем дать вполне удовлетворительного ответа, пока не решим вопрос «зачем?» в том смысле, в каком о нем говорилось выше. При постановке этого вопроса мы сталкиваемся с парадоксом. Насколько легко найти убедительный ответ на, казалось бы, бессмысленный вопрос, для чего может быть полезна «злая» агрессия, о значении которой для сохранения вида мы уже знаем из 3-й главы, настолько же, как это ни странно, трудно сказать, для чего нужно объединение в громадные анонимные стаи, существующие у рыб, птиц и многих млекопитающих. Мы слишком привыкли видеть эти сообщества; а поскольку мы сами тоже ведь общественные существа, нам слишком легко представить себе, что одинокая сельдь, одинокий скворец или бизон не могут чувствовать себя хорошо. Поэтому вопрос «зачем?» просто не приходит нам в голову. Однако правомерность такого вопроса сразу становится ясной, если принять во внимание очевидные вредные последствия объединения в крупные стаи: большому числу животных трудно прокормиться, у них нет возможности спрятаться (которую естественный отбор оценивает очень высоко), возрастает подверженность паразитам, и т.п.
Казалось бы, одна сельдь, плавающая в океане сама по себе, один вьюрок, самостоятельно отправляющийся осенью в странствие, или один лемминг, пытающийся в одиночку найти угодья побогаче при угрозе голода, имели бы лучшие шансы на выживание. В самом деле, плотные стаи этих животных прямо-таки напрашиваются на то, чтобы на них нападали разные охотники, вплоть до Германского акционерного общества рыболовства в Северном море. Мы знаем, что инстинкт, собирающий животных вместе, обладает огромной силой, и что притягивающее воздействие, которое оказывает стая на отдельные особи и на их небольшие группы, возрастает с размером стаи, причем, вероятно, в геометрической прогрессии. В результате у многих животных – например, у вьюрков – может возникать смертельный ciculus vitioisus [Порочный круг (лат.)] Если из-за случайных внешних обстоятельств – например, из-за особенно обильного урожая буковых орешков в какой-нибудь местности – численность этих птиц зимой окажется значительно выше обычной, то ее лавинообразное нарастание переходит экологически допустимый предел, и птицы массами гибнут от голода. Я имел возможность наблюдать такое гигантское скопление зимой 1951 года близ озера Тунерзее в Швейцарии. Под деревьями, на которых спали птицы, каждый день лежало множество трупиков; выборочные вскрытия совершенно определенно указывали на голодную смерть.
